Тем не менее, когда Клецка, сломав печать, зачерпнул маленьким ковшиком из амфоры, а затем налил рубиновую жидкость в бокал, Тиуда властно схватил питье, подозрительно понюхал, глотнул, подержал его во рту и закатил глаза. Я подумал: сейчас он, возможно, наберется наглости заявить, что вино негодное, и потребует открыть другую амфору, поскольку мы с ним испытывали после нашего путешествия не слишком большую жажду. Однако он неохотно проворчал:
– Вполне приличное фалернское. Это подойдет. – И позволил благодарному Клецке наполнить бокалы нам обоим.
Затем, когда начали подавать еду – сначала принесли горячий гороховый суп с мозгами, – я терпеливо ждал, пока Тиуда со всеми церемониями не снимет пробу. Только после подозрительной паузы Тиуда провозглашал, что блюдо «терпимое» или «пригодное», а однажды сказал даже, что оно «очень даже неплохое», что заставило Клецку чуть не заплясать от радости. После каждого такого небольшого представления Тиуда начинал активно есть, с такой же жадностью, как и я.
Между двумя основными блюдами – данувийским угрем, отваренным с травами, и жареным зайцем с винной подливкой – я остановился, чтобы отрыгнуть, перевести дух и спросить Тиуду:
– Ты и правда отбываешь из города так скоро? Собираешься навестить свои родные места?
– Да, но не только. Я ведь уже довольно долгое время не видел своего отца. Поэтому затем я направлюсь вниз по течению Данувия в Мeзию, в город Новы[164]. Это стольный город всех остроготов, поэтому я рассчитываю отыскать отца там.
– Жаль, что ты уезжаешь.
– Vái. Ты полностью поправился после укуса змеи и теперь прекрасно утвердился здесь в качестве важной особы. Так воспользуйся же этим и развлекись на славу. Виндобона прекрасное место, здесь хорошо проводить зиму. Что касается меня, я сегодня переночую в домике той вдовы, поэтому смогу отправиться завтра рано утром, не дожидаясь, когда проснутся конюхи и приведут моего коня.
– Тогда позволь мне сказать сейчас, Тиуда, какое удовольствие я получил от твоей компании. Я в неоплатном долгу перед тобой: ведь ты спас мне жизнь. Я знаю, что ты не примешь благодарности, ибо ты упрямый острогот, но надеюсь, что когда-нибудь смогу оказать тебе такую же услугу.
– Отлично, – добродушно сказал он. – Когда ты услышишь, что король Бабай и его сарматы снова начали буйствовать где-нибудь, отправляйся туда. Ты найдешь меня в гуще битвы, и я от всей души приглашаю тебя сражаться рядом со мной.
– Я приеду. Даю слово. Huarbodáu mith gawaúrthja.
– Thags izvis, Торн, но я не собираюсь все время жить в мире. Воин в мирное время только покрывается ржавчиной. Пожелай мне, как я пожелаю тебе: «Huarbodáu mith blotha».
– Mith blotha, – повторил я и поднял бокал, салютуя ему вином цвета крови.
Я оставался в Виндобоне всю зиму и даже дольше, потому что в этом городе и впрямь оказалось немало развлечений – по крайней мере, для важной особы, которая может позволить себе приятное времяпрепровождение и в связи с этим удостаивается многочисленных приглашений.
Поскольку я притворялся невероятно богатым человеком, этого оказалось вполне достаточно. Я вел себя высокомерно по отношению к большинству людей, и это заставляло их кланяться, раболепствовать и подчиняться мне, – похоже, они и сами соглашались с тем, что ниже меня по происхождению. Но я не заигрывал и с теми людьми, которых считал равными себе по положению. Поэтому я позволил себе общаться только с несколькими избранными гостями в deversorium, которым это, казалось, чрезвычайно льстило. Они представили меня своим знакомым из высшего общества, которые жили в городе, а те познакомили меня со своими приятелями. Постепенно я был представлен в домах самых знатных горожан Виндобоны, посещал закрытые семейные ужины, а также грандиозные пиры и самые изысканные праздники, которые оживляли зимний сезон, и завел много друзей среди местной знати.
Понимаю, что в это трудно поверить, но за все то время, которое я провел в Виндобоне, ни один человек – даже из тех, с кем я подружился, – никогда не расспрашивал, каковы же все-таки были мои настоящий статус, положение, происхождение или законный титул или каким образом мне удалось получить мое мнимое богатство. Те, с кем я сошелся поближе, фамильярно называли меня Торном, другие же более официально именовали меня clarissimus или использовали готский эквивалент liudaheins.
Могу добавить, что я был в этом кругу не единственным самозванцем. Множество моих знакомых, даже германцев по происхождению, копировали римскую манеру говорить, всячески демонстрируя – или притворяясь, – что они не в состоянии произнести звуки, обозначаемые готскими рунами: thorn и kaun-plus-hagl. Поэтому они изо всех сил избегали этих «ф» и «кх» и неизменно произносили мое имя на римский манер: Торн или Торнарикус.
