А квартира у Велижанской была почти пуста. Тахта, ковер и картины на стенах. Без рам. Наверное, определенный стиль. Сама же хозяйка оказалась удивительно привлекательной.
Смерть Авдонина ее взволновала. Но не потрясла. О том, что Эдгар Евгеньевич был в нее влюблен, Велижанская говорила с неохотой. Да, предлагал руку и сердце. Да, делал подарки. Какие? Французские духи, нитку жемчуга. Последний презент Авдонина – соболиная горжетка.
Ольга Арчиловна насторожилась и стала выяснять подробнее. Однажды Авдонин как бы между прочим спросил, не нужны ли кому из знакомых Велижанской шкурки соболя. Скульптор и сама была не прочь приобрести такой мех на шапку и воротник, но, узнав, что на шкурках нет фабричного штампа, побоялась.
Дагурова, естественно, поинтересовалась, где Авдонин доставал эти самые шкурки соболя. Велижанская ответила, что спрашивать об этом было как-то неудобно. Но она лично считала, что Авдонин часто летал в Сибирь, а там, как она слышала, из-под полы можно купить какой угодно мех…
Это первый источник тревоги.
Второй – было над чем поломать голову. Как-то в порыве отчаяния, когда Велижанская в очередной раз отказалась выйти замуж за Авдонина, он сказал: все, что он имеет здесь,– ерунда! Вот там, мол, у него счет в банке. И немалый.
Дагурова попросила ее уточнить, что значит «там». Женщина пожала плечами и ответила, что это, видимо, за границей. Но высказала при этом мысль, что Авдонин, мягко говоря, сочинил. Дагурова уже имела возможность в этом убедиться – Эдгар Евгеньевич любил приукрасить свою персону. В частности, своего отца-инженера «произвел» в адмиралы, а маму в экономисты.
Объяснение в общем-то убедительно. Но Ольга Арчиловна взяла на заметку этот «счет в банке там». Последнее слово жирно подчеркнула.
Чтобы как-то скоротать время – она ждала звонка о результатах эксперимента с Мариной Гай,– Ольга Арчиловна несколько раз попыталась связаться со своими в Ленинграде. Но к телефону никто не подходил. Так, впрочем, было вчера и позавчера.
Около двенадцати позвонил наконец вгиковский профессор Климентий Борисович.
– Актриса! Прирожденная актриса эта девочка! – гремел в трубке его восторженный голос.– Для нас это находка! Как она передала состояние охотника перед выстрелом! Вся – заведенная до отказа пружина! И потом – взрыв! Попала! Поверите, глядя на нее, я видел убитого зверя!
– А стрелять? Стрелять она умеет? – не выдержала следователь.
– Складывается впечатление – да. Правда, результаты не очень высокие. Даже слабые… В десятку не попала, но при этом изобразила великолепного стрелка! Такое по плечу только настоящему таланту. Полное торжество системы Станиславского, моего учителя!… А знаете, товарищ Дагурова, вы доказали: замкнулись мы в своих академических рамках! Да-да, замкнулись! – настойчиво повторял профессор, хотя следователь и не думала его разубеждать в этом.– Какие темы мы задаем для сценических этюдов? Свидания влюбленных, встреча жены с мужем, считавшимся убитым на войне, юноша, узнающий, что его девушка полюбила другого… Из года в год одно и то же! А ведь надо брать современные страсти. Спорт, туризм, урбанизм… Спасибо вам, от души спасибо…
– Ну что ж, я рада,– ответила несколько растерявшаяся от похвал Ольга Арчиловна.– Видите, как вы и говорили: убили двух зайцев…
– Вы, значит, своего тоже? – многозначительно спросил профессор.
– А вы? – вопросом на вопрос ответила Ольга Арчиловна.
– Двух мнений быть не может. Побольше бы таких талантов! И откуда! Чуть ли не из медвежьей берлоги?!
«Все-таки Марина умеет стрелять,– подумала Дагурова.– Но плохо… Кто же ее учил?…»
Пора было ехать на встречу с руководителем кафедры, доцентом которой был Авдонин. Ольга Арчиловна отправилась без всякого энтузиазма. Ничего существенного узнать она не надеялась.
По пути в институт Дагурова купила в трансагентстве билет на самолет, улетающий завтра вечером.
Завкафедрой Роберт Саркисович Багдасаром, армянин невысокого роста, но прекрасно сложенный и с лицом Иисуса Христа, был немного старше доцента Авдонина. Говорил он негромким голосом и от этого почему-то очень убедительно. Его рассуждения носили несколько философский оттенок.
– Поехал в такую прекрасную командировку, встретиться с чудной природой, а как обернулось… Расцвет сил, а судьба, видите, распорядилась по-своему… А были большие планы.
– Какие именно? – спросила Дагурова.
Они сидели в кабинете Багдасарова, заставленном чучелами зверей.
– Большому кораблю – большое плавание…
– Подавал надежды? – спросила она.
– Да чего-чего, а энергии у него хватало,– ответил Багдасаров.
– Давно его знаете?
– Порядком. В институте вместе проработали лет двенадцать.
– Ну а как он был в быту, в общении?
– Знаете, как-то неудобно обсуждать покойника. А потом, все мы люди, у каждого есть свои достоинства и свои недостатки… Достоинств у Эдгара Евгеньевича было больше…
Дагурова попросили Багдасарова быть откровенным – для следователя интересно все.
