[161], аванпостами и создал один из своих аванпостов здесь.
Тиуда помалкивал, пока мы проезжали по окраинам города, он начал громко восхвалять меня и мое великолепие, только когда мы оказались в самой Виндобоне. Я при этом притворился смертельно скучающим. Изумленные прохожие стали приветствовать меня, когда мы направились по широкой улице в ее дальний конец, где виднелся высокий частокол крепости. Спустя какое-то время Тиуда прекратил выкрикивать свои панегирики и, по-прежнему двигаясь во главе нашей процессии, состоявшей из двух человек, принялся обращаться к каждому, кто оказывался у нас в поле зрения:
– Скажите мне, люди! Назовите мне самый лучший, самый великолепный и самый дорогой постоялый двор в этом городе, потому что мой венценосный fráuja согласится только на самое лучшее жилье!
Местные жители наперебой предлагали различные места, но большинство сошлось на том, что постоялый двор, который содержал некий Амалрик по прозвищу Толстая Клецка, лучше всего отвечает нашим требованиям. Тиуда ткнул пальцем в одного из мужчин, который сказал это, и велел:
– Тогда веди нас туда! – Затем он ткнул пальцем в другого горожанина, который также рекомендовал нам это место. – А ты, добрый человек, беги вперед и объяви о нашем прибытии Амалрику Толстая Клецка! Таким образом, у него будет время вместе с семьей и слугами встретить нас у дверей, приветствуя Торнарекса, самого знатного гостя, который когда-либо удостаивал заведение Амалрика своим посещением.
Такое невероятное нахальство со стороны Тиуды заставило меня покраснеть и ужаснуться в душе. Но, к моему удивлению, оба мужчины ему подчинились. Один из них тут же сорвался с места, а другой не только пошел впереди наших лошадей, но и присоединился к крикам Тиуды: «Дорогу! Освободите дорогу Торнарексу!» Поэтому я постарался подавить в себе угрызения совести и только удивленно покачал головой. Очевидно, Тиуда был прав: объяви себя кем-то, поверь в это, и ты действительно станешь этим кем-то.
Постоялый двор и в самом деле был прекрасным – кирпичное здание в три этажа высотой, с фасадом и дверьми, украшенными почти так же ярко, как и в Хальштате. А хозяин заведения и вправду оказался похож на клецку, такими же толстенькими и низенькими были и вышедшие нам навстречу женщина и двое молодых людей – очевидно, жена трактирщика и его сыновья. Вне всяких сомнений, они надели на себя свои лучшие наряды и явно сделали это в спешке, потому что некоторые части костюмов сидели на них криво. Двор перед deversorium был полон слуг, которые также вышли вперед, чтобы поприветствовать меня: на одних были надеты передники, другие держали в руках черпаки или метлы из гусиных перьев. Из нескольких окон на верхних этажах постояльцы deversorium с любопытством поглядывали вниз.
Несмотря на свою чудовищную толщину, хозяин постоялого двора ухитрился склониться в низком поклоне и произнес на латыни, готском и даже греческом: «Salve! Háils! Khaîre! Приветствую вашу честь». Он выбрал вполне нейтральное, хотя и очень уважительное обращение, не предписанное исключительно для членов королевской семьи или каких-либо особо знатных и важных особ, ибо Тиуда предусмотрительно избегал говорить, кто же я такой.
Я бросил на него с высоты холодный взгляд и равнодушно, словно мне не было никакого дела до того, так ли это, поинтересовался:
– Ist jus Amalric, niu? Так ты и есть Амалрик?
– Я, ваша милость. Ваш недостойный слуга Амалрик, если хотите обращаться ко мне, ваша милость, на старом наречии. Кельты называют меня Америго, те, кто говорит на греческом, превращают мое имя в Эмеру, а на латыни оно звучит как Америкус.
– Полагаю, – произнес я скучающим тоном, – я буду называть тебя… Клецкой.
Кто-то во дворе захихикал, Тиуда удивленно кивнул мне, одобряя мою грубость, а Амалрик только склонился еще ниже.
– Ну и чего ты ждешь, Клецка? Позови конюха, чтобы он забрал наших лошадей.
Когда Клецка и его жена почтительно сопровождали меня до дверей, трактирщик сказал:
– Сожалею, что меня раньше не предупредили о вашем приезде, ваша милость. – И он начал ломать руки. – Я бы предложил вам самые лучшие покои на нашем постоялом дворе. А так…
– Ты, – ответил я, – вполне можешь предложить их мне сейчас, раз уж я здесь. – Я и сам в душе поражался тому, насколько невоспитанно веду себя.
– Ох, vái! – простонал хозяин постоялого двора. – Но я ожидаю как раз сегодня одного чрезвычайно богатого купца, который всегда занимает лучшие комнаты и который…
– Да что ты говоришь? И насколько богат этот человек? – спросил я и увидел, как Тиуда беззвучно смеется позади Клецки. – Пожалуй, когда он появится, я куплю его. Всегда приятно обладать особенными рабами.
– Не надо, ваша милость, – взмолился Клецка, который от волнения даже слегка вспотел. – Я выселю его с приличествующими… Я имею в виду – комнаты, разумеется, ваши. Мальчики, принесите вещи господина. Могу я поинтересоваться, ваша честь, вы желаете также снять комнату и для вашего… хм… герольда? Вашего слуги? Раба? Или он обычно ночует в одном помещении с лошадьми?
