– Нет, только то, что нужно для дела,– успокоила Чижика следователь.
Когда Дагурова прощалась с Мариной, в коридоре послышались шаги. Первой в комнату вбежала лохматая большая собака с остро торчащими ушами и умными глазами. Она остановилась и, казалось, с удивлением посмотрела на постороннего человека.
– Место, Султан! – приказала Марина.– Не бойтесь, Ольга Арчиловна, он не тронет.
Тут вошел Федор Лукич.
– Не помешал?– спросил он вежливо.
– Мы закончили,– сказала следователь, направляясь к двери.– Ухожу. Такой момент… Прощание с родным домом…
– Надеюсь, не навсегда,– с нежностью посмотрел на дочь директор заповедника.– Каникулы, отдых – что может быть лучше Турунгайша?
– А сам уже грустишь,– обняла отца Марина.
– Ты тоже,– погладил ее по голове Федор Лукич.
Они выглядели очень трогательно, отец и дочь.
– Ольга Арчиловна, может, вам что-нибудь нужно?– поинтересовался Гай. Наверное, для порядка – до следователя ли ему сейчас.
– Спасибо, Федор Лукич… В Шамаюн попасть надо, так я позвоню, пришлют машину.
– Зачем? Я отвезу,– сказал директор.
– Нет, нет,– запротестовала Дагурова.– Просто не имею морального права… Сколько часов осталось у вас с Мариной…
– Все равно туда еду.– Он повернулся к Марине.– Прости, дочка, срочные дела. Вот так уж…
Марина поцеловала его в щеку. Гай и следователь вышли.
Машину Федор Лукич вел быстро, не особенно соизмеряя скорость с возможностями дороги. «Уазик» то несся лесом, то выскакивал на пригорок, то перемахивал через мостик, проложенный над говорливой речкой Апрельковой.
– Вы бы знали, какая морока отправлять покойника из такой глухомани… Никому нет дела. У всех какие-нибудь закавыки. То мастер запил, то бумажку надо подписать, а человек в отпуске, то…– Он махнул рукой.– При жизни мучаемся и после смерти… Не хотел я при Марине обо всем этом,– как бы объяснил Гай Ольге Арчиловне, почему вынужден мчаться в райцентр, когда по-людски должен был бы, просто имел право провести последний день с дочерью.– Ну, как вам Марина? – спросил он.
– Интересная девочка. И не простая. Свои мысли, рассуждения… А не боитесь отпускать ее одну в Москву?
– Сердце болит, конечно,– признался Федор Лукич.– Но ведь ей так хочется именно в институт кинематографии! А ее желание для меня закон. Хотя, с другой стороны, не могу себе представить, что буду делать, если она поступит. Уже сейчас тоскую и ловлю себя на мысли: а может, не поступит? Вернется и опять будет рядом…– Он посмотрел на свою спутницу.– Нехорошо так думать, да?
– Что же поделаешь, раз так думается? – улыбнулась Дагурова.– Сердцу не прикажешь.
– А я считаю, что это плохо.– Гай вздохнул.– Получается, говорю Марине одно, а в душе другое. Дети очень чувствительны ко всякой лжи и лицемерию. И что самое опасное – восприимчивы…
Некоторое время они молчали, потом Дагурова спросила Гая о Меженцеве.
– Звонил сегодня. Обещал приехать. В самые ближайшие дни…
– Как же директор не знает, когда явится его заместитель?
Федор Лукич покачал головой.
– Заместитель? Неизвестно, кто у кого… Алексей Варфоломеевич может иного председателя облисполкома заставить крутиться…
Выяснилось, что Меженцев числился заместителем Гая по науке как бы на общественных началах. Крупнейший ученый-биолог, он являлся одним из инициаторов создания заповедника Кедрового, можно сказать, его крестным отцом. С его мнением считаются даже в Москве, а тут он просто непререкаемый авторитет.
– А почему Алексей Варфоломеевич оказался замдиректора? Высокое начальство посчитало, что нужны знания и такой авторитет, как у Меженцева, чтобы принести как можно больше пользы заповеднику.
А трудностей было много, как это бывает с каждым новым делом.
Да и сейчас хватает.
Следователь поинтересовалась, как относится профессор к Осетрову.
– У них дружба. Оба непоседы. Заядлые путешественники,– сказал Гай.– Когда Меженцев узнал о случившемся, очень расспрашивал обо всей этой истории, разнервничался. А я при чем? Как было, то и передал…
«Значит, не в Чижике причина, почему Гай не может уволить Осетрова»,– подумала Дагурова, вспоминая разговор с участковым о леснике.
Приехали в Шамаюн. Федор Лукич спросил, куда подвезти следователя. И кажется, удивился, что ей надо в психоневрологическую больницу.
Ксения Павловна Мозговая производила действительно странное впечатление. Высокая, в безупречно белом выглаженном халате. На сухих длинных пальцах ярко-алый маникюр. Из-под высокой накрахмаленной докторской шапочки кокетливо выпущены на морщинистый лоб кудряшки редких волос. Густо покрытое пудрой дряблое лицо, брови шнурочком и тщательно выведенное помадой сердечко губ. Облик довершал желтый в синий горошек бант, лежавший на отворотах халата.
