Он понимающе рассмеялся и, весело махнув мне, отправился своей дорогой.
Почему-то считается – по крайней мере, так думают те, кто ни разу не бывал на чужбине в качестве воина, – что армейские офицеры предпочитают отдыхать, отмокая в приличных термах, и только рядовые воины из числа простонародья шляются по публичным домам и напиваются в стельку. Исходя из собственных наблюдений, спешу заверить читателей, что встречал немало рядовых, которые на отдыхе с удовольствием шли помыться, и офицеров, отправлявшихся в таверны и публичные дома.
Я сам первым делом разыскал лучшие в городе термы. А затем влил в себя столько доброго вина, что пришел в крайне веселое расположение духа. После этого я снова решил прогуляться по улице в поисках развлечений. Мне не было нужды идти в публичный дом. Я знал, что способен привлечь красивую женщину, занимающую в обществе положение, даже если сам не буду одет в свои лучшие одежды и украшен маршальскими знаками отличия. Отойдя совсем недалеко от терм, я поймал приглашающий взгляд привлекательной и хорошо одетой молодой женщины, которая, как вскоре обнаружилось, владела также еще и миленьким домиком. Он был прекрасно убран, и там имелось все, что только могла пожелать хозяйка, – за исключением супруга: ее муж был купцом и сейчас отбыл по делам в низовья реки. Мы долго предавались страсти и лишь ближе к утру смогли наконец сделать перерыв и познакомиться. Звали прелестницу Роция.
Когда два дня спустя я снова отправился из лагеря в город, то на этот раз захватил с собой сумку с нарядом и украшениями Веледы. Потихоньку переодевшись на одной из глухих улочек, я направил свои стопы в самые лучшие городские термы для женщин и великолепно провел там время. Выйдя оттуда с наступлением темноты, я не торопясь двинулся по улице, так же многообещающе посматривая вокруг, как это делала Роция. И точно так же, как и она, я вскоре поймал на себе восхищенный мужской взгляд. Однако я едва не вскрикнул от изумления, когда мужчина, пошатываясь, подошел ко мне. Это был не горожанин, а один из наших воинов, причем совсем еще юный. На меня пахнуло перегаром: парнишка явно перебрал вина и теперь расхрабрился настолько, чтобы пристать к незнакомой женщине на улице.
Он, запинаясь, заговорил:
– Пожалуйста, добрая госпожа… могу я прогуляться с тобой?
Я спокойно посмотрел на него и ответил с притворной строгостью:
– Твой голос еще только стал ломаться, малыш. Неужели мама разрешает тебе гулять после наступления темноты, niu?
Фридо (а это был именно он) вздрогнул, вид у него стал виноватый, и, как я и ожидал, юноша несколько сник при упоминании о матери. Он промямлил смущенно:
– Я не собираюсь ни у кого просить разрешения…
Я продолжил допрашивать его, слегка поддразнивая:
– А может, ты, малыш, слегка перепутал: принял меня за свою мать, niu?
Надо отдать Фридо должное, он быстро справился со смущением и твердо сказал:
– Перестань называть меня малышом. Я принц ругиев и воин.
– Может, и так, но в любви ты явно новичок. И у тебя нет опыта, как завязывать разговоры с незнакомыми женщинами.
Он переступил с ноги на ногу и пробормотал:
– Я не знаю… я думал, что это просто. Мне казалось, что все женщины, которые прогуливаются в одиночестве в темноте, должны быть… ну…
– Noctiluca? Ночными бабочками? И что, позволь спросить, ты хотел услышать в ответ? «Пошли со мной в постель и позволь мне первой вкусить твоего плода»?
Бедный Фридо окончательно запутался:
– Что? Какого еще плода?
– Это означает, что женщина собирается лишить тебя невинности. А ты пройдешь, так сказать, боевое крещение и станешь настоящим мужчиной. Ты ведь еще девственник, не так ли?
– Ну…
– Вижу, что да. Ну что же, тогда пошли, принц и воин. Кстати, ты можешь нести мою сумку.
Когда я взял Фридо под руку и повел его по улице, он ошарашенно поинтересовался:
– Ты имеешь в виду… что согласна?
– Нет, не я. Я слишком стара для тебя и гожусь тебе в матери. Признайся, я похожа на твою маму?
– Нет, что ты! Ты такая молодая и красивая! И потом, если бы ты только знала мою…
– Тише. Ты что, шуток не понимаешь? Я просто провожу тебя к более любезной и сговорчивой даме. Здесь недалеко.
Фридо замолчал – возможно, потому, что ему было трудно идти прямо. Мы подошли к дому, и я показал на дверь.
– Она живет здесь. Эта женщина, ее зовут Роция, наверняка тебе понравится: ведь у нее есть ожерелье Венеры.
– Разве ты не представишь меня? Я не могу просто войти в незнакомую дверь и…
– Если ты считаешь себя взрослым, юный принц и воин, то должен привыкать делать все сам. Назови ее по имени – Роция – и скажи, что ты друг ее позавчерашнего друга.
Фридо в нерешительности топтался у двери, а я не стал дожидаться развития событий: взял сумку у него из рук и ушел, не сомневаясь, что юноша недолго будет пребывать в нерешительности. Я также был уверен, что Роция с удовольствием воспользуется своим опытом и поможет Фридо стать мужчиной. В душе я был рад за него: пусть будущий супруг принцессы Тиудигото (хотя Фридо еще и не подозревает о том, какую участь ему готовят) хорошенько обучится всем премудростям.
