– По-моему,– сказал он рассудительно,– пуля вошла здесь.– Резвых показал на отверстие со стороны лямок.– Пробила шкурки и ударилась о застежку…– Так?
– Наверное,– согласилась с ним Дагурова.
– Вот она и осталась в рюкзаке.– Участковый взялся за лямки.– Но заметьте, Ольга Арчиловна, стреляли в рюкзак не тогда, когда он был у человека за спиной… Понимаете, входное отверстие – со стороны спины.
– Ясно,– кивнула Дагурова.– Может быть, рюкзак несли в руке… Или он висел на одном плече…
– А помните, Осетров на первых допросах утверждал, что, когда он увидел в распадке Авдонина, у того был мешок?
– Конечно! – взволнованно откликнулась следователь.– Вы хотите сказать, что эта пуля Осетрова? Ну, та, которую он выстрелил в Авдонина…
– Все может быть,– кивнул Резвых.– Экспертиза точно скажет.
Ольга Арчиловна вынесла два постановления. Одно – о направлении на исследование соболиных шкурок, чтобы определить, где они добыты. Второе – об исследовании пули из рюкзака.
Дело было очень срочное, и Ольга Арчиловна потратила достаточно времени, чтобы послать вещественные доказательства в область с нарочным. Дополнительно она позвонила в лабораторию судебных экспертиз и попросила сообщить результаты исследования пули немедленно.
Поздно вечером, едва держась на ногах после двух бессонных тревожных ночей, Дагурова поехала в Турунгайш. Но отдохнуть сразу не удалось. В «академгородке» ее ожидала высокая статная женщина в темном платье и темной шали, словно в трауре. С ней был молодой человек, в котором следователь сразу узнала сына Пясецкого. Он представил Ольге Арчиловне свою мать.
– Скажите, умоляю вас, где Геннадий Вавилович? – без всякого предисловия заговорила жена Пясецкого, Сусанна Аркадьевна.– Тут никто ничего не знает о нем. Мы с сыном добирались сюда из Москвы целые сутки. Не спали…
Действительно, у нее были красные, набрякшие веки.
– Он в больнице,– ответила Дагурова.
– В какой? Мы должны срочно забрать его,– настойчиво продолжала Пясецкая.
– Но на дворе ночь,– растерялась от такого напора Ольга Арчиловна.
– Да, ночь,– повторила Сусанна Аркадьевна.– Может, достанем машину? Я заплачу. Сколько угодно…
– Ваш муж очень болен,– сказала Ольга Арчиловна.
– Вы только разрешите перевезти его в Москву,– вступил в разговор сын.– Поверьте, будут лучшие врачи! Папу помнят. Он достаточно сделал для искусства…
– Я понимаю ваши чувства,– как можно мягче сказала Дагурова.– Но давайте отложим разговор. Хотя бы до завтра… Я постараюсь вам помочь.
– Боже мой! – заломила руки Сусанна Аркадьевна.– Конечно, чужая беда… Представьте себе, мы уже считали его… И вот он где-то рядом, а вы…
Сын положил руку ей на плечо:
– Мама, видно, так надо…
– Но нам даже ночевать негде! – воскликнула та.– Не в тайге же в шалаше!
– Не беспокойтесь, я помогу вам и с жильем,– заверила следователь.
Несмотря на усталость, она пошла в дирекцию Кедрового. Меженцев сидел в кабинете Гая. По решению вышестоящего руководства он принял временно на себя обязанности директора заповедника. Алексей Варфоломеевич тут же отправился с Ольгой Арчиловной в «академгородок», чтобы устроить Пясецких… Их поместили в комнате рядом с Дагуровой.
Ольга Арчиловна слышала, как мать и сын долго переговаривались о чем-то между собой. Сусанна Аркадьевна, кажется, плакала. А Дагурова думала о том, сколько им еще предстоит пережить. В каком качестве Флейта будет проходить по делу в дальнейшем, следователь не знала еще сама. Улики против него серьезные, и разрешить забрать жене и сыну Пясецкого она, к сожалению, сейчас не могла.
Если в Авдонина стрелял Пясецкий, то он общественно опасная личность: где гарантия, что не попытается убить еще кого-нибудь? В таких случаях закон предусматривает, что после окончания следствия дело передается в суд, а суд направит Пясецкого на принудительное лечение. Если же Пясецкий-старший не стрелял в Авдонина, а только лишь украл у убитого две соболиные шкурки, ружье и деньги, то, принимая во внимание его болезнь, можно следствие в отношение его прекратить, а больного передать родственникам: пусть везут несчастного в Москву лечиться…
Ворочаясь с боку на бок в постели, Дагурова думала: «Как им рассказать, в какую трагическую историю попал Геннадий Вавилович?»
Поутру Сусанна Аркадьевна снова стала добиваться, чтобы им позволили немедленно забрать мужа из местной больницы.
Ольга Арчиловна сказала, что до окончательного решения им придется немного подождать. Объяснила это тем, что выясняются кое-какие обстоятельства в связи с уголовным делом. Ей хотелось добавить, что в любом случае Геннадий Вавилович из-за болезни не будет осужден, но воздержалась, не зная, как это лучше сделать. А вот встречу с ним разрешила сразу, осторожно подготовив Пясецких к тому, что он очень изменился.
Втроем отправились в дирекцию. Дагурова позвонила в психоневрологическую больницу и попросила Мозговую разрешить Сусанне Аркадьевне с сыном повидать Пясецкого. Те поблагодарили следователя и тут же отправились в Шамаюн.