– Все в норме у твоего паренька,– хрипела весело Ксения Павловна.– Ножки, ручки и все остальное. Реакция как у волка. Рефлексы – и Павлов позавидовал бы…
То, что психиатр оказалась на самом деле приветливой, общительной, тоже удивило следователя: после телефонного разговора можно было подумать – брюзга и зануда. Но Мозговая сразу на «ты». Может быть, из-за разницы в возрасте?…
– А то, что он перенес сотрясение мозга в результате мотоциклетной аварии?– спросила Ольга Арчиловна.
– Ничего с ним не будет. Наследственность у него крепкая. Сейчас говорят гены. И потом – натаскан. Как хорошая лайка. На границе служил. Момент существенный… Значит, первое: хорошо ориентируется в пространстве. Второе – легко адаптируется в обстановке со многими неожиданностями. Третье – отличная реакция на эти неожиданности и правильная оценка их… Знаете, какие нужны обстоятельства, чтобы разладить такую машину! Я уж не говорю о том, что у него отменное зрение и слух, мои коллеги проверили…
– А алкоголь?…– подсказала Ольга Арчиловна.– Бессонная ночь перед этим?…
– Он утверждает, что выпил немного. А вообще не пьет.
– Тем более. Значит, непривычен.
Мозговая скрестила руки на груди.
– Тут ты права,– сказала Ксения Павловна, подумав.– Реакция на алкоголь – вещь индивидуальная. Одних угнетает, других возбуждает… А что есть наша психика? Череда возбуждений и торможений… Хочешь, проверим Осетрова основательно? Но для этого надо будет положить в больницу…
Дагурова допускала возможность проведения стационарной судебно-психиатрической экспертизы. Но не теперь.
– Сейчас преждевременно,– сказала она.
– Смотри,– хрипло бросила Мозговая.– Хозяин – барин.
– Ксения Павловна, но в принципе возможно, что Осетров, как вы выразились, неправильно реагировал в тот момент? Вытянутую руку принял за ружье, спокойно идущего человека – за тайком крадущегося? И так далее…
– А ты сама? Не случалось – видишь ветку в окне, а кажется, что-то диковинное, пугающее? Все мы чело-веки… За сорок пять лет практики я такое видывала. Вот скажи, может девочка в тринадцать лет видеть сквозь землю?
– В каком смысле?– Следователь уже привыкла к неожиданностям Мозговой и теперь не ломилась в открытую дверь.
– Даже не видеть… В общем, необъяснимый феномен. Почище, чем Кулешова. Вы, наверное, читали о такой?
– О Кулешовой?– переспросила Дагурова.– Это которая умела читать руками?
– А точнее, обладала так называемым кожным зрением. Помните, ей давали конверт, в котором был запечатан лист бумаги с текстом. Она водила по конверту рукой и читала, что написано на вложенном внутрь листке… Так вот, девочка, о которой я хочу рассказать,– тоже феномен в своем роде.
Ксения Павловна встала из-за стола, вышла на середину кабинета и, указывая на пол обеими руками, начала рассказывать:
– Похоронили ее отца. В гробу. В могилу. Как положено. Проходит день, проходит другой, девочка стала заговариваться. Пристает к взрослым. Твердит, что жив отец, и все тут. Голова у него, говорит, белая-белая! И дышит…
Мозговая замолчала. Ольге Арчиловне стало, честно говоря, не по себе. А Ксения Павловна продолжала:
– Добилась-таки своего. На третий день разрыли могилу. И что же ты думаешь?
– Жив?– подсказала следователь.– Ведь что могло быть невероятнее?
– Совершенно правильно. Но самое главное – действительно седой как лунь… Ну с точки зрения медицины сам по себе случай с мнимой смертью – явление объяснимое. Что-то вроде летаргического сна. И если бы покойника в кавычках осмотрел врач, установил бы, в чем дело. А история произошла в глухомани, родственники поспешили совершить обряд…
– Из местных, что ли?
– Ну да.
– Когда это было?
– Лет двадцать назад… Но какова девочка! Меня этот случай заинтересовал. Встретилась с ней, привезла сюда. Наблюдала… Подготовила доклад на областную конференцию психиатров…
Ксения Павловна вздохнула, села на свое место и ухватилась за мундштук.
– А дальше? – спросила Дагурова. Рассказ ее очень заинтересовал.
– Дальше?– Мозговая хрипло рассмеялась, закашлялась. А потом со странной веселостью произнесла:– Этим докладом заработала себе репутацию ненормальной… Да и ты так считаешь… Предупредили?
– Что вы…– растерялась Дагурова.
– Брось. Ты как вошла, я сразу увидела.– Ксения Павловна лукаво подмигнула следователю: ничего, мол, привыкла к этому. И уже серьезней добавила: – Как ты решилась ко мне обратиться?
– Вы же специалист…
– А мне следователи неохотно поручают проведение судебно-психиатрической экспертизы. А если и поручают, то суды назначают повторную. Кому-нибудь другому… Но диагноз, который ставлю я, всегда совпадает с повторным. И даже выводы московских экспертов ни в чем не расходились с моими,– закончила она с гордостью.
– Ксения Павловна, почему бы вам не опубликовать материалы о той девочке? – спросила Дагурова.– Они сохранились?
– Лежит папочка.– Врач похлопала по маленькому сейфу, стоящему на тумбочке в углу.– Только стара я теперь высовываться. Пока докажешь… Комиссии всякие, консилиумы. Да и не знаю, где эта девочка сейчас… Кучумова ее фамилия. Может, замуж вышла, сменила фамилию… И еще почему не хочется ворошить. Бывает, в детстве вундеркинд, а вырастет – превращается в обыкновенного индивидуума. Как мы с тобой…