Апартаменты герцога располагались на первом и втором этажах особняка на Авеню Бретей, в двух шагах от Эйфелевой башни и Дома инвалидов. Это было воплощение парижской элегантности и утонченности. Здание выходило на широкую, обсаженную деревьями эспланаду, которая представляла собой восхитительный клочок парковой зоны-безукоризненные лужайки и дорожки, предназначенные для неспешных, романтических прогулок. Настя стояла на краю эспланады, в тени деревьев, и несколько минут смотрела, как поток лимузинов извергает вечерних гостей. Мужчины были в основном одеты в безличные костюмы и галстуки, хотя некоторые из них демонстрировали свои интеллектуальные наклонности в слегка более длинных волосах, которые были безукоризненно зачесаны назад со лба и надвинуты на уши; рубашки дерзко расстегнуты до середины груди и небрежно задрапированы бархатными шарфами, которые защищали эти открытые грудные клетки средних лет от зимнего холода. Женщины, конечно, были так же фанатично сидевшими на диете, ухожены, причесаны и одеты по моде, как требовал Париж, самый модный из всех городов.
Особое внимание Настя уделяла женщинам. Она искала признаки соперничества: одиноких, хищных женщин, у которых могли быть свои причины соблазнить богатого, красивого африканского лидера в изгнании. Сделав свои выводы, она вышла из-за деревьев, пересекла дорогу и прошла через арочные ворота, освещенные горящими факелами, которые вели во внутренний двор, на который выходил главный вход в здание. Очередь гостей, ожидающих приема, тянулась вниз по низкому пролету широких каменных ступеней, ведущих к двойным дверям, обе из которых были открыты. По бокам от них стояла пара охранников в черных костюмах, с наушниками и, как заметила Настя, с пистолетами в кобурах под куртками. Время от времени гостей очень вежливо просили отойти в сторону, чтобы их обыскали. Сразу за дверью еще две женщины-оперативницы заглядывали во все женские сумки. Наконец еще одна пара молодых, симпатичных женщин в одинаковых коктейльных платьях сверяла имена и удостоверения гостей со списком. Очень заметные меры предосторожности безопасности только добавили тайны к этому событию. Они предполагали наличие чего-то действительно опасного: идеи свободы, которая могла бы угрожать правительству и против которой оно могло бы действовать. А это, как она знала, только польстит гостям и заставит их почувствовать себя еще более смелыми для посещения.
Настя прошла мимо всевозможных проверок и очутилась в коридоре, выложенном белым мрамором, на котором лежали изящные персидские ковры с рисунком. Великолепная лестница, поднимавшаяся из атриума на второй этаж, тоже была мраморной, с железной балюстрадой, узор которой выделялся золотыми штрихами. Семейные портреты, освещенные электрическими канделябрами, выстроились вдоль стен атриума, как бы напоминая всем, кто хотел войти в апартаменты герцогини, что это была семья, которая могла проследить свою родословную через века и, несомненно, сохранится еще на века вперед. На верхней площадке лестницы стояли официанты с серебряными подносами, на которых призывно сверкали бокалы с шампанским. Настя взяла один и прошла в главный салон. Вся мебель, за исключением нескольких старинных кресел, была убрана, чтобы дать гостям возможность пообщаться, поговорить, полюбоваться собой в полнометражных зеркальных панелях, вставленных в деревянные панели стен, или выйти через три французских окна на террасу, окруженную каменными балюстрадами и согретое обогревателями патио.
В дальнем конце комнаты, перед большим мраморным камином, который теперь был окружен парой громкоговорителей на подставках, стояло небольшое возвышение с микрофоном. Настя только что закончила обход всей комнаты и террасы, когда увидела человека, которому, как она знала, было почти восемьдесят, поднимающегося на помост. Это был Жером Дюшен, патриарх семьи. "Теперь я знаю, откуда у да Куньи такая внешность", - подумала Настя, потому что Дюшена легко можно было принять за красивого мужчину лет шестидесяти. Он все еще был одарен пышной седой шевелюрой и достаточно стройным, чтобы нести на себе целый ансамбль из темно-синего бархатного смокинга с атласными лацканами, открытой белой шелковой рубашки и узких черных вечерних брюк. Он подошел к возвышению, постучал по микрофону, чтобы убедиться, что он включен, и, говоря по-французски, сказал: "Дамы и господа, с большим удовольствием и отцовской гордостью я представляю вам моего внука, Матеуса да Кунью!”