– Что и говорить,– ответил заведующий кафедрой,– в лице Авдонина мы потеряли крупного специалиста, способного педагога. И просто хорошего человека… Правда, для меня было странным, что с докторской он тянул…
– Чем вы это объясняете?
– Отвлекался. Консультировался в Союзпушнине. Ездил в Ленинград и за рубеж на аукционы…– Роберт Саркисович вдруг спохватился: – Дело, конечно, нужное, престижное…
– А какие-нибудь конфликты у него с коллективом возникали?
Багдасаров вздохнул.
– Почти нет. Кроме мелочей. Не хотелось бы о них вспоминать… Человека нет… Лучше помнить о нем хорошее.
– И все же? – настаивала Дагурова.
– Этой зимой у нас с Эдгаром Евгеньевичем была одна стычка… Понимаете, последние три года он ездил в начале января в Кедровый, где вел наблюдения… И в этот раз у Авдонина была намечена командировка на 15 января… Вдруг ни с того ни с сего он просит отпустить его раньше, второго января!… Как раз была у нас учебная сессия, напряженная пора. Все заняты, и некем его заменить… И все-таки Эдгар Евгеньевич уехал второго… Такой уже он всегда был: куда хочешь пойдет, а своего добьется… Уговорил ректора.
– А как у него обстояли дела в материальном отношении?
– В последнее время, по-моему, имел хороший достаток…
– В каком смысле – последнее время?
– Года три…
– Из чего вы это заключаете?
– В ресторане за всех платил… К Восьмому марта собираем мы деньги на подарки нашим женщинам, скромно, конечно. А он каждой своей аспирантке – по большому букету гвоздик… А вы знаете, сколько они стоят?
– Питал слабость к женскому полу?
– Я бы не сказал, чтобы очень. Но не без этого. Дело понятное – холостяк. Одевался всегда по последней моде, а мода теперь очень дорогая штука. Кожа, бархат, как в средние века.
– Роберт Саркисович, скажите, а дорого стоит мех за границей? – спросила Дагурова.
Багдасаров внимательно посмотрел на следователя, размышляя, наверное, о причине подобного вопроса.
– Смотря что. Среди мехов есть понятие – цари царей. К таким относятся шкурки трех зверей: американского грызуна шиншиллы, нашего сибирского соболя и морского бобра – калана. Причем калан практически не появляется на рынке. Его едва не истребили полностью, осталось на земле несколько небольших популяций, которые оберегаются как зеница ока… Надеюсь, когда-нибудь калан достигнет такой численности, что снова станет промысловым зверем… Судьба шиншиллы тоже была печальной, но лучше, чем у морского бобра. Знаете, это небольшой зверек, его родина – предгорья Южной Америки. Сейчас их разводят и у нас на Кавказе. Изумительной красоты мех! О соболе вы, конечно, знаете…
– Да. Тоже едва не исчез,– кивнула Дагурова, вспоминая беседы на эту тему с Меженцевым.– Но теперь, кажется, ничего не грозит.
– В общем-то да… Считается, численность соболя достигла приличного уровня. Но я не склонен все видеть в розовом свете.– Багдасаров спохватился: – Простите, мы, кажется, отвлеклись… О ценах… Вас, наверное, интересует соболь.– Следователь кивнула.– Он дорожает и будет дорожать. Судя по последнему Ленинградскому международному аукциону,– а мы продаем соболя исключительно на нем,– цены были просто ошеломительные! За одну шкурку-до семисот долларов!
– Семьсот долларов? – удивилась следователь.
– Отдельные экземпляры. В среднем меньше, конечно… Соболь как бриллианты: спрос всегда высок. Приходит и уходит мода. То вдруг бросаются на гладкий мех, тогда длинношерстный падает в цене. В настоящее время мода на длинный, резко увеличилась закупка на международных аукционах песца, росомахи, а каракуля, например, упала. Но соболь – это соболь. Он всегда в моде. Неудивительно, самая богатая страна капиталистического мира – Америка покупает 90 процентов нашего соболя. Только им это по карману.
– Я интересовалась в магазине: у нас он стоит куда дешевле,– сказала Ольга Арчиловна.
– Естественно,– улыбнулся Багдасаров.– У нас многое дешевле. Квартплата, путевки в санаторий, проезд на транспорте…
– Вот ваш институт получил для Авдонина разрешение на отстрел соболя в Кедровом…– снова вернулась непосредственно к делу следователь.
– Верно,– подтвердил завкафедрой.– За три года, насколько я помню, одиннадцать соболей. Мы представили отчет в Главохоту.
– Я читала… А сами шкурки?
– Авдонин их привез. Для исследования. Если вас интересуют документы…
– Потом займемся. Значит, они попали в институт?
– Будьте в этом уверены,– сказал Багдасаров.– И их использовали по назначению.
– Роберт Саркисович, допустим, какой-нибудь ваш сотрудник поехал в командировку с целью отстрелять зверей… Они сами охотятся?
– Кто как умеет. Но часто обращаются за помощью к лесникам, егерям.
– А Авдонин?
– Авдонин?– удивился Роберт Саркисович.– У него охотничий билет. Член общества охотников. В этом деле он – дай бог! Ас! Любого промысловика за пояс заткнет. И стреляет отлично, и капканами…