К своему удивлению, Дагурова увидела в Турунгайше Нила Осетрова. Он выходил от Сократовых.
– Нил? – кликнула она.– Почему не в больнице?
Лицо у него все еще походило на маску – вспухшее от укусов комаров, в царапинах. Руки перевязаны бинтами. Лесник помахал ими в воздухе и весело сказал:
– Ручки-ножки шевелятся, значит, все в порядке… Уговорил врачей – отпустили. Под наблюдение Олимпиады Егоровны… Знаете, Ольга Арчиловна, и Рекс начал есть! Попил молока, проглотил немного мясного фарша… Юра – молодец! – кивнул он на дом орнитолога.– Настоящий ветеринар…
– Я рада за вас. И за Рекса,– улыбнулась следователь.– Вы, Нил, даже не представляете, как я благодарна вам и за Кучумову, и за то, что Гая задержать помогли нам…
– Почему только вам помог? – улыбнулся Нил.– И себе тоже: избавиться от такого директора. Кто мог подумать?! Весь наш коллектив осрамил…
Дагуровой не терпелось подробно допросить Осетрова о том, что было на озере, и о том, что было потом. Но она сдерживала себя. Не хотелось после всего, что пережил Нил, так сразу допрашивать его. Да и слово «допрос» применительно к нему как-то сейчас звучало грубо, бестактно, и употреблять его ей просто не хотелось.
– Нил,– обратилась Дагурова,– если вы себя хорошо чувствуете, не могли бы мы сегодня побеседовать подробнее? Я хочу кое-что уточнить…
– Конечно,– охотно согласился Осетров.– Хоть сейчас…
Они пошли к капитану Резвых, в комнату милиции. Ольга Арчиловна попросила Нила рассказать о том, что случилось на озере. Нил постарался ничего не пропустить.
– В лодке Гай с рюкзаком? – спросила следователь.
– По-моему, нет.
– А как же он у него очутился на следующий день?
– Понятия не имею! Наверное, где-то прятал… По пути прихватил.
– Вы говорите, шли за Гаем по следу… Не помните, он не заходил к кому-либо из лесников?
– Нет, не заходил.
– А может быть, в какой-нибудь охотничий домик?
Нил отрицательно покачал головой и задумался.
– Постойте, постойте, какая-то яма… Берлога…– Он встрепенулся.– Знаете, Рекс задержался возле нее. На пятом участке. Я еще удивился. Рекс аккуратен, если возьмет след – ничем не собьешь!
– А вы можете найти ее, берлогу эту?
– Еще бы! Я эту дорогу всю жизнь буду помнить!…
Ольга Арчиловна решила выяснить еще один деликатный вопрос.
– Нил, вот вы уверяли меня, что Чижик не умеет стрелять из ружья…
– Я и сейчас утверждаю это,– настороженно глянул лесник на Дагурову.– А что?
– Выяснилось, умеет…
– Не может быть! – нахмурился Осетров.
Ольга Арчиловна рассказала, что в сценическом этюде на экзаменах в институт Марина продемонстрировала свое умение стрелять из карабина, умолчав, естественно, что этот своеобразный эксперимент был проведен по просьбе следователя.
– Неужели? А я был уверен…– растерялся Нил.– Ну, нажать на курок – невелика хитрость. А вот попасть белке в глаз со ста метров… Это для меня и называется стрелять.– Он задумался.– Впрочем, может, ее кто-то все-таки научил. Она ведь серьезно готовилась во ВГИК. Артист, как уверяет Уралов, должен уметь и фехтовать, и скакать на лошади… Честное комсомольское, обманывать вас я не собирался…
– Я верю, верю вам,– поторопилась Ольга Арчиловна. Да, теперь она, как и Меженцев, не сомневалась в честности, порядочности этого парня. А его поединок с Гаем ее просто потряс до глубины души. Ей действительно хотелось сделать для Нила что-то хорошее, очень хорошее. А что именно и как, она не знала. Ведь он спас жизнь Аделине… И тут она по какой-то ассоциации вспомнила свой отдых на море и висевший там, у раздевалки, плакат ОСВОДа, призывавший оказывать помощь на воде… Потом мысль перебросилась на газету – в ней сообщалось о награждении кого-то медалью за спасение утопающего… И Дагурова чертыхнула себя и других за то, что им раньше не пришла в голову эта мысль. «Надо оформить как следует этот случай спасения и представить Осетрова…– Дагурова вдруг осеклась.– А если Кучумова не только жертва, но и… преступница? Ведь у нее нашли карабин, и не исключено, что это она, возможно в соучастии с кем-то, убила Авдонина… Конечно, факт спасения налицо. Но как поступить в этом конкретном случае, Ольга Арчиловна не знала. Получалась нелепость: спасение налицо, а вот с медалью не совсем ясно… Обидно. А за задержание опасного преступника? – продолжала биться мысль следователя.
Теперь Дагурова окончательно решила для себя: сразу после окончания следствия напишет (кому – точно она еще не знала) докладную записку, а лучше всего официальное представление о том, что она, старший следователь Дагурова, предлагает наградить лесника – комсомольца Осетрова Нила Мокеевича.
Аделина лежала на спине с закрытыми глазами. Лоб ее был перебинтован, от руки к капельнице тянулся гибкий шланг. Лицо у нее было темно-воскового цвета. И Ольга Арчиловна подумала, куда делись ее загадочность и необычность. На больничной койке, видимо, все равны. Страдания и болезнь уравнивают.