– Ах! Что ты говоришь? Как оригинально! – На щеках у нее снова появились ямочки, словно она опять с трудом сдерживала улыбку. – Большинство посланцев моего брата приходят сюда насквозь пропахшие потом и кровью.
Я и без нее прекрасно понимал, что представляю собой грубую и жалкую пародию на королевского маршала. Принцесса внешне походила на старшего брата, но ее черты были, понятное дело, изящней, поэтому, если Теодорих был просто симпатичным, Амаламена была настоящей красавицей. Разумеется, ее тело не было таким сильным, принцесса выглядела такой тонкой и изящной, что казалась почти бестелесной, а ее грудь была не больше, чем у меня, когда я одевался Веледой. Тогда как у Теодориха были светлые, как и у всех готов, волосы и кожа, у Амаламены косы были серебристо-золотыми, губы цвета примулы, а кожа словно слоновая кость и такая прозрачная, что я мог рассмотреть бледно-голубые вены у нее на висках. Имя Амаламена переводится как «Луна Амалов», и оно вполне подходило принцессе: она казалась воплощением тонкого, бледного, изящного, недавно народившегося месяца. Перламутровый цвет кожи заставлял ее голубые готские глаза светиться как огни Gemini, которые я видел как-то, – и сейчас эти ее глаза, тут ошибки не могло быть, смеялись надо мной. Принцесса продолжила:
– Что ж, ростом ты не выше меня, сайон Торн, и по возрасту, думаю, не старше. Кроме того, у тебя, как и у меня, нет бороды. Возможно, я тоже смогла бы удостоиться маршальского поста. Или теперь Теодорих, подобно Александру, предпочитает окружать себя только молодыми людьми? Если так, то он, безусловно, изменился с тех пор, как я видела его в последний раз.
Наверное, я стал таким красным, словно меня вот-вот хватит удар, но произнес сдавленным от раздражения голосом:
– Принцесса, этот титул был мне присвоен за особые заслуги: я помог Теодориху взять город Сингидун…
И тут Амаламена наконец дала себе волю и рассмеялась заливистым мелодичным смехом. Она беспомощно махнула мне тонкой белой рукой, и даже старый Костула захихикал, а мне захотелось провалиться сквозь землю. Когда веселость принцессы пошла на убыль, она промокнула свои яркие, как драгоценные камни, глаза и сказала с добродушным изумлением:
– Прости меня. Я нарушила все приличия. Но ты выглядел таким… таким забавным… а лекарь сказал мне, что смех – это лучшее лекарство от всех болезней.
Я произнес холодным тоном:
– Надеюсь, что так и есть, принцесса.
– Погоди. К чему такие церемонии! Поскольку мы с тобой ровесники, зови меня просто Амаламеной, я же стану называть тебя Торном. Надеюсь, ты не принял близко к сердцу мои насмешки, поскольку наверняка читал письмо моего брата.
– Нет, – ответил я, все еще раздраженно, – не читал. Это твой faúragagga сломал печать. Спроси его.
– Не имеет значения. Ты должен гордиться тем, что там написано. Мой брат всячески превозносит тебя, называет другом, а не маршалом. У него много друзей, разумеется, но это друзья короля. А ты друг Теодориха.
– Постараюсь оправдать его доверие, – произнес я, все еще несколько обиженно. – У меня срочное поручение, принцесса. Я имею в виду, Амаламена. Если ты просто снабдишь меня всем необходимым для путешествия, как, я думаю, твой брат и просит в этом письме, я отправлюсь в путь и…
– И я тоже, – оборвала меня Амаламена. – Я хочу присоединиться к тебе в твоем путешествии. Теодорих сам предлагает мне это.
Я сказал:
– Полагаю, когда твой брат писал об этом, он не подозревал, что ты… хм… – Я осекся, потому что старый Костула, стоявший за креслом принцессы, покачал головой так выразительно, что его длинная борода затряслась. – Я имею в виду… я ничего не знаю о пути отсюда до Константинополя. Путешествие туда может оказаться трудным. Даже опасным.
Она снова одарила меня улыбкой с ямочками и решительно произнесла:
– Но у меня есть Торн, чтобы сопровождать и защищать. Из этого письма следует, что я не смогла бы путешествовать в большей безопасности даже под охраной Юпитера и Минервы. Неужели ты откажешь мне в возможности убедиться в этом самой?
Теперь она задавала мне вопрос, а не приказывала. Я заколебался. Шутка ли – взять на себя охрану принцессы крови, родной сестры короля, здоровье которой подтачивала какая-то неведомая мне болезнь. Случись что – и Теодорих строго спросит с меня за Амаламену. Мне очень хотелось ответить принцессе, что я не могу взять на себя такую ответственность. Однако, когда я бросил взгляд на эту хрупкую красивую девушку, единственная мысль, которая мелькнула у меня в голове, была: «Акх, если бы я был мужчиной!» Поэтому я ответил ей следующим образом:
– Я никогда и ни в чем не откажу тебе, Амаламена.
6
Амаламена дала faúragagga множество указаний относительно приготовлений к путешествию и велела ему прислать в ее покои множество других слуг и военачальников, которым она тоже собиралась отдать приказы. После этого она сказала мне:
– Возбуждение от предвкушения путешествия уже немного утомило меня. А может, Торн, во всем виноват здоровый смех, который ты вызвал у меня. – И она снова рассмеялась. – В любом случае я теперь отдохну. Костула покажет тебе твои покои и проследит, чтобы вещи доставили туда. Мы встретимся снова за обедом в nahtamats.
