Сначала все чувствовали себя как-то скованно. Ольга Арчиловна решила, что виной тому ее присутствие. Однако после нескольких тостов настроение заметно изменилось. Юрий Васильевич стал оживленным, а его жена то и дело переходила на свой родной украинский язык, смеясь над шутками и остротами Меженцева. Профессор, пожалуй, оставался таким же – свободным и легким в обращении. Он весьма забавно изобразил, как утопил в речке Ап-рельковой свои туфли, почему и вынужден щеголять в сандалиях.
Пили за Марину, желали ей отлично сдать экзамены. Федор Лукич показал телеграмму от дочери, в которой она сообщала, что устроилась в общежитии и полна надежд на успех. Юрий Васильевич тут же предложил тост за отца будущей кинозвезды. Гай смутился. А Ольга Арчиловна, глядя на него, подумала, что его самого хоть сейчас на экран. Белый воротничок подчеркивал смуглоту его мужественного лица с глубокими складками возле губ и волевым квадратным подбородком, разделенным ямочкой. Ни дать ни взять положительный киногерой. Инженер, ученый или современный руководитель крупного завода.
Федор Лукич бдительно следил, чтобы рюмки и тарелки гостей не пустовали, всячески старался поддержать веселый настрой за столом. И только в глазах нет-нет да прорывался холодный отблеск забот и тревоги.
Заговорили было о делах и планах, но Сократов включил проигрыватель и поставил диск с ансамблем «Бони М». Меженцев пригласил танцевать жену орнитолога, а Гай – Ольгу Арчиловну.
Получилось забавно – плясали кто во что горазд. А Галина вообще скоро перешла на гопак. Тогда Сократов поставил танго, более определенный и понятный всем танец.
Гай опять пригласил Дагурову. И как-то незаметно увлек ее в дальний угол. Федор Лукич молчал. И только глаза его смотрели выжидающе.
«Господи,– подумала Ольга Арчиловна,– не хватало, чтобы он стал ухаживать за мной…»
И словно в подтверждение этого Гай настойчиво и властно прижал ее к себе. Дагурова почувствовала, что Федора Лукича охватило странное волнение.
– Я очень благодарен вам,– чуть слышно произнес он.– Своим присутствием вы скрасили…
«Это уж чересчур,– решила Ольга Арчиловна, отстраняясь от партнера.– Наверное, думает, я не замужем. Или по мужской привычке не прочь приударить…»
И она вспомнила вдруг, что танцует с мужчиной сегодня уже второй раз. Правда, там, у Кудряшовых, все выглядело нелепо и даже безобразно. А со стороны, наверное, смешно…
Музыка кончилась. Гай довел ее до кресла, и Ольга Арчиловна с облегчением опустилась на мягкую пятнистую шкуру. Может быть, Федору Лукичу стало неловко за столь откровенное выражение чувств или у них действительно были дела с Меженцевым, но Гай извинился перед гостями и удалился с профессором в соседнюю комнату.
«Нет, наверное, мне показалось,– размышляла Дагурова.– И поведение директора не более чем обыкновенная галантность».
Но, поймав взгляд Аделины (всего один, но зато какой откровенный!), Ольга Арчиловна поняла, что Федор Лукич вел себя весьма недвусмысленно. И теперь она терялась в догадках об истинной цели ее приглашения сюда.
«Вот и повидала их в неслужебной обстановке,– усмехнулась про себя следователь.– Что он за человек, этот Федор Лукич? И какие у них отношения с Аделиной?»
Ольга Арчиловна внимательно наблюдала за ней, оставаясь сама в тени, благо кресло стояло за горкой, куда почти не проникал свет люстры.
Аделина вновь была прежней, невозмутимой и загадочной. Она с самого начала выглядела посторонней среди всей компании. И эта ее отчужденность ни у кого не вызывала удивления. Значит, она такая всегда. Но свою ревность – а что другое мог выражать брошенный на Дагурову взгляд? – скрыть все-таки не сумела.
И вновь в душе Ольги Арчиловны поднялась странная, необъяснимая тревога. Как тогда, когда она впервые увидела в окне пронзительные раскосые глаза…
Следователь вспомнила разговор с Мариной о том, что между Авдониным и Аделькой существовала какая-то непонятная связь.
«А что, если эта странная женщина приревновала Эдгара Евгеньевича? Способна ли она в порыве страсти убить человека?» – пронеслось в голове у Дагу-ровой.
Ответить на этот вопрос она не могла. Но мысль о такой возможности почему-то засела в голове.
В комнату возвратились директор с профессором. Федор Лукич подошел к Дагуровой, присел рядом на стул. Это снова был тот Гай, которого она знала,– сдержанный и корректный.
– Я объявил Кудряшову выговор,– сказал он без всякого предисловия.– Поверьте, мне очень неприятно, что вы были свидетелем… Впрочем, что скрывать. Разве только у нас пьют? – Федор Лукич горько вздохнул.– Как бороться, просто не знаю. Не думает – на работе он, не на работе, а лишь бы глаза залить…
У Ольги Арчиловны чуть не вырвалось, что гости лесника – тоже в рабочее время. И «Скорая помощь», которая наверняка кому-то очень нужная, целых три дня находилась в заповеднике. Но она сдержалась: говорить об этом было не к месту и не ко времени.
