— Мечислав Николаевич, ваше благородие! Какими судьбами?
Коллежский секретарь присмотрелся к полицейскому, и, не узнавая, спросил:
— Простите, с кем имею честь?
— Ну как же, ваше благородие! Я — Бестемьянов, неужели не помните?
Кунцевич вспомнил бывшего сыскного надзирателя:
— А, да, да, конечно. А вы, стало быть, теперь здесь?
— Здесь, младшим помощником, четвёртый год уже. А вы по-прежнему в сыскной служите?
В это время мимо пристава и сыщика, слегка их задев и обдав непередаваемой смесью запахов, в участок прошмыгнул какой-то крестьянин в нагольном тулупе.
— Что же это мы в дверях встали? — улыбнулся помощник пристава, — давайте на улицу выйдем.
Они вышли на Господскую, помощник пристава закурил папиросу:
— Вы далеко сейчас?
— В столицу.
— А к нам зачем приходили?
— Справочку одну нужно было получить.
— Удалось? А то давайте, подмогну.
— Спасибо, сам справился. — Тут в голову сыщику пришла идея, — послушайте, Бестемьянов, где тут у вас можно пообедать? А то у меня с утра росинки маковой во рту не было.
— Здесь неподалёку отличный погребок-с.
Помощник пристава принялся было объяснять, как пройти, но Кунцевич его перебил:
— Может быть составите компанию? Признаться честно, заплутать боюсь. Есть у вас время? Пристав не станет искать?
Бестемьянов засмеялся:
— Не станет, мы его сами третий день найти не можем. Пойдёмте, угощу вас чудесной рыбкой, для меня её там по особому рецепту готовят.
Осушив косушку (Кунцевич от водки отказался), и без того разговорчивый помощник пристава стал болтать не останавливаясь. Вскоре разговор сам собой повернул в нужное Мечиславу Николаевичу русло:
— Вот вы давеча спросили, не будет ли меня искать пристав. А знаете, кто у нас пристав? — Бестемьянов икнул и позвонил в колокольчик. Дверь отдельного кабинета, в котором обедали полицейские, тут же раскрылась, и на пороге появился половой.
— Василий, будь любезен, ещё полбутылочки! — помощник пристава опять икнул.
— Слушаюсь! — Половой поставил на стол запотевший графин — заранее припас, видимо хорошо знал привычки полицейского. Опрокинув рюмку, Бестемьянов продолжил:
— А приставом у нас, их благородие не имеющий чина господин Кабанов.
— Вот тебе раз! Пристав, и не имеющий чина?
— Он, Мечислав Николаевич, не только чина не имеет, он не имеет ни малейшего представления и о полицейской службе, потому как по полиции ранее никогда не служил.
— А из какого же он ведомства?
— Из купеческого. До прошлого года в батюшкиной лавке за прилавком стоял. Ему от роду-то всего двадцать один годок. У нас не столица, в полицию без ограничений в возрасте берут, вот его и взяли, как только стал совершеннолетним.
— С ума сойти! За какие-такие заслуги?
— Известно за какие, за папкины капиталы. Год назад открылось у нас в участке вакансия пристава. Все думали, на это место старшего помощника, господина Овсянко назначат, но вышло иначе. Мне Овсянко по секрету рассказывал: «Вызвал меня, Шарафов и говорит, хотите место, подарите мне тысячу рублей. Я сначала обалдел слегка, а потом решил дать, вижу — по-другому не получится. Дам, говорю, ваше высокоблагородие, только извольте для порядку векселёк подписать, а я, как место получу, при вас этот вексель уничтожу. Как он тут взъелся, как закричит: Какой, такой вексель, вам, что моего слова недостаточно? Я офицер, потому если сказал, что место будет представлено, то так непременно и случится. Но я на своём стою, ибо слову его цену знаю. В общем, сделка у нас не состоялась». А через две недели на рапорте представляет нам полицмейстер нового пристава — купеческого сына Кабанова.
— Ну и как вам под началом этого Кабанова служится?
— Изумительно, ваше благородие! Служим сами по себе — потому как пристав наш в участке бывает только в день получки жалования, а в остальное время его можно где угодно увидеть, но только не на службе. Спит до обеда, затем кушает с возлияниями в ресторанах, потом в весёлый дом отправляется, и так целыми днями. Месяц назад в Летнем саду гулял вечером пьяный с двумя известными всему городу проститутками, причём облачен был в полную форму, даже при шашке. В это время дьякон Андреевского собора Зрелов мимо шёл, и сделал их благородию замечание, мол, не пристало вам, Андрей Исаич в таком виде на публике появляться. Кабанов — дьякону сразу в рыло, Зрелов бежать, а пристав его за гриву ухватил да клок волос и вырвал. И все это в праздничный день, когда сад был полон публики. На следующий день в газете «Котлин» фельетон на эту тему появился, такой знаете ли, в виде басни, иносказательный. Андрей Исаевич явился в редакцию и надавал репортёру, фельетон писавшему, по шее. Редактор и дьякон обратились к полицмейстеру с жалобой, и тот строго Кабанова наказал — отправил на три дня под домашний арест. А пристав, арест отбывая, полный дом друзей да блядей созвал, ух и праздник они там устроили! Вот такой он, наш пристав. Овсянко за него всю работу делает, а пристав жалование получает и мзду от обывателей.