Раздался вежливый всплеск аплодисментов, за которым последовало нечто похожее на массовый вздох, когда женщины в зале увидели хозяина. Отчасти это было связано с плавной атлетической походкой, с которой он взошел на помост. Его костюм и рубашка были черными, но кожа была идеальной, гладкой, как кофе с молоком, а черты лица, казалось, сочетали в себе силу африканских черт и утонченность нордических, создавая идеальное сочетание: видение того, как человечество будет выглядеть в эпоху после плавильного котла. Он был высок и явно находился в отличной физической форме, несмотря на безупречно сшитую одежду. Но было еще кое-что, что стало очевидным в тот момент, когда он оглядел комнату, и было подчеркнуто только тогда, когда он начал говорить. Это было то качество, которое можно назвать харизмой, славой, лидерством, даже обаянием, но которое сводится к способности сделать себя, без малейшего очевидного усилия, центром всеобщего внимания, в то же время убеждая каждого человека, мужчину или женщину, что вы говорите непосредственно с ними, что вы так же очарованы ими, как и они вами, и что их благополучие имеет для вас даже большее значение, чем ваше собственное. У да Куньи это было, и он это знал, и все присутствующие в комнате вскоре тоже это поняли.
Да Кунья протянул руки ладонями вверх, как бы обращаясь ко всем присутствующим в комнате. “Мои друзья . . . мои дорогие друзья . . . прежде всего я должен попросить у вас прощения. Здесь, в столице Франции, в городе, где я родился, я говорю с вами по-английски. Я знаю, что это непростительная измена . . .- Он изобразил почти застенчивую, извиняющуюся улыбку, которая вызвала взрыв смеха. - “Но сегодня здесь собрались люди из многих стран, и это, возможно, печально, но факт, что английский - это язык, которым они, скорее всего, владеют.”
"А еще, - подумала Настя, - это язык, на котором твой французский акцент делает тебя самого очаровательно соблазнительным".
- Итак, - продолжал да Кунья, - спасибо вам всем за то, что пришли сегодня вечером. Просто находясь здесь, вы выражаете свою веру в мечту о независимой, процветающей, мирной стране Кабинда. И как прекрасно, что мы разделяем эту мечту в городе, где родился величайший из всех призывов к объединению людей, жаждущих свободы: Liberté, égalité, fraternité! Эта свобода, это равенство и это братство - вот чего я хочу для своего народа. Но эти блага не могут быть обеспечены без поддержки внешнего мира, поддержки моральной, политической и—да, я не могу отрицать этого-также финансовой. И вот сегодня вечером я объявляю о создании Фонда Кабинда, некоммерческой организации, которая будет вести кампанию за создание свободной Кабинды. Фонд будет проводить мероприятия по сбору средств и повышению осведомленности о политической ситуации в Кабинде, а также, что еще более важно, по просвещению людей о прекрасной земле моих предков.
“Теперь я знаю, о чем вы думаете . . . да Кунья сделал паузу, оглядел комнату и снова позволил намеку на улыбку заиграть на его губах. - “Где же, черт возьми, Кабинда?”
На этот раз смех прозвучал громче - вспышка облегчения оттого, что он признал то, о чем думали все, кроме африканских экспертов, и простил их за то, что они так думали.
“Я вам все расскажу. Он расположен на западном побережье Африки, всего в пяти градусах к югу от экватора, в окружении гораздо более крупных и могущественных стран. Одной из таких стран является Ангола, которая утверждает, что Кабинда является ее провинцией, хотя на самом деле между Кабиндой и Анголой вообще нет общей границы. Эта географическая реальность подкрепляется историческим прецедентом. Кабинда была признана отдельным образованием, отделенным от Анголы, начиная с Симуламбукского договора 1885 года, который был согласован между королем Португалии Людовиком Первым и принцами и губернаторами Кабинды. В договоре также говорилось, и я цитирую: "Португалия обязана поддерживать целостность территорий, находящихся под ее защитой.’
- Значит, мы не просим чего-то нового. Мы требуем, чтобы империалистическое правительство Анголы вместе со всем мировым сообществом признало Кабинду, которая существует уже более ста лет. Итак, вы можете спросить себя, что же это за страна, о которой до сегодняшнего вечера я никогда раньше не слышал? Почему это должно меня волновать? Какая может быть причина для вложения денег в этот проект Кабинда?
- Ну, моя страна невелика, но она производит семьсот тысяч баррелей нефти в день, получая достаточно дохода, чтобы обеспечить доход в сто тысяч долларов в год для каждого мужчины, женщины и ребенка в штате. Подумайте о домах, школах и больницах, которые можно было бы построить для этих людей. Подумайте о чистой воде, которую они могли бы пить, и о дорогах, аэропортах, телекоммуникационных сетях, которые могли бы быть созданы для их блага, а также для блага зарубежных гостей и инвесторов.”
Да Кунья снова сделал паузу, чтобы оглядеть комнату, но на этот раз не для комического эффекта. - И подумайте вот о чем: национальное государство с населением около четырехсот тысяч человек и доходом в сорок миллиардов долларов не обязано взимать подоходный налог, налог с продаж или налог на имущество со своих граждан или с кого-либо еще. И всем, кто любит лежать на солнечном берегу, я говорю, что это тоже страна с тропическим климатом, сотней километров неосвоенной береговой линии и без реактивного самолета для тех, кто летит из Европы, потому что Кабинда всего на час отстает от центрально-европейского времени.