Ольгу Арчиловну уговорили попить кофе. Стол накрыли по-семейному, на кухне. Дагурова постаралась припомнить все, что рассказывал о посещении стройки Арсений Николаевич. И о том, что ребята трудятся на славу, и что попалась трудная проходка: природа щедра на сюрпризы. Не забыла упомянуть, что Борис с товарищами обещали осенью приехать в гости в Шамаюн со своей самодеятельностью и рассказать о великой магистрали.
– Об этом Боренька ничего не писал,– сказала бабушка.– Это хорошо. Я очень рада, что мой внук пройдет такую школу. В жизни ой как пригодится! Сама после войны Днепрогэс восстанавливала. Недавно показывали по телевизору, так я слез не могла сдержать. Моя молодость!…
– Вот видишь,– вдруг заявила Наташа,– сама рассказывала, что там были совсем девчонки по четырнадцать лет! А меня к Борису не отпускаете!
– Родненькая ты моя,– ласково взглянула на нее бабушка.– То ведь после войны. Рук не хватало. Отцов да матерей войны покосила… А тебе школу кончать надо.
– И закончу,– упрямо сказала девушка.– А на следующий год все равно уеду. Что хотите делайте, не удержите… Получу комсомольскую путевку – и приветик.
– Поживем – увидим,– нежно погладила ее по волосам бабушка. Повернувшись к Ольге Арчиловне, добавила: – Там какие-то «любомудрые» у Бориса на участке… Придумали же…
– А что? Боря писал, что без вступительного взноса в их клуб не принимают… У меня есть, вот…– Наташа сорвалась с места и выбежала из кухни.
– Ну как сладить с такой? – улыбнулась бабушка.
Девушка вернулась с красивым альбомом, переплетенным в красный сафьян. Страницы его заполнял текст, написанный ровным, совсем еще детским почерком, и вырезки из журналов с фотографиями все той же Анны Павловой.
– Вы представляете,– горячо сказала Наташа,– оказывается, настоящий балет в Англии пошел от нашей, русской! Анны Павловой! В Англии ее почитают – как у нас Пушкина в поэзии! Видите,– показала она снимок из журнала,– Павлова в «Лебедином озере». Она попала за границу еще до первой мировой войны. Потом переехала в Лондон и организовала балетную труппу… Ее считают самой гениальной балериной всех времен!…
– Ну, села на своего любимого конька,– шутливо пожурила внучку бабушка.
– Разве это не интересно? – допытывалась девушка у Ольги Арчиловны.
– Очень,– ответила Дагурова.– А почему ты выбрала именно Павлову?
– Такая плясунья сама была! – ответила за внучку бабушка.– Мечтала в балетное училище, да отец воспротивился. Говорит, выйдет, мол, балерина или нет – на воде вилами писано… Нужно, чтобы в руках дело было, а не в ногах.
Рассказ старшей Роговой прервал звонок в дверь.
– Вот и Ваня,– снова сорвалась Наташа и побежала открывать.
Через минуту в кухне появился широкоплечий, коренастый парень в полосатом сером костюме, со свертками в руках. Усы и бородка у него как у Д'Артаньяна. Он внимательно оглядел Дагурову.
– Вы, что ли, ждете меня?
– Да. Здравствуйте.
– Здравствуйте,– сказал Жигайлов, все еще пристально изучая Ольгу Арчиловну, возможно пытаясь вспомнить, знает он ее или нет.
– Сперва за стол. Проголодался небось,– засуетилась бабушка.
– Спасибо, я сыт,– ответил Иван, складывая покупки на стул.– Прямо из ресторана, что на Останкинской башне.
– Ох и упрямый же вы народ – бамовцы,– вздохнула старушка.
– Не без этого,– согласился с улыбкой Жан из Парижа.
Ольга Арчиловна дала понять, что у нее к Жигайлову конфиденциальный разговор. И они уединились в Наташиной комнате. Дагурова представилась – старший следователь областной прокуратуры.
– Вот вы-то мне и нужны,– мрачно обрадовался Жигайлов.– Помогите. Понимаете, уже больше недели здесь валандаюсь, перебрасывают меня из одного кабинета в другой, как футбольный мяч.
От такого натиска Ольга Арчиловна слегка растерялась.
– Вы это о чем? – спросила она.
– Мне к брату на свадьбу надо, а я в Москве торчу! – не унимался Жигайлов.– И главное – толку пока шиш! – Он вдруг спохватился: – Понимаете, поручение от комсомольского бюро участка. Вы ведь наша, байкало-амурская, так?
– Ну, в общем, местная,– уклончиво ответила Дагурова.
– Знаете, что такое дороги для нас?! Артерии жизни! Для строительства прокладывают ого-го какие магистрали! Бетонки! Я имею в виду притрассовые дороги… Уходят строители дальше, и что же с этими дорогами делается – страшно смотреть и больно.– Жигайлов в сердцах махнул рукой.– Преступление, форменное преступление!
– И кто же виноват? – спросила Дагурова.
– У нас порой виноватых не найдешь. Передовиков – пожалуйста, тут же укажут. А вот растяпы – словно невидимки… Был я в Министерстве транспортного строительства. Ведь это оно строило притрассовые дороги. Говорят: они, ну эти самые дороги, теперь не наши, идите в Министерство автомобильных дорог… Пошел. И вы думаете, добился? Дудки! Там в один голос: те дороги, мол, еще не наши, вот примем на баланс, тогда… А когда они их примут на баланс, это уже будут не дороги, а сплошные колдобины!… Памятники бывшим дорогам!
