– А что же другую не завели?
– Зачем? На охоту болячки не пускают. Правда, предлагали мне хорошего пса. Спаниеля. Знакомый во Владивосток переезжал… Как это можно оставить собаку, не понимаю. Ну и что же, что общая квартира?…
– А вы почему не взяли?
– Они ведь чувствуют. И получилось бы что-то вроде подкидыша… Вон, Авдонин привез Гаю…
– Султана? – вспомнила Дагурова собаку директора заповедника.
– Султана,– подтвердил капитан.– Первоклассная лайка. Отлично натаскана на зверя. Вот только, по-моему, настоящей дружбы с хозяином нет.
– Как это?
– А так. Охотничья собака – это серьезно. Ее преданность нельзя делить на троих, как бутылку водки… Ведь что получилось: то Федор Лукич, то Марина, а приезжал Авдонин – Султан с ним… Я лично к своему Валдаю – кличка была моего сеттера – даже Олимпиаду Егоровну не допускал. Но уж зато он всегда умел мне сноровить[7]. Как мы с ним глухарятничали![8] И рябчика он здорово поднимал, вальдшнепа.– Резвых вздохнул.– Что и говорить, охотник был по крови и по духу…
– А я обратила внимание, что здесь больше держат лаек.
– Ну почему же,– улыбнулся капитан.– Лайка для промысловика хороша. Брать куницу, соболя, горностая. Для боровой же дичи – я считаю, сеттер, пойнтер. Ну а зайца загнать – лучше борзой нет. Правда, о вкусах не спорят…
– А Рекс?
– Что Рекс… Рекс – прирожденная служебно-розыскная… Помесь овчарки с волком.
– Как с волком? – удивилась Дагурова.
– У Богатырева, лесника здешнего, была овчарка, сука. Сманили ее в волчью стаю. Богатырев решил: все, с концом. Нет, щениться вернулась к хозяину. Осетров выпросил щенка. От своих диких сородичей у Рекса осталась привычка выть. Как музыку услышит – воет. Если веселая – ничего, терпит. А только жалостливую услышит – затянет, прямо душу рвет… Заговорились мы, Ольга Арчиловна,-спохватился капитан.– А время-то не ждет…
Следователь ознакомилась с делами, находящимися в производстве у следователей милиции, с картотекой лиц, состоящих на учете. Побеседовала с начальником угрозыска Сергеевым. Ничего интересующего Ольгу Арчиловну не было.
В райпрокуратуре Дагурову ждала телеграмма из Москвы. Ответ на ее отдельное требование, в котором она просила выяснить у родственников Авдонина, что он взял с собой из вещей. Московский следователь сообщал, что установить это не представилось возможным. Из близких у Эдгара Евгеньевича была только мать. Но жили они отдельно, в разных районах города. Она понятия не имела, зачем и на какой срок сын поехал в командировку, а уж чем более – что взял в дорогу. Провожать друг друга у них не было принято. На работе Авдонина характеризовали положительно. По месту жительства тоже.
Помня настоятельную просьбу начальника следственного отдела облпрокуратуры держать его в курсе дела, Дагурова позвонила Бударину. Поворот событий насторожил его.
– Может, прислать вам в помощь прокурора-криминалиста?– спросил Вячеслав Борисович.– Новожилова?
– Попробую пока разобраться сама,– сказала Ольга Арчиловна.
Ольга Арчиловна поехала в «академгородок». Хотелось побыть одной. И думать, думать, думать. Интересно, можно раскрыть самое запутанное преступление, не выходя из комнаты? Преувеличение? Совсем нет. Просто надо уметь думать. Видимо, это главное качество следователя.
В «академгородке» было пусто и тихо. Ольга Арчиловна просмотрела свои записи, перечитала протоколы допросов. И перед ней встал вопрос: на основании чего и как строить дальше версии?
Она взяла чистый лист бумаги и в центре нарисовала кружок, вписав в него: «убийство Авдонина». Затем от кружка провела несколько линий, на концах которых начертила большие квадраты. И стала заполнять их мелким почерком. «Личность потерпевшего, его связи», «Число предполагаемых преступников», «Предметы, которые были унесены с места происшествия», «Пути прихода и ухода преступника», «Орудие убийства», «Возможные мотивы убийства».
Особо надо было проследить связи Авдонина. Насколько Дагурова знала, он был общителен, не считал для себя зазорным делать людям разные услуги. Привозил из Москвы что просили. А здешние жители, гостеприимные и открытые, умели ценить человеческую доброту.
Одним из предполагаемых мотивов убийства оставалась ревность. Старая как мир формула: шерше ля фам – ищи женщину…
Марина Гай в разговоре упомянула о том, что у Авдонина были какие-то отношения с Аделиной. Выяснить это следователь решила поручить Арсению Николаевичу.
Дагурова также отметила у себя в блокноте: «Нет ли у Авдонина знакомых в Шамаюне?»
Ольге Арчиловне не давала покоя бумажка с блатными стихами, найденная рядом с ружьем и бумажником убитого. Кому она принадлежала, кто ее потерял? Авдонину или тому, кто взял «зауэр» и бумажник?
«Выяснить,– записала дальше следователь,– не собирает ли Осетров тюремную лирику. Он ведь сам пишет стихи…»
О числе предполагаемых преступников… Рядом с этим квадратом Ольга Арчиловна поставила вопросительный знак. Несколько раз обвела его.