Должен признаться, что я и сам едва не поддался соблазну сыграть роль noctiluca для Фридо. Он был красивым, крепким и симпатичным пареньком, и я был уверен, что мы оба получили бы большое удовольствие от его посвящения в мужчины. Я мог бы с легкостью сделать это, как когда-то давно с Гудинандом, и Фридо никогда бы даже не заподозрил, кем на самом деле была незнакомка, которую он случайно встретил возле терм. Почему тогда, спросите вы, я не воспользовался преимуществом хищника и упустил столь приятную возможность? Откровенно говоря, и сам толком не знаю. Может, потому, что принц был одурманен вином и это выглядело бы непорядочно с моей стороны. А может, потому, что я слишком долго был для него «старшим братом» и это меня вполне устраивало. Возможно, меня смутило то, что в юного принца была по-детски влюблена моя «племянница» Тиудигото. Не исключено также, что я втайне надеялся, что у нас еще будет много подобных возможностей для «этого», когда паренек повзрослеет. Акх, не знаю, все это было слишком сложно.
В любом случае то обстоятельство, что я упустил этот шанс, казалось, умерило мой аппетит и жажду приключений – той ночью, по крайней мере. Я продолжил свою прогулку по городу, ловя восхищенные взгляды многих весьма подходящих мужчин, но неизменно уклонялся от знакомства и продолжал прогуливаться. Затем я отыскал еще одну глухую улочку, где снова переоделся, и направился обратно в лагерь.
Только спустя день или два, когда наша армия снова двинулась в поход, принц Фридо подъехал ко мне и после нескольких шутливых замечаний застенчиво произнес:
– Полагаю, сайон Торн, у нас теперь есть кое-что общее. Я имею в виду, помимо того, что связывало нас с тобой раньше.
– Правда?
– У нас появился общий друг, дама по имени Роция в Сингидуне.
Я небрежно произнес:
– Да ну? Красивая дамочка, насколько я помню.
Он кивнул понимающе:
– Мне сказали, что у нее есть ожерелье Венеры, а я не знал, что это такое, поэтому спросил у самой Роции. Она рассмеялась, но показала мне. А потом продемонстрировала мне… ну… что означает ожерелье Венеры…
Он выжидательно замолчал, и я не преминул заметить:
– Фридо, настоящие мужчины никогда не станут обсуждать достоинства, таланты и пылкость благородных дам. Это же не безымянные шлюхи.
– Ох, vái, я заслужил упрек, – покаянно заметил он. – Но… если уж речь зашла о безымянных женщинах… Представь, в Сингидуне мне встретилась одна незнакомка. Именно эта женщина и познакомила меня с Роцией. Была ночь, и я перед этим выпил лишку, поэтому запомнил только одну ее отличительную черту. Крошечный шрам на левой брови…
Я мог бы много чего сказать в ответ, но произнес только:
– И?
– Ну, этот шрам точно такой же, как и у тебя, весьма приметный. Я тут подумал: может, ты тоже видел ее и обратил внимание на этот шрам?
Я решил свести все к шутке:
– Рассеченная надвое бровь, говоришь? Фридо, если ты был так сильно пьян, удивляюсь, что тебе не померещилось на лице у той дамы пять, а то и шесть бровей. Давай лучше присоединимся к разведчикам и посмотрим, не сможем ли мы добыть что-нибудь на nahtamats.
От Сингидуна армия двинулась на север вдоль берега реки Савус. Это означало, что мы находимся уже в глубине провинции Паннония, где можем добывать себе пропитание, не нарушая приказа Зенона. Однако это оказалось не так-то просто. Молва о приближении армии Теодориха катилась впереди нас, а как известно, у мирного населения, которое оказалось на пути наступающей армии, выбор небогатый: оставаться на месте или спасаться бегством. Большинство сельских жителей, уже убравших урожай, выбрали второй вариант и бежали, прихватив с собой домашних животных. Тем не менее у нас не было недостатка в провизии. Как вы помните, на складах, расположенных вдоль Савуса, нас ждали припасы, в окрестных лесах было полно дичи, а берега реки сплошь покрывала сухая трава, которой оказалось вполне достаточно, чтобы прокормить лошадей.
Когда мы прошли восемьдесят миль вверх по реке от Сингидуна и приблизились к городу Сирмий, Теодорих послал вперед герольда, чтобы тот предупредил, как это делали наши воинственные предки: «Tributum aut bellum. Gilstr aíththau baga. Дань или война». Хотя бо́льшая часть нашего войска еще не увидела города, мы оказались с подветренной стороны от Сирмия и неожиданно начали чихать и сыпать богохульствами, ибо оттуда до нас доносилась просто отвратительная вонь. Когда мы прибыли в город, то обнаружили ее источник. Оказывается, все окрестные селяне занимались тем, что откармливали свиней. Так что во всей Паннонии – а может, и в Европе – Сирмий был основным поставщиком свиного мяса, свиной кожи, свиной щетины и всего такого прочего, на что там еще годится это животное. Узнав об ультиматуме Теодориха, городские власти выбрали дань; когда мы вступили в источающие вонь окрестности Сирмия, нас, конечно же, встретили там отнюдь не радостно. Горожане, в отличие от сельских жителей, не очень-то спешили бросать свои дома, и местные склады были просто забиты провизией (не только свининой, но также зерном, вином, маслом, сырами и многим другим); ее тут было столько, что хватило бы нашей армии на целую зиму, поэтому мы забрали все полностью. Однако весьма действенное оружие Сирмия – его ужасная вонь – удержало нас от того, чтобы занять и разорить город. Нам не хотелось даже временно размещаться в домах горожан, и Теодорих разбил на зиму лагерь подальше от Сирмия, с наветренной стороны.