Ольга Арчиловна дала Жигайлову высказаться: парень весь так и кипел негодованием. Затем посоветовала сходить в ЦК комсомола. Там наверняка помогут. А потом Дагурова постепенно перешла к тому, для чего, собственно, и встретилась с бамовцем в Москве: как и зачем он с другими ребятами из его бригады оказались в Кедровом в воскресенье, 27 июля.
– А для чего вам это надо?– спросил Жигайлов.
– Значит, надо. Сами понимаете, следователь по пустякам не расспрашивает.– Об убийстве Авдонина она пока решила умолчать.
– Да уж вижу, какие тут пустяки,– сурово произнес Жигайлов.– Раз в такую даль по мою душу прилетели…
И он подробно рассказал то, что уже было известно следователю со слов капитана Резвых: ребята возвращались из поездки по Амуру, решили посмотреть на красоты Кедрового, а заодно встретиться с Меженцевым: у дружка Жигайлова, Раймонда Скуенека, увлекающегося животным миром, были вопросы к профессору, которые волновали членов биологической секции «любомудров». Иван подтвердил, что, когда они случайно встретили Авдонина, которого сначала приняли за браконьера, его поразило ружье московского ученого…
– Карабинчик – мечта! – восторгался Жигайлов.– Была бы какая-нибудь шмотка – ни в жизнь не позарился. А тут зажегся. Брат у меня охотник! Говорю этому мужику: сколько хочешь – тут же наличными.– Иван похлопал себя по пиджаку, где был внутренний карман.– А он смеется: самому, мол, надо. Я его уламываю и так и этак. Ребята торопят: надо к вертолету поспеть в Шамаюнский аэропорт. До райцентра ведь топать и топать. Мне показалось, что этот москвич, ну ученый, кажется, клюнул.– Жигайлов достал записную книжку, полистал.– Вот. Авдонин… Говорит, найдешь меня в Москве…
– Дал адрес?– спросила Дагурова.
– Да, все чин чинарем. И телефон дал. Сказал, что будет дома через пару дней, а там потолкуем… Я звонил, даже ездил в прошлый четверг. Аж в Черемушки. Нет его.
– Дальше,– попросила следователь.
– Добрались мы до центральной усадьбы заповедника. Потолковали с директором. Там я и распрощался с ребятами. Они на стройку потопали, а я в Шамаюн…
До этого места Дагурова знала, что делали «любомудрые» и как себя вели. Показания Жигайлова совпадали с тем, что рассказали Скуенек и Рогов. Ее больше всего интересовали пять часов, оставшихся до отлета вертолета…
– Значит, вы отправились в Шамаюн?
– Не сразу. Решил вернуться, найти этого самого Авдонина.
– Зачем? – вырвалось у Ольги Арчиловны.
– Думал, уговорю. А то в Москве заартачится…
– Нашли?
– Куда там! Попробуй найди! Тайга! Побродил, побродил я и плюнул. Выбрался на дорогу. Повезло: машина шла в райцентр. Еле успел на вертолет. А то загорал бы до вторника…
Ольга Арчиловна попросила объяснить, в какой стороне он искал Авдонина. Из рассказа Жигайлова выходило, что было это довольно далеко от распадка, где оборвалась жизнь Эдгара Евгеньевича. Но на всякий случай Дагурова поинтересовалась: не слышал ли Жигайлов выстрелов? Иван ответил отрицательно.
Под конец допроса он стал настороженным и подозрительным. А когда следователь заявила, что изымает на время его карабин «Барс-1», который Жигайлов, по его словам, вез в подарок брату, помрачнел. Но ничего не сказал.
Оформляя протокол, Ольга Арчиловна посоветовала Жигайлову не говорить в доме Роговых об их беседе. И вообще пока не распространяться.
– А кому я тут проболтаюсь? – хмуро произнес Иван.
Тепло простившись с внучкой и бабушкой, Дагурова вышла в сопровождении Жигайлова. Он вынес зачехленное ружье. Взамен получил расписку.
В тот же день следователь успела отвезти карабин на исследование в институт судебной экспертизы и встретиться со знакомой Авдонина, скульптором Леонеллой Велижанской.
Третье свое московское утро Ольга Арчиловна просидела в гостинице. Ею овладела апатия, сознание, словно делаешь что-то не для пользы, а для галочки. Этому состоянию способствовал первый звонок. Результаты исследования карабина Жигайлова показали, что из него не было сделано ни одного выстрела с момента изготовления, смазка еще заводская.
– Я так и думала: Жигайлов к убийству отношения не имеет,– сказала вслух сама себе Дагурова.
И опять поднялась дремавшая внутри души тревога: вот она сидит в Москве, встречается с людьми, которые лишь стороной касались трагедии с Авдониным, а основное – в заповеднике. Может, эти часы и даже дни очень важные, а она тратит их попусту, упускает время… Конечно, Резвых не сидит там сложа руки, и все же…
Дагурова попыталась проанализировать, откуда эта тревога. И почему-то в памяти встала вчерашняя встреча со скульптором Велижанской, женщиной с фотографии, которую носил с собой в бумажнике Авдонин.
Леонелла пригласила Дагурову на свою московскую квартиру. Так что дачу с баром в подвале и финской сауной (о чем с восхищением рассказывал Уралов) следователю увидеть не пришлось, как и голубой иностранный лимузин.