– Понимаете, Арсений Николаевич,– сказала следователь,– меня интересует, что он делал с шести часов вечера до момента убийства… Насколько известно, Нил Осетров и Марина Гай в это время бродили по тайге. Не могли ли они встретиться с Авдониным? Может быть, кто-то видел их вместе?
– Я уже поспрашивал у лесников,– ответил участковый.– Богатырев с четвертого обхода – да вы его знаете, понятым был – помнит, что Авдонин с собакой шел по направлению к Турунгайшу. Где-то в начале пятого. Но чтобы он был вместе с Нилом, или Мариной, или там еще с кем, никто не видел…
– С шести до девяти вечера,– еще раз подчеркнула следователь.
– Хорошо, Ольга Арчиловна, я вас понял.
– Теперь о деле, по которому раньше привлекали Осетрова…
– Узнал,– кивнул Резвых,– мотоцикл принадлежал бывшему участковому. На пенсии он сейчас. Состоит в совете ветеранов при нашем райотделе…
– Так в чем там суть?
– Ну что? Озорство, если смотреть в житейском плане. А с точки зрения закона – угон автотранспортного средства. Служебного… Не в целях присвоения, а так, покататься. Все равно есть статья… Осетров-то и водить мотоцикл не имел права, удостоверения не было… Насколько я понял, Ольга Арчиловна, вся петрушка из-за того, что он девчонку покалечил…
– Дочь Гая, вы хотите сказать?
– Вот именно… Ущерб мотоциклу не ахти какой. Разбитая фара, помятая коляска… На привлечении к уголовной ответственности Осетрова настаивал Федор Лукич.
– Странно,– произнесла Дагурова.– А если бы парня отправили в колонию?… Какой приговор?
– Год исправительно-трудовых работ с удержанием двадцати процентов в пользу государства. Отбывал по месту прежней службы. То есть здесь, в заповеднике.
– А возмещение ущерба пострадавшей? Ну на лечение?
– Гай от гражданского иска отказался. Не знаю, может, стыдно стало. Подпортил биографию парню… Дважды бить битого как бы некрасиво.
– Значит, год,– размышляя о чем-то своем, сказала Ольга Арчиловна.
– Это суд приговорил… А потом сам же Гай ходатайствовал о сокращении срока. И о снятии судимости. За хорошую работу.
– Непонятно,– удивилась следователь.– Ударил, а затем погладил…
Капитан снял фуражку, вытер платком лоб.
– Есть такое предположение – Чижик на отца насела. Освободи, говорит, Нила, и все тут… Федор Лукич перед дочерью как воск перед огнем. Она лепит из него, что ни пожелает.
– Но историю на озере Гай Осетрову до сих пор не прощает?
– По-моему, директор не жалует Нила,– согласился участковый.
– А на работе держит,– задумчиво произнесла Ольга Арчиловна.
– Куда денешься? Люди нужны. Такой работник на дороге не валяется. Как-никак потомственный лесник. И дело свое знает.
– Может, опять Марина? – высказала предположение Дагурова.– Так бы уволил. Ведь предлог найти, когда хочешь, не так уж трудно.
– Верно. Было бы желание… Скорее всего опять Чижик вступилась…
«Вот и еще кое-что прояснилось из биографии Осетрова,– думала Дагурова.– Но кто же он на самом деле? Что главное в его характере, поступках? Образ жизни рождает человека, но в равной мере и человек рождает образ своей жизни. Наш образ жизни впитывает в себя и труд человека, и личную свободу, и отношение к другим людям, в среде которых мы созрели как личность, и к семье, в которой выросли. И судьба каждого из нас неотделима от судьбы окружающих… Не познав всех этих компонентов, не раскусишь человека…»
Прежде чем отправиться домой к Гаю, Дагурова позвонила из Турунгайша от участкового инспектора в районную психоневрологическую больницу Мозговой, к которой посоветовал обратиться Кабашкин.
– Кто это мной интересуется? – ответил следователю низкий хриплый голос.
Ольга Арчиловна назвала себя и попросила провести обследование Осетрова.
– На предмет чего?– поинтересовалась Мозговая.
Дагурова стала объяснять.
– Может, мне вообще дать заключение по фотографии?– недовольно перебила врач.– Могли бы, кстати, сами приехать, рассказать, что вам нужно… Уж что-что, а машиной, я думаю, вас обеспечили…
Ольга Арчиловна извинилась, что приходится объясняться заочно. Но что, мол, поделаешь, хочется все поскорее, а дел срочных и здесь много. Сказала, что постановление о назначении судебно-психиатрической экспертизы доставит ей участковый инспектор Резвых.
– Конечно, для каждого свое дело – самое главное,– пробурчала психиатр. И было непонятно, согласилась она срочно обследовать задержанного или будет ждать следователя для детального разговора.
Дагурова составила вопросы, стараясь, чтобы они были как можно точнее и понятнее для врача. Арсений Николаевич без всяких задержек сел на мотоцикл и махнул в райцентр…
…Марина Гай встретила следователя в узких брючках с разрезами внизу и кофточке с глубоким вырезом на груди, плотно облегающей ее гибкий девичий стан. Брюки и кофточка были из небесно-голубого шелка. Прическа – поднятые наверх иссиня-черные волосы, прихваченные черепаховым гребнем.
