– Ерунда. У настоящего человека для любви должно быть одно. Но зато какое! – Уралов, заметив внимательный взгляд следователя, улыбнулся.
Последнее, о чем спросила следователь Родиона, говорил ли Авдонин, для кого доставал Уралов японские магнитофоны.
– Какие магнитофоны? – удивился Родион.– Я? Эдику?… У него же были сертификаты. А за границей – валюта…
– Значит, не доставали? – переспросила Дагурова.
– Он сам мне доставал. И магнитофон, и вот это, например,– Уралов оттянул нагрудный карман джинсового костюма.
И почему-то именно этот жест запал Ольге Арчиловне в голову. Родион ушел к себе (оформить их разговор протоколом Дагурова решила завтра утром), а она не могла уснуть, размышляя о том, что сообщил ей так кстати приехавший в заповедник киноартист (она сама собиралась искать его).
Для чего было Авдонину скрывать, что магнитофоны «Сони» для Марины Гай и Сократова он приобретал не через Уралова, а сам? Если это ложь, что за ней таилось? Может быть, подобных просьб было много, и Эдгар Евгеньевич тем самым хотел избавиться от них? Или оберегал свое реноме… Ученый, а достает кому-то заграничные вещи… Могут сказать: «Несолидно».
Но была и вторая нечестность. Мать Авдонина работала парикмахером в салоне «Москвичка» на Калининском проспекте. Это Ольге Арчиловне сообщил столичный следователь, который допрашивал Авдонину по отдельному требованию. Зачем Эдгар Евгеньевич выдавал свою мать за экономиста союзного министерства? Стеснялся ее настоящей профессии? Не исключено. Однако штрих к биографии, не говорящий в пользу убитого…
А эта история с режиссером Чаловым, которому Авдонин предлагал взятку в виде соболей… Шутка? Вряд ли. Такими вещами не шутят. Судя по реакции почтенного деятеля кино, предложение делали всерьез.
И кто должен был расплачиваться за помощь при поступлении Марины – Эдгар Евгеньевич или Федор Лукич? В связи с этим снова вставал вопрос: что же все-таки было между Авдониным и Чижиком? Неспроста ведь дорогие подарки, ухаживания, да и хлопоты за девочку…
Но самое главное – откуда собирался взять московский доцент драгоценные шкурки?
Вдруг Дагурова вспомнила слова Меженцева, когда они говорили о рыси: «Борьба жестокая. Хищник может стать жертвой другого хищника». Сказанные вскользь, они теперь подняли Ольгу Арчиловну с постели. И она записала их в свой блокнот.
Была суббота. Шел шестой день расследования. Идя из «академгородка» на центральную усадьбу, Ольга Арчиловна вдруг вспомнила родной субботний Ленинград. Улицы, автобусы, магазины, людей. Движущийся, мельтешащий муравейник, в котором трудно выделить, запомнить отдельное лицо. И вновь приходили на память слова ее кумира прокурора Дмитрия Александровича Ровинского: «Вон их (людей) сколько, хоть в сажень складывай, а куда как трудно найти между ними человека». Порой Дагуровой казалось, что там, в городе, многие люди не живут, а Действуют как запрограммированные кем-то автоматы, которым отведена каждому своя роль. У них нет больших увлечений, страстей.
Другое дело здесь, в заброшенном в тайге крохотном поселке. Что ни человек – индивидуальность. Взять хотя бы Сократова с его фанатичной увлеченностью. Или Аделину, которая явно затерялась бы в городской толпе. Однако же здесь живет загадочной и неповторимой жизнью, ни на чью не похожей.
А Марина Гай? Говорят: каков век – таков и человек. Нет, это не совсем так: век один, а люди разные – Нил и Марина, Меженцев и Кудряшов, их не спутаешь. Да и в городе они разные. А кажутся одинаковыми потому, что их много. Масса. И трудно выделить, рассмотреть одного. В глазах рябит. А здесь мало людей, вот они и кажутся покрупнее. На виду они и поэтому ярче, колоритнее…
С этими мыслями Дагурова и дошла до Турунгапша. Гая она застала, как всегда, в рабочем кабинете. Выбритого, в свежей рубашке. Директор заповедника беседовал с лесниками. И, узнав, что следователь хочет с ним поговорить, постарался отпустить всех поскорее.
Ольга Арчиловна начала разговор о том, в какой форме Гай просил Авдонина помочь с устройством дочери в институт.
– Это его личная инициатива,– ответил Федор Лукич, несколько удивившись вопросу, так как был убежден, что об этом следователю ничего не известно.– Но не скажу, чтобы я отказывался. Хотя…– Директор посмотрел в окно, поверх головы следователя, и признался: – Потом пожалел.
– Почему?
– Не люблю заходить с черного хода. Предпочитаю и говорить и действовать открыто, прямо, честно. И дочь тому учу.
– Значит, вы лично не просили Авдонина помочь Марине при поступлении в институт?
– Нет. Да это легко проверить. Марина поступает без всякой протекции.
Дагурова спросила у Федора Лукича, знает ли он, что незадолго до своего последнего приезда в Кедровый Авдонин обращался по поводу Марины к кинорежиссеру Чалову? (Следователь не упомянула, что сведения эти получила у Родиона Уралова.)
– Впервые слышу,– ответил Гай.– Видно, сам проявил инициативу, он ведь симпатизировал Марине.