— Ну и полицмейстер у вас! Давно он в должности?
— Пять лет уже. — Помощник пристава понизил голос и перегнувшись через стол приблизил своё лицо к Кунцевичу. — От него весь город стонет, всё полицейское управление. Кроме тех, конечно, кто сумел с господином Шарафовым общий язык найти.
— И кто же это?
— Люди разные. Особенно благоволит он содержательницам притонов разврата[26]. Вы, знаете, конечно, что по существующим правилам эти заведения не могут помещаться в близком расстоянии от храмов и разных богоугодных и воспитательных учреждений. Старые притоны в Кронштадте все были устроены с соблюдением этих правил, но с течением времени появилось несколько новых богаделен и учебных заведений, в виду чего большинство прежних притонов по своему местонахождению правилам уже не удовлетворяли. Кроме того, в домах терпимости нельзя торговать крепкими спиртными напитками, только портером и пивом, да и то до двух часов ночи, а под большие праздники и в дни таких праздников торговля там и вовсе запрещена. При прежнем полицмейстере правила более-менее соблюдались, но с поступлением в должность Шарафова, положение стало быстро меняться. Дом терпимости может быть открыт только с разрешения полицмейстера и с уведомлением военного губернатора, участковые приставы периодически обязаны притоны проверять. Шарафов же, разрешая новый притон, губернатору о нём ничего не докладывает, приставам приказал домами терпимости вовсе не заниматься, сам всё контролирует, сам карает и милует. Сейчас там не только пиво подают, но и вино, по три рубля за бутылку, и даже коньяк с водкой. Недавно в притоне «Мурашевка» случилась драка и одному из гостей, офицеру, проломили голову. Пристав Фрейганг, прибыв по вызову нашёл кучу нарушений. В притоне, как показали свидетели, посетители несколько раз резали друг друга, одну проститутку выбросили из окна, а уж вино с водкой ручьями текли. Обо всем этом Фрейганг доложил полицмейстеру, на что Шарафов сказал: «проходите мимо». Притон он всё-таки закрыл, но тот открылся буквально через неделю. Говорят, это обошлось содержательнице в тысячу. До Шарафова у нас было восемь притонов, а сейчас их два десятка! Полицмейстер разрешает открывать новые всем, у кого есть деньги. В прошлом году в нашем участке некая госпожа Могилевская открыла заведение под названием «Порт-Артур». Расположился этот самый порт прямо против дома для призрения вдов духовенства военного ведомства и в двадцати саженях от частной школы. Соседи — домовладельцы два раза подавали прошение губернатору не дозволять открытия, но ответа не получили. Владелица школы обращалась даже к отцу Иоанну за содействием, но и это не помогло. А через месяц после открытия, там произошло столкновение между фабричными рабочими и другими лицами, во главе которых был муж хозяйки. Из заведения драка перешла на улицу, досталось и городовому, а одного из участников отправили в больницу с тяжёлыми поранениями. И что вы думаете? Шарафов объявил хозяйке простой выговор, притона не закрыл, а напротив, вскоре дал разрешение торговать до четырёх часов утра.
— И это в сорока верстах от столицы! — покачал головой коллежский секретарь.
— Вот так вот и служим, ваше благородие. За нашим полицмейстером столько грехов, что обо всех не рассказать. Нижние чины от него волком воют — он их штрафами и бесплатными работами замучил, обмундировку не выдаёт, к тому же поувольнял половину. А недавно и вовсе анекдот случился: бурей из склада казённых матч унесло одну мачту. Городовой её на берегу приметил, доложили полицмейстеру. Шарафов, вместо того, чтобы мачту морякам вернуть, приказал свезти её в часть и распилить на дрова. Три трёхполенных сажени напилили! Ну а денежки, на дрова отпущенные, Шафаров в карман положил.
Всю дорогу до Петербурга Кунцевич никак не мог поймать какую-то назойливо крутившуюся в голове мысль, и только тогда, когда поезд, дёрнувшись, остановился на станции Балтийской железной дороги, вспомнил, что покойный околоточный, как и кронштадтский полицмейстер, благоволил публичным домам. На следующий день сыщик выяснил, что в прошлом году в околотке Серикова власти закрыли притон разврата, принадлежавший полоцкой мещанке мадам Могилевская, которая была выслана из столицы с запретом впредь содержать подобные заведения. Дом терпимости был закрыт из-за того, что его хозяйка исповедовала иудаизм, а содержать такие заведения еврейкам было строжайше запрещено. Он хотел посетить заведение мадам Могилевской на следующий день, но тут Игнатьев доложил о том, что нашёл Маламута…
Глава 7Из жизни проституток
«Контингент посетителей этих домов, теперь значительно ограничен, и все меньше в нём элементов случайных…
Тут имеются то, что немцы называют "Stammgäst" — постоянные посетители, которые являются сюда чуть ли не ежедневно покутить, или даже скромно выпить бутылку пива, отводя душу за оживлённой беседой с хозяйкой дома и её питомицами. Всякие бывают вкусы и всякие причудливые сочетания интеллекта!.. И таких Stammgäste изо дня в день посещающих словно клуб, облюбованный ими дом терпимости, сравнительно немало, и что всего удивительнее в числе этих постоянных гостей достаточно циников, из среды так называемых "интеллигентов".