Ольга Арчиловна поразилась, до чего изменился ее облик. Вчера – юная европейка из какой-нибудь средиземноморской страны, сегодня – словно молодой цветок Юго-Восточной Азии. И эта кротость в лице, семенящая походка, словно на ногах геты – деревянные сандалии на высоких подставках…
– Простите за беспорядок,– сказала Марина, вводя следователя в большую комнату.– Присаживайтесь,– указала она на тахту.
Ольга Арчиловна села, огляделась. Со стены стекал ковер, устилая тахту и еще полкомнаты.
На креслах, на столе были разложены платья, меховые вещи – красиво вышитый полушубок, шапка с длинными ушами из мохнатого белого меха, рукавички с национальным орнаментом. На полу лежал чемодан, наполненный женским бельем, блузками, чулками и кол-готами еще в целлофановых пакетах с яркими этикетками. Коробки с туфлями накренились, опершись о горку.
Противоположную стену украшал палас с простым геометрическим узором. В центре паласа висели два скрещенных охотничьих ружья, матово блестевшие холодным вороненым металлом и теплым светлым деревом лож. А по бокам их были прибиты оленьи рога, отполированные и покрытые лаком. Над ружьями из перекрестья дул смотрела на следователя оскаленная медвежья морда.
– Папа застрелил,– пояснила Марина, видя, с каким нескрываемым любопытством Ольга Арчиловна оглядывает убранство комнаты.– Сам и чучело сделал. На областной выставке охотничьих трофеев за эту голову ему дали диплом.
– Выразительно,– согласилась Дагурова.
– Он хороший таксидермист[4],– просто сказала Чижик.– У папы настоящая мастерская. Все свободное время проводит в ней…
– А это? – показала следователь на тюлененка-белька, лежащего на телевизоре.
– Как натуральный, правда? – Марина поднесла его к Ольге Арчиловне.– Японцы молодцы! Ведь это синтетика…
Ольга Арчиловна невольно провела по игрушке рукой – зверек и впрямь выглядел как натуральное чучело. Мех был мягкий, теплый.
– Эдгар Евгеньевич привез,– печально глядя на заморский сувенир, произнесла девушка.– Скажите, почему я совсем не так переживала, когда умерла моя учительница? А эта смерть…– Марина вздохнула.– Конечно, чужое горе и свое – разные вещи. Надо иметь большую душу, чтобы сострадать…
– А маму вы помните?
– Нет. Но это совсем другое. Она умерла, дав мне жизнь… Иногда мама снится мне живой. И папа с ней весь счастливый… Ведь у каждого мужчины должна быть рядом с ним достойная его женщина.
Марина убрала с одного кресла вещи и села, по-детски положив руки на колени.
– Но зато вот вы у него,– сказала Ольга Арчиловна.
– Последний день… А потом? Аделька? Ей-то ведь все равно,– с горечью произнесла девушка, положив голову щекой на подставленную ладонь.– Это разве любовь?
Дагурова удивилась: вот уж никогда бы не могла предположить, что между Гаем и Аделиной могут быть какие-то близкие отношения. А Марина продолжала:
– Сегодня один мужчина, завтра – другой… Но папа однолюб! Как лебедь. Так его жалко, так жалко! Неужели он ничего не видит?
Обсуждать с этой девочкой сердечные дела ее отца не входило в планы Ольги Арчиловны никоим образом. Поэтому она сидела и молча слушала, поражаясь совершенно зрелым рассуждениям Марины, а еще более – неожиданной откровенности, с которой та выдавала семейные секреты.
Что это? Наболевшее? Или отсутствие собеседника, которому можно довериться? Но почему именно ей, следователю?
– Я понимаю, Эдгар Евгеньевич был не похож на тех, кто здесь окружает Адельку…– Девушка обхватила руками одно колено.– Наверное, у нее это так, привычка – чаровать каждого нового…
А вот это заставило Ольгу Арчиловну насторожиться. Куда как прозрачно: Адель, выходит, имела какие-то виды на Авдонина.
«Ничего себе ситуация,– усмехнулась про себя Дагурова.– А что, если не классический треугольник, а четырехугольник? Даже пяти…»
Ее так и подмывало расспросить девушку подробнее, однако удерживала элементарная этика – перед ней почти еще ребенок…
– Может, она польстилась на подарки?– по-детски надула губы Чижик.
– А он ей дарил? – вырвалось у Дагуровой.
– Ну что вы! Насколько я знаю…– Марина задумалась.– Нет, нет. Я говорю, может, она завидовала, что он мне дарил…
– Что, например?
Марина обвела глазами комнату. Встала, подошла к горке, вынула из нижнего отделения портативный магнитофон.
– Ой, как хорошо, что вы напомнили,– обрадованно сказала она.– Честное слово, забыла бы… Подарок Эдгара Евгеньевича.
Она положила магнитофон в один из чемоданов.
Ольга Арчиловна обратила внимание: магнитофон японский, как две капли воды похожий на тот, что лежал в чемодане Авдонина.
– А вот…– Чижик взяла с другого кресла платье и приложила к себе. У Дагуровой на секунду даже шевельнулось чувство зависти. Очень красивое платье. Длинное, расклешенное, без рукавов, из светло-сиреневого материала с люрексом, оно переливалось, играло, как чешуя сказочного животного.– Идет мне? Только честно…