Ольга Арчиловна осмотрелась. Стоящий в стороне стол был уставлен закусками. И явно городскими: сухая копченая колбаса, ветчина в жестяной коробке, сыр, консервы. И много пустых бутылок из-под шампанского, водки, сделанной на экспорт, коньяка.
– Арся… Арсений Николаич,– пытался выговорить лысый мужичок.– Обидите. Чес слово!
– Не могу, Валентин Петрович! – оборонялся участковый.– На службе…
«Хозяина, кажется, нет,– подумала Дагурова.– Здесь все говорящие, скорее даже кричащие…»
А лысый мужчина, поняв, наверное, что участкового не удастся уговорить, обратился, запинаясь, к ней:
– Девушка… Садись. Гостем будешь…– Он пытался сунуть ей руку, представиться.– Кудряшов.
«Вот тебе и глухонемой! – удивилась Дагурова.– Но говорить с ним все равно бесполезно – лыка не вяжет…»
А представительный мужчина – это уже точно гость – вдруг остановился, тоже заметив Ольгу Арчиловну, и выразил крайнее удивление на своем красном не то от танца, не то от винных паров лице.
И, не успев опомниться, Ольга Арчиловна вдруг оказалась в его объятиях. Он закружил ее в вальсе.
– Что вы делаете? – произнесла она испуганно.
– Держись, геолог, крепись, геолог,– торжествующе пропел мужчина, еще крепче прижимая ее к себе.– Ты ветру и солнцу брат!
А девушка залилась громким смехом.
Ольга Арчиловна еле вырвалась от партнера. Тогда он стал на одно колено и, приложив руку к сердцу, театрально продекламировал:
– Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой…
– Товарищи, товарищи,– ходил вокруг него не на шутку взволнованный капитан, совершенно не зная, что предпринять в этой ситуации.
«Как бы выпутаться из этого глупейшего положения?»– подумала Ольга Арчиловна.
– К столу, к столу…– попытался встать с пола мужчина, но его занесло, и он рухнул на спину.
Девушка в джинсовом костюме, продолжая пьяно хохотать, помогла ему подняться. Мужчина, показывая па портфель, который Дагурова держала в руках, обрадованно спросил:
– Прихватили? Выставляй, а то у нас горючее того…– обвел он руками стол с пустыми бутылками.
– Да поймите вы,– не выдержала Ольга Арчиловна,– я на работе!
– Ерунда! – перебил ее мужчина.– Хочешь бюллетень? Сделаю!… Хоть на месяц… Где работаешь?
– Следователь я, слышите, следователь,– пыталась втолковать ему Дагурова.
Мужчина ткнул в ее сторону пальцем и радостно воскликнул:
– Ты?! – И, хлопнув себя по коленям, громко рассмеялся.– Тогда я Майя Плисецкая…
– Пойдемте, Ольга Арчиловна,– решительно сказал капитан.
Они вышли. В сенях столкнулись с высокой сухопарой женщиной, торопившейся в комнату. В руках она держала бутылку с мутной жидкостью.
– Здорово, Соня,– остановил ее Резвых. Та оторопело посмотрела на участкового.
– А-а, дядя Сеня… Что же вы так уходите? Посидели бы…– Затопталась она на месте.
– Трезвый пьяного не разумеет,– мрачно заметил Арсений Николаевич.– А надо бы потолковать.
– Это можно. Сию минуту…
Она исчезла в комнате.
– Жена Кудряшова,– вздохнул участковый.– Два сапога – пара…
Соня вернулась без бутылки и провела их через двор в другой вход. Комната, в которой они расположились, напоминала гостиничный номер. Четыре койки, аккуратно застеленные одинаковыми байковыми одеялами, шкаф с зеркалом.
А на одной стене сплошь полки, заставленные пустыми бутылками. Чего тут только не было! Виски, коньяк, наши экспортные водки, настойки, ликеры. Богатейшая коллекция.
Кудряшова попыталась придать своим спутанным волосам, льняными куделями свисающим на плечи, вид прически. От нее тоже чуть попахивало спиртным. Она вдруг стала оправдывать мужа, который, мол, сам против пьянки, но гости заводятся с утра, а он ведь хозяин и должен поддерживать компанию.
– Ох, Соня, Соня,– покачал головой капитан.– У вас же дочь взрослая! Что она в голову возьмет, глядя на вас? Честно трудиться, выходит, ни к чему, можно и вот так, без хлопот, каждый божий день с музыкой и танцами… Пожалела бы душу ее…
– А чего жалеть? Сыта, одета,– беспечно откликнулась Кудряшова.
«Интересно, сколько Кудряшовой лет? – подумала следователь.– За пятьдесят, наверное…»
– Смотри, Соня,– продолжал капитан,– не дай бог, дочь пойдет по стопам папаши с мамашей.
В Кудряшовой неожиданно произошла перемена, как это бывает у пьяных.
– Верно, дядя Сеня, верно,– согласно кивнула она.– Это все Валентин! Ведь раньше он так не пил! А теперь уже не может… Если неделю к нам никто не едет, не знает, куда себя девать, все в окно выглядывает.– Она вдруг тоненько заплакала, прикрывая глаза рукой.– Силушки моей больше нет,– доносилось между всхлипываниями.– Все, пойду к Федору Лукичу, пусть переводит на другой обход…
– Брось, Соня,– перебил ее с кислой миной капитан.– Слышали мы уже эти песни.
– Честное слово! – с пьяной храбростью сказала Кудряшова, решительно вытерев слезы.– Надоело. Ты думаешь, дядя Сеня. я всегда такая была? Моя фотография на доске Почета висела! Не веришь!