– Понимаете, Федор Лукич, у меня есть один довольно щекотливый вопрос… Пожалуйста, ответьте откровенно…– Гай с напряженным вниманием посмотрел на следователя и молча кивнул.– Не намекал ли когда-нибудь Авдонин, что за устройство вашей дочери в институт надо будет кого-то отблагодарить?
– Ну нет, до этого не дошло,– нахмурился Гай.– Я бы сразу и в самой категорической форме такой путь отмел!
– Значит, не намекал? – еще раз спросила Ольга Арчиловна.
– Нет…
– И то, что намеревался соболиными шкурками расплатиться?
– Соболиными? – возмутился директор.– Да как это можно? И откуда он собирался их взять? Не знаю, не знаю, лично я никаких шкурок не имею и никогда бы не рискнул их приобретать у здешних спекулянтов или браконьеров! Это значит,– поощрять незаконную охоту… Да и как можно! Мы столько средств, сил положили, чтобы их сохранить…
– Значит, не было разговора о соболях с Авдониным?– уточнила Дагурова.
– Никогда! – категорически заявил Гай.– И еще раз вам говорю: считаю, что Марина должна поступать в институт честно!… Впрочем, мое мнение вам уже известно. Помните, мы с вами говорили вот здесь, что такое актер? – Следователь кивнула.– Не случайно же Бондарчук считает: не профессия это! Призвание! Как же это можно за взятку приобрести талант? Глупость. Есть у Марины искра божья – разгорится. Сама по себе. А нет – нечего делать в кино. Серости и без нее хватает… Да что далеко ходить, недавно я смотрел фильм по телевизору. Молодой артист, фамилия громкая, сын известной кинозвезды… И по-моему, мама искалечила жизнь сыну… Да,– почему-то спохватился директор заповедника,– не подумайте, что я говорю только об институте, который выбрала моя дочь. О любом! Медицинском, сельскохозяйственном, строительном! Нельзя начинать путь в профессию с обмана. Не то так и будет этот путь кривой, поверьте мне…
Гай вдруг встал и пошел к двери. И Ольге Арчиловне показалось, что кто-то тихонько скребся снаружи. Действительно, это был Султан, лайка Федора Лукича.
– Скучает,– словно оправдываясь, сказал Гай, впуская собаку и теребя ее за густую холку. Пес благодарно зажмурил глаза.– Мариночка любила с ним гулять по тайге. А теперь некому… У меня дел невпроворот… и еще неприятности… Все одна за одной так и сыплются…– Он выразительно посмотрел на Ольгу Арчиловну.
Но она не поддержала эту тему.
– Красивая собака,– похвалила Дагурова пса.
– Вот, расстаемся,– с грустью сказал Федор Лукич.
– Почему? – удивилась Ольга Арчиловна.
– Султан – победитель прошлогоднего межобластного состязания ласк по Сибири! – с гордостью ответил Гай.– Знаете, какие у него были соперники!
– Это что, по экстерьеру? – спросила Ольга Арчиловна, решив блеснуть эрудицией и вспомнив, как отец водил ее в Ленинграде на выставку собак.
– Да нет,– улыбнулся Гай.– Вы наверное, имеете в виду другое. Выставки-смотры. А Султан участвовал в настоящих охотничьих соревнованиях, на которых испытываются рабочие качества… Как собака берет след, выслеживает зверя, ну и так далее. Причем на такие состязания допускаются собаки только при наличии свидетельства единого образца… Чтобы вам было понятно, это значит – лайка должна быть известного происхождения. А среди предков Султана один принадлежал великому князю Николаю Николаевичу… Вот наши трофеи.– Гай подошел к застекленному шкафу и достал кубок и диплом.
У победителя состязания эти предметы вызвали, наверное, свои воспоминания. Пес встал на задние лапы, положил передние на грудь Федору Лукичу, обнюхал почетные награды и гавкнул.
– Фу, место,– сказал директор.
Султан улегся на пол и замер.
– Кубок и диплом первой степени,– продолжал Гай.– Понимаете, заприметил его директор областного племенного собаководческого питомника – Федор Лукич поставил награды в шкаф.– Прямо с ножом к горлу пристал: о таком производителе он мечтал давно. Я отказал, естественно. Привык к Султану. А во-вторых, Эдгар Евгеньевич приезжал, охотился с ним. Вы же знаете, ему надо было отстреливать зверей для своих научных исследований… Да и Мариночка любила собаку… Вчера опять звонили из питомника. И я подумал: Эдгара Евгеньевича нет, Марина уехала. Я не охочусь. А в качестве забавы такого редкого пса держать просто грех… А кому, как не нам, заботиться об общем благе! Пусть уж лучше послужит нашим кинологам! И почетно: где-нибудь объявят победителя – сын знаменитого Султана! Впрочем, я думаю, он еще сам не раз завоюет награды. Верно? – подмигнул собаке Федор Лукич.
И та, словно поняв, о чем говорит хозяин, негромко взвизгнула.
– По-моему, правильное решение,– как бы спрашивая совета, произнес Гай. Но Ольга Арчиловна ничего не сказала.– А мне обещали щенка. Из первого же помета…
Следователь вспомнила разговор с Арсением Николаевичем Резвых о том, что нельзя делить любовь собаки на троих. Видимо, Федор Лукич тоже чувствовал это, потому и согласился отдать Султана. Воспитанная со щенячьего возраста, собака крепче привязывалась к человеку…