Что касается вещей, то пока обнаружены лишь ружье и бумажник Авдонина. Мешок, о котором говорил Осетров, не найден.
Ольга Арчиловна дошла до оружия. И записала: «Узнать у Веселых».
В это время в коридоре раздались быстрые мужские шаги, и в комнату постучали. Дагурова откликнулась, и ввалился Артем Корнеевич собственной персоной.
– Ну как вам это нравится? – бухнул на пол чемодан эксперт-криминалист.
– Здравствуйте, здравствуйте. А я как раз о вас думала… Как говорится, легок на помине…
А Веселых уже доставал из чемодана бумаги, фотографии.
– Вот заключение экспертизы,– выложил он на стол документ.– Ребята из лаборатории не подвели. Упросил их, всю ночь трудились…
Ольга Арчиловна читала заключение, изредка поглядывая на Артема Корнеевича. Куда девалась его флегматичность? Он с трудом дождался, когда она ознакомится с бумагой, и тут же стал горячо объяснять, демонстрируя снимки, как и почему эксперты пришли к выводу, что пуля не могла быть выпущена из ружья Осетрова.
– Смотрите, рисунок особенностей ствола на контрольной пуле и на пуле, которой убит Авдонин… Представляете мое состояние, когда я узнал результаты? Заметался. Звоню участковому домой – никого. А сам думаю, каждая минута ведь дорога… Хорошо, Федор Лукич оказался на месте. Сообщил – как гора с плеч. И тут же в аэропорт. Повезло, геологи летели в эту сторону…
Артем Корнеевич ни на минуту не присел. Ходил по комнате, жестикулировал.
– А из чего стреляли в Авдонина?– спросила Дагурова.
– Из нарезного оружия. Это может быть и винтовка, и карабин, и штуцер.
– А чем они отличаются друг от друга?– допытывалась следователь.
Криминалист стал горячо объяснять, что основными признаками, по которым можно безошибочно определить штуцер, карабин или винтовку, являются калибр, длина ствола, глубина, ширина и крутизна нарезов, размер и форма патрона и т. д.
Выслушав криминалиста, Дагурова поняла, что главное в их поиске был калибр пули, которой убит Авдонин. Как значилось в акте судебно-баллистической экспертизы, он составлял 5,6 миллиметра.
– Значит, наши усилия должны быть направлены на поиск нарезного оружия именно этого калибра – 5,6 миллиметра? Так я вас поняла?-спросила следователь.
– Абсолютно верно. И лишь после того, как удастся найти такое оружие, можно будет определить, из него или нет убит Авдонин. Вот видите, у Осетрова карабин такого же калибра. Но увы… Не тот. Надо искать другой. Кстати, у всех здешних лесников, как и у Осетрова, ТОЗ-17. Придется проверить.
– Вы бы хоть сели, Артем Корнеевич,– предложила Ольга Арчиловна.– Устали, наверное…
– Потом, потом,– отмахнулся Веселых.– Сейчас прямо на место происшествия… Нет, случай каков, а?
– Действительно,– улыбнулась Дагурова,– есть шансы попасть в анналы истории криминалистики.
– А что? Я, например, подобного припомнить не могу. Читал немало, за литературой слежу… Еще вопросы есть?
– Есть, конечно. Но вы так спешите…
– Кое-какие идеи,– сказал Веселых, подхватил свой чемодан и вышел.
Ольга Арчиловна, все еще удивляясь перемене, происшедшей с Артемом Корнеевичем, попыталась снова вернуться к плану расследования. Но последние слова Веселых никак не шли из головы.
Идеи… Они роились в уме, вспыхивали, угасали. Вокруг отдельных фактов, известных ей, вдруг что-то начинало вырастать, выстраиваться в смутную картину, которая, однако же, быстро растворялась, исчезала из сознания.
Как-то Ольге Арчиловне попало на глаза выступление кинорежиссера Ромма, опубликованное в газете. Он говорил о том, что режиссер должен в своем творчестве пользоваться как бы сразу двумя инструментами – микроскопом и телескопом. Первым – чтобы досконально, скрупулезно видеть малейшие детали, самые тонкие проявления человеческой жизни. А вторым – уметь схватить всю картину мироздания в целом. Она тогда еще задумалась: не так ли и в работе следователя? Образы двух этих оптических приборов особенно запали ей в память.
Что такое, в сущности, улики, факты? Те же препараты на предметном стекле. Ученый, прежде чем прийти к какому-нибудь выводу и понять общую картину, рассматривает сотни, тысячи случаев и деталей явления. Но их надо иметь. И поэтому надо действовать. Тем более время упущено. Да и были уже допущены ошибки.
Первая: на место происшествия не была вызвана оперативная группа со служебно-розыскной собакой, о чем они уже говорили с капитаном Резвых. Сплоховала милиция, но и ей самой не мешало бы об этом подумать, ведь они прилетели в Кедровый через пять-шесть часов после убийства. Было еще не поздно. А полтора дня – солидный срок, подаренный преступнику, чтобы скрыться, замести следы. Может быть, он вообще уже за многие километры отсюда.
Второй промах – Ольга Арчиловна не располагала отпечатками пальцев Авдонина. На его ружье имелись отпечатки рук разных людей. Для идентификации преступника надо отсечь, исключить отпечатки всех остальных, кто касался ружья, в частности самого Авдонина. Конечно, взять отпечатки у трупа ничего не стоило Кабашкину. Но кто знал тогда, что они понадобятся.