Возможно, я и сказал бы в ответ что-нибудь оскорбительное, приличествующее моему новому положению, но Тиуда опередил меня:
– Нет, добрый хозяин Клецка. Если ты покажешь мне поблизости самый дешевый и кишащий паразитами дом, где можно остановиться, я удовлетворюсь тамошней подстилкой. Я только одну эту ночь проведу в Виндобоне. Видишь ли, завтра на рассвете я должен отбыть в дальний путь, по важному заданию моего fráuja Торнарекса. – Он наклонился поближе к трактирщику, прикрыл рот рукой и зашептал: – Срочное и тайное послание, понимаешь? Но это секрет!
– Разумеется, разумеется, – сказал Клецка, пораженный до глубины души. – Ну… ближайший дом… дайте сообразить. – Он почесал свою сверкающую от пота лысину. – Есть тут неподалеку жалкая лачуга вдовы Денглы. Она иногда заманивает доверчивых путников, обещая им кров и стол, но ни один не останавливается у нее надолго, потому что Денгла обворовывает постояльцев.
– Ничего, я буду спать на своих вещах, – сказал Тиуда. – А теперь… я задержусь здесь только для того, хозяин, чтобы снять пробу с каждого из многочисленных прекрасных блюд и холодных вин из той тщательно приготовленной трапезы, которую, я уверен, ты скоро накроешь для моего хозяина. Торнарекс, естественно, не отведает ни кусочка, пока я не объявлю, что каждое блюдо безопасно, питательно и приготовлено именно так, как мой хозяин любит.
– Естественно, естественно, – произнес бедняга-хозяин, теперь уже потея так сильно, что и в самом деле напоминал вареную клецку. – К тому времени, когда его милость вымоется и освежится, стол будет накрыт и уставлен всеми самыми лучшими яствами из наших кладовых и погребов. – Затем он повернулся ко мне и сказал почти в отчаянии: – Если мне будет позволено, я сам провожу вашу милость и покажу ваши покои.
Тиуда последовал за нами наверх, вместе с двумя сыновьями Клецки, которые несли мой скромный вьюк и седельные сумки. Комнаты оказались чрезвычайно удобными, прекрасно меблированными, чистыми и хорошо проветренными. Но я, разумеется, огляделся и недовольно засопел, словно меня привели в хлев, и рукой сделал знак Клецкам уйти. Как только все трое оказались вне пределов слышимости, мы с Тиудой повалились на кровать, весело хохоча и хлопая друг друга по спине.
– Ты самый бесстыдный грешник, которого я когда-либо встречал! – воскликнул я, отсмеявшись. – И я тоже, раз поддержал твой план. Обмануть всю Виндобону… и этого несчастного толстяка…
– Пусть дьявол их всех заберет, – сказал Тиуда, все еще смеясь. – Толстяк, похоже, такой же обманщик, как и ты. Он, может, и носит имя Амалрик, но могу побиться об заклад, что он не имеет никакого отношения к королевскому роду Амала. Так что обманывай его, сколько пожелаешь.
– Акх, а это довольно забавно, – заметил я, но затем нахмурился. – Однако, боюсь, развлечение дорого нам обойдется. Ты видел тех постояльцев, которые выглядывали из окон, а затем исподтишка разглядывали нас внизу? Судя по их платью, они все действительно богатые и знатные особы.
Тиуда пожал плечами:
– Исходя из собственного опыта, могу сказать: разодетому и надменному даже еще легче вводить в заблуждение хозяев постоялых дворов и торговцев.
– Я имею в виду, чтобы соответствовать своему мнимому положению, я должен облачиться в такое же пышное одеяние.
Тиуда снова пожал плечами.
– Если пожелаешь. Но должен сказать, что ты и так все сделал как надо. Так что ты вполне можешь позволить себе одеться еще хуже и вести себя еще более отвратительно. А теперь давай смоем с себя дорожную пыль. Затем спустимся в обеденный зал и начнем хмурить брови из-за того, что стол еще не накрыт, и, так сказать, принудим Амалрика Толстая Клецка умиротворить нас своим лучшим вином.
Так мы и сделали. Поскольку мы потребовали, чтобы нас накормили в неурочный час, между полуденным prandium[162] и вечерней cena[163], мы оказались в обеденном зале единственными. Должен сказать, что помещение это было ничуть не хуже обеденного зала в римском стиле, который я видел в Базилии. Столы были накрыты чистыми льняными скатертями и вместо стульев, табуреток или скамей снабжены кушетками: есть полагалось лежа. Мы с Тиудой улеглись перед одним из столов и стали нетерпеливо барабанить по нему пальцами. Подбежал Клецка. Он принялся извиняться за то, что еда нас еще не ждала, и крикнул своим сыновьям, велев им принести вина.
Юноши пришли, неся, очевидно, тяжелую амфору. Мы с Тиудой оба уставились на нее с некоторым изумлением и радостным предвкушением, потому что в те дни вино хранили уже в основном в бочонках и бочках, настоящая старомодная глиняная амфора была редкостью. Мало того, эта амфора имела не плоское дно, а конусообразное, то есть была из тех, что не стоят. Отсюда мы поняли, что ее держали в земле, в погребе deversorium, чтобы вино хорошенько вызрело и стало выдержанным.