– Честное слово,– продолжал Гай, словно угадав ее мысли,– я не знал, что Игорь Константинович у этого… Но, поверьте, он порядочный… Не надо судить о человеке по тому, какой он на пляже, в компании… Понимаете, да?
«Это он о завоблздравотделом, что ли? О Груздеве?»– подумала следователь.
– А вообще Игорь Константинович прекрасный человек! – с чувством продолжал Гай.– И не потому, что он мне так помог, когда… Впрочем, почему мы должны бояться быть благодарными? Когда Мариночка попала в аварию, он, тогда главврач областной больницы, сам оперировал ее, сам выхаживал, не отходил ни на шаг… Подозревать его в чем-то…– Федор Лукич покачал головой. Ольга Арчиловна поняла, что он имеет в виду выписанную ею повестку Груздеву на допрос.– А то, что он здесь с молодой женщиной… Ну, не повезло на личном фронте… Фактически у них давно семья словно разбитая ваза. Понимают с женой, что расстаться нельзя и склеить невозможно – ребенок ведь у них… Да и руководящий… Рядовому какому-нибудь можно почему-то разводиться. Хоть десять раз. А руководящему нельзя. А что, если ты начальник – значит, не человек?
Директор оборвал свой монолог и посмотрел на следователя, словно ища поддержки или сочувствия. Но она имела насчет Груздева собственное мнение, которое не хотела обсуждать с Гаем. И перевела разговор на другое…
Вскоре гости разошлись. Ольга Арчиловна отправилась с Меженцевым в «академгородок». Профессор был настроен лирически, напевал песню Вертинского «В бананово-лимонном Сингапуре…». А когда до дома оставалось метров двести, он неожиданно сказал:
– Не помню, у кого-то из писателей есть отличная мысль: когда говорят о своих достоинствах – тебя обкрадывают, а когда о недостатках – обогащают… Замечайте, Ольга Арчиловна, и побольше говорите…
– Вы о чем? – удивилась следователь, силясь припомнить, говорила ли она с Меженцевым о недостатках в заповеднике.
– О Кудряшове… Выговор, я считаю, в данном конкретном случае вполне справедливо. Хотя я лично отношусь к разного рода взысканиям и порицаниям весьма скептически. И был рад недавно ознакомиться с интереснейшим исследованием по этому поводу… Представляете, социологи и психологи установили, что внимание к рабочим и благоприятная атмосфера могут поднять производительность труда на 300 процентов! То есть в три раза! И каким образом? Оказывается, даже простое одобрение приводит к улучшению работы почти на девяносто процентов, в то время как порицание улучшает работу только на двенадцать процентов… Сравните, а? Кто-то очень хорошо сказал: человека надо хвалить в день не менее семи-восьми раз. Конечно, если он заслуживает. А не то что этот Кудряшов-пьяница…
«Так вот, значит, о чем они говорили с Гаем в другой комнате,– подумала Ольга Арчиловна.– О пьянке у Кудряшова…»
Некоторое время шли молча. Дагуровой вдруг припомнилось, как, будучи студенткой, она с отцом ездила летом в Карелию. Его приятель – а он занимал видный пост зампредседателя Совета Министров Карельской АССР – пригласил их в лесничество. В поездке их сопровождал егерь, совсем еще молодой парень. Конечно, не обошлось без угощения на берегу озера, которыми так богат этот край. Были и грибы, и уха, и наливочка из лесной ягоды. А вот жаркого из уток – ими как раз и славилось хозяйство – гостям не предложили. И когда отец Ольги Арчиловны шутливо напомнил об этом, егерь сказал, что это возможно только через месяц, когда начнется охотничий сезон.
Об этом случае она теперь и рассказала Меженцеву.
– Так оно и должно быть,– заключил профессор.– Всегда и везде.
– Везде – это правильно,– заметила следователь. И ей очень захотелось поговорить о том, что она не высказала Гаю. А невысказанное так и просилось на язык.– Ну, когда терпят лесника-пьяницу – понять можно: не хватает людей. А вот лесника-браконьера!…
– Что вы имеете в виду? – хмуро спросил Алексей Варфоломеевич, остановившись.– Где это такие порядки?
– Вот именно,– усмехнулась Ольга Арчиловна,– порядки… Начальнику главка из Москвы – косулю, председателю облпотребсоюза – глухарей, а гостям рангом пониже – рябчиков… Так, кажется, здесь принято?
Меженцев уставился на Дагурову. Она даже в темноте различила, как рассержено его лицо.
– Нонсенс! – почти выкрикнул профессор. И, спохватившись, добавил тише: – Извините, но это же фантазия… Кто?… Откуда вам известно?
Ольга Арчиловна передала Меженцеву то, о чем ей рассказал после посещения Кудряшова участковый инспектор. И тут же пожалела. Алексей Варфоломеевич был вне себя от гнева.
– Рябчика! Да тут никто не имеет права цветок сорвать! Травинку! Для того и заповедник, чтобы сохранить всю экосистему!… Почему мне никто не доложил?
Он хотел сейчас же вернуться к директору. Ольга Арчиловна еле отговорила, пояснив, что идти теперь же к Федору Лукичу неудобно: только что сидели за столом – и вдруг… А выяснить все можно и завтра.
Профессор внял ее доводам, однако не успокоился:
– Я не против отдыха! Пусть дышат воздухом – пожалуйста! На то и природа – возвращает бодрость, снимает стресс… Но превращать Кедровый в какое-то хозяйственное, коммер