Таким образом, мы с Костулой остались вдвоем. Как только мы вышли из тронного зала, я спросил его:
– Скажи, тот лекарь, который пользует принцессу, это какой-нибудь haliuruns, астролог или другой qvaksalbons?
– Акх, ничего подобного. Лекарь Фритила отравит тебя, если услышит такое. Он человек чрезвычайно образованный и умелый, действительно достойный римского титула медика. Разве в королевской семье станут пользоваться услугами какого-нибудь qvaksalbons?
– Надеюсь, что нет. Отведи меня к этому Фритиле. Я должен получить его разрешение, прежде чем позволю принцессе – и тебе – зайти слишком далеко в приготовлениях к путешествию в Константинополь.
– Ты прав. Мы прямо сейчас отправимся к Фритиле. Позволь мне только воспользоваться носилками, сайон Торн. Это слишком долгий путь для моих старых ног.
Мы миновали несколько улиц и поворотов, увидели ухоженный одинокий домик и прошли в приемную, которая была полна ожидающих пациентов: все сплошь женщины и маленькие дети. Я остался ждать в приемной, а Костула прошел дальше, во внутреннюю комнату. Спустя несколько минут оттуда вышла женщина, на ходу приводя в порядок свою одежду, а из двери высунулась голова Костулы и кивнула мне.
– Ну? – резко бросил лекарь, как только я вошел. Он был почти таким же стариком, как и faúragagga, только более энергичным, да и глаза поярче. – Что это за срочный и неотложный визит, niu? Ты выглядишь вполне здоровым.
– Я пришел справиться о здоровье принцессы Амаламены.
– Тогда можешь сразу же уходить. Я ни за что не нарушу клятву Гиппократа.
Я сказал Костуле:
– Разве ты не объяснил лекарю, кто я?
– Он объяснил мне, – ответил Фритила. – Но мне нет дела до этого, будь ты хоть сам патриарх или епископ…
Я со всей силы стукнул кулаком по столу:
– Не будем зря терять время! Я интересуюсь здоровьем принцессы, поскольку она желает сопровождать меня в моей миссии в Константинополь.
Теперь лекарь слегка смутился, но он только пожал плечами и сказал:
– Ну так счастливого пути! Не вижу причины, почему бы ей не поехать.
– Посмотри сюда, лекарь Фритила. Я королевский маршал и, кроме того, друг короля. Я не рискну брать его сестру в длительное путешествие, если ты не заверишь меня, что она в состоянии перенести его.
Какое-то время врач поглаживал свою бороду и размышлял, строго глядя на меня. Затем он повернулся к Костуле и сказал:
– Оставь нас.
После того как управляющий вышел, Фритила еще немного помолчал и наконец спросил:
– Ты понимаешь латынь и греческий?
Я ответил, что понимаю.
– Отлично. Тогда скажу следующее: неспециалист вроде тебя наверняка заметил бы, что принцесса истощена: cacochymia и cachexia[230].
Я изумленно моргнул. Я никогда не слышал столь мудреных слов ни на каком языке и уж совершенно не разбирался в медицине, но похоже, что Амаламена больна намного серьезней, чем мне показалось. Я сказал:
– Все, что я увидел, лекарь, так это что она бледная, худая и склонна быстро утомляться.
Он фыркнул:
– Именно это я и сказал. Признаки истощения, испорченных телесных жидкостей и общее недомогание. Когда я впервые заметил, как она выглядит, я настоял на том, чтобы обследовать ее, хотя принцесса и протестовала, говоря, что чувствует себя нормально. Ведь, сам понимаешь, если пациентка вдруг начинает сильно худеть, врач, естественно, в первую очередь думает о хлорозе, fluor albus[231] или каком-нибудь усыхании матки. Niu?
– Хм… естественно.
– Однако принцесса заверяла меня в том, что не испытывает никаких болей, хорошо ест, в общем, организм ее функционирует нормально и регулярно. Я не обнаружил ни лихорадки, ни учащенного пульса, ни гнойников, ни неприятных выделений из женских половых органов. Кроме, – он поднял указательный палец, – кроме легкой секреции прозрачной лимфы. Это, разумеется, навело меня на мысль о том, что поражены какие-то внутренние органы. Niu?
– Конечно.
– Но сколько я ни ощупывал и ни простукивал ее грудную клетку и живот, я не смог обнаружить никакого затвердения. Поэтому я прописал принцессе только теплые компрессы, а из лекарств железо, чтобы сгустить ее кровь. Ну и еще требовалось очистить кишечник.
Все это мне ни о чем не говорило, но я прекрасно уловил тон собеседника, поэтому спросил:
– И твои лекарства не смогли вернуть Амаламене здоровье?
– Нет, – мрачно сказал он. – Но пока что ее еще ничего не беспокоило, поэтому она не обращалась ко мне за помощью, а у меня много других пациентов, которые требуют внимания. К сожалению, прошло несколько месяцев, прежде чем я встретил Амаламену на улице. Я был потрясен, увидев, что ее бледность и слабость не прошли. Я настоял на том, что осмотрю ее. На этот раз, когда я ощупывал принцессу – ох, vái, – я смог почувствовать затвердение у нее в животе.