Спешу заверить читателей: за все то время, что я бессовестно надувал жителей Виндобоны, я ни разу не воспользовался своим мнимым высоким положением, дабы обмануть кого-нибудь в плане денег. Напротив, не вняв предложению Тиуды, я регулярно вносил плату за постой – и еще я перестал презрительно называть хозяина постоялого двора Клецкой, а стал обращаться к нему как к Амалрику. В результате благодарный толстяк сделался моим другом и тоже снабдил меня множеством полезных советов, как лучше вести себя, чтобы извлечь удовольствие и пользу из того, что меня как равного принимали в лучших домах Виндобоны.
Вскоре я решил приукрасить ту роль, которую я играл. Я сообщил Амалрику, что, хотя я и довольствуюсь во время странствий скромным дорожным платьем, теперь решил все-таки разнообразить свой гардероб, и попросил хозяина рассказать, где в городе можно найти лавку с самой лучшей одеждой, обувью, украшениями и тому подобным.
– Акх, ваша милость! – воскликнул он. – Человеку вашего положения нет необходимости идти туда. Они сами придут к вам. Позвольте мне отдать им соответствующий приказ. Будьте уверены, я выберу для вас только самых лучших мастеров – тех, кто одевает и обувает легатов, префектов, herizogo и всех остальных liudaheins.
Итак, на следующий день в мои покои явился портной со своими помощниками, чтобы снять с меня мерку и предложить мне на выбор разнообразные фасоны нарядов и многочисленные рулоны ткани. Здесь были хлопок из Коса, лен из Камарака, шерсть из Мутины, даже гусиный пух из Газы – а также чрезвычайно красивые, мягкие, почти текучие ткани, которых я не видел прежде.
– Шелк, – пояснил портной. – Его прядут и ткут люди, которых называют seres[165]. Мне говорили, что они делают его из какого-то особого руна или, может, пуха, который вычесывают с определенных деревьев, растущих только у них. Я даже не знаю, где находятся эти земли, слышал только, что где-то далеко на востоке. Эта ткань настолько редкая и дорогая, что лишь очень богатые люди вроде вас, clarissimus, могут позволить себе носить ее.
Затем портной назвал мне цену – не за стандартную меру tres pedes[166], даже не за pes[167], но за uncia[168]. Приложив все силы, чтобы не показать своего изумления, я подумал: «Иисусе!» Да ткань из золота и то стоила бы дешевле! Я абсолютно точно знал, что clarissimus Торнарекс не настолько богат, чтобы позволить себе такое сумасбродство. Я не сказал об этом портному, разумеется; я проворчал только, что шелк, на мой взгляд, слишком непрочный.
– Непрочный?! Но почему, clarissimus? Шелковая туника будет носиться дольше, чем доспехи!
Я одарил портного тяжелым взглядом, он струсил и замолчал. А я отложил ткани подешевле, но и то только предварительно хорошенько выбранив их качество. Я выбрал подходящие фасоны туник, нижних рубах, штанов, шерстяного зимнего плаща и даже римской тоги (портной настоял, что ее просто необходимо сшить, ибо она мне понадобится «для торжественных случаев»).
На следующий день ко мне пришел сапожник, тоже с образцами и набором кож – здесь были все сорта, от мягкой замши до блестящей крокодиловой кожи. Я приказал ему сшить мне несколько пар домашних сандалий, уличных туфель со свинцовыми пряжками по скирской моде и головной убор petasus[169], чтобы носить его зимой. На следующий день пришел unguentarius[170] со шкатулкой, полной пузырьков, которые он один за другим открывал, чтобы продемонстрировать мне образцы духов.
– Вот это, clarissimus, духи, изготовленные из цветов в долине Энна в Тринакрии, где даже гончие во время охоты сбиваются со следа из-за ароматов разнообразных душистых цветов. А вот это чистое масло, привозимое из долины Роз в Срединной Дакии. Жители этой долины, да будет вам известно, не выращивают никаких других растений, чтобы они не портили безупречность роз. Затем у меня есть еще одно розовое масло, подешевле, потому что его производят в Пестуме, где розы цветут дважды в год.
Частично из бережливости, а частично потому, что не мог уловить разницы между этими двумя ароматами, я выбрал те духи, что были дешевле. А на следующий вечер меня посетил золотых дел мастер, чтобы показать мне уже готовые кольца, заколки, браслеты и фибулы, а заодно продемонстрировать еще множество драгоценных камней: он мог вставить их в любое украшение, которое я бы заказал. Чего только у него не было: алмазы, рубины, сапфиры, изумруды, цветное стекло, бериллы, гранаты и тому подобное – как просто камни, так и камни, оправленные в золото или серебро.
– Если вы предпочитаете не слишком выставлять напоказ свое богатство, clarissimus, вот самые разные камни, которые вставлены в металл, носящий название corinthium aes[171]: сплав меди с небольшим количеством золота и серебра, что заставляет ее сиять ярче простой меди. Он получил свое название, как, возможно, вы знаете, потому, что был получен – или, лучше сказать, обнаружен, – когда римляне в древние времена сожгли Коринф и все драгоценные металлы там были перемешаны и сплавились в одно целое.