– Почему не верю? – спокойно сказал Резвых.– Работать ты умеешь. Только бы еще за ум взяться…
– Эх, Сопя Кудряшова, Соня Кудряшова! – снова запричитала хозяйка тоненьким голоском.– В кого ты превратилась? Кухарка, уборщица…– Она повернулась к следователю.– А у меня медаль за доблесть имеется…
Она порывисто встала.
– Знаю, знаю,– остановил ее капитан.
Ольга Арчиловна стала расспрашивать Кудряшову, кто такие их гости. Выяснилось, что представительный мужчина – заведующий областным отделом здравоохранения Игорь Константинович Груздев. Его имя Дагурова слышала, но встречаться лично с ним не приходилось. Его спутница – фельдшер со станции «Скорой помощи» из областного города. Приехали они в воскресенье утром. Гостят уже третий день.
Участковый поинтересовался, где шофер. Хозяйка ответила, что сидел со всеми за столом, а потом ушел пострелять.
Дагурову особенно волновал вопрос, что делали гости вечером 27 июля, когда был убит Авдонин.
– Выходили,– сказала Кудряшова.– Проветриться…
– Все трое? – уточнила следователь.
Хозяйка кивнула.
Дагурова поняла, что сегодня допросить гостей не удастся – до вечера они не очухаются. Значит, надо встретиться с ними завтра. А как уведомить? Сейчас говорить бесполезно, ничего не соображают. Следователь выписала повестки. Оставила Кудряшовой. И ее попросила также прийти завтра.
Хозяйка пошла их проводить. И тут они увидели приближающегося всадника. Он нелепо сидел в седле, дергая уздечку то в одну, то в другую сторону. Лошадь фыркала, недобро кося глазами.
– А вот и шофер, Пашка,– сказала Соня.
Ему было лет тридцать. За спиной у него болталось ружье. Он не слез, а скорее свалился на землю как куль и, еле удержавшись на ногах, зло произнес:
– Забирай свою дуру! Чуть не расшибла, стерва!
– Я же говорила,– схватилась за повод Кудряшова.– Не любит, если кто под мухой.– И увела вздрагивающую и шарахающуюся лошадь во двор.
Участковый инспектор попросил у шофера документы. Тот, все еще проклиная строптивую кобылу, принес их из машины. Документы у него оказались в порядке.
Ехали от Кудряшовых молча, подавленные картиной, которую застали у лесника. Арсений Николаевич все же не выдержал и прокричал, перекрывая шум мотоцикла:
– Как же, пойдет Сонька к Гаю – держи карман шире!
И больше до своего дома не произнес ни слова…
Зашли на служебную половину. Ольга Арчиловна спросила, что собой представляет Кудряшов.
– Летун. Сам из Подмосковья. Хвастает, что был знатным строителем… Строитель, от слова «на троих»… Соня мне как-то призналась: поколесили они по матушке-России. Кудряшов и асфальт клал, и шабашил у колхозников, и кочегаром работал. А перед тем как его Гай взял, в тире в Шамаюне пробавлялся, дурачил честной народ.
– Как это? – не поняла Ольга Арчиловна.
– Там призы всякие. Мелочь, конечно, шоколадки, игрушки. Самый важный трофей – шампанское. И вот какая штука – сынишка моего шофера, я тогда еще в угрозыске работал, как ни пойдет туда, все деньги просадит, на кино и мороженое полученные, а никакого приза заполучить не может. Дома Димка из мелкашки бьет что твой снайпер, а у Кудряшова все мимо. Дело, конечно, не в шоколадке, обидно парнишке, чуть ли не в слезах приходил из тира.– Арсений Николаевич усмехнулся.– Старший брат решил проверить, что за петрушка такая. Пошел с Димкой. Видит, мушки сбиты у духовушек. Он ничего не сказал. Взял винтовку, учел соответствующую поправку да и выбил подчистую все призы. На следующий день снова. На третий, четвертый опять. Вот тогда и взмолился Кудряшов: мол, на призы ему уже денег не выделят. Вместо прибыли его тир одни убытки дает. А парень говорит: поправь мушки, отстану.– Капитан помолчал и уже серьезно добавил: – А в заповеднике ему не надо мушки сбивать: призы везут сумками.
– За что же его так любят? – поинтересовалась следователь.
– Первый обход – особый. Гостевой, можно сказать,– стал объяснять Арсений Николаевич.– Центральная усадьба, «академгородок». Баню строили по специальному проекту, вроде…
– Сауна? – подсказала Дагурова.
– Обыкновенная, русская… А вот где мы с Сонькой сидели – комната для приезжих. Начальство всякое наведывается. Попариться, подышать кедровым воздухом. Ружьишком побаловаться…
– Как ружьишком? Ведь заповедник! – удивилась Ольга Арчиловна.
– Заповедник, конечно, заповедник,– вздохнул Резвых.– Кудряшов вот тоже лесник. А случается, этот лесник, страж, можно сказать, природы, пару рябчиков, фазанчика шлепнет и в машину гостю. Дескать, сувенир. Чтоб потом похвастал трофеем… Конечно, мне судить трудно. Может, за этих двух рябчиков на тот же БАМ сотни дубленых полушубков подвезут… Но ведь правила охоты, норма отстрела, заповедный режим для всех должен быть одинаков, так я понимаю?
– А как же иначе, Арсений Николаевич,– поддержала его Дагурова.
– Я, как переехал сюда, завел было разговор об этом со своим начальством… Мне шепнули, что дело мое – бытовые скандалы, драки… А на то, мол, дирекция имеется…