всякие другие. Естественно, население каждой завоёванной провинции вносило в эту вульгарную латынь различные местные особенности, звуковые, формальные и лексические. На протяжении столетий язык менялся, причём в каждой местности менялся по-своему, в результате чего мы сейчас имеем несколько языков, прародительницей которых является латынь. Такие языки и называют романскими. Понятно?
— Понятно. Что это за языки?
— Французский, испанский, португальский, валашский, какие-то ещё, я уж не помню. Я же химик в конце концов, не филолог!
— Француз, испанец, португалец, валах. Кто такой валах?
— Валах это румын.
— Румын… — Кунцевич поставил бутылку на стол, обнял её за горлышко обеими руками и опустил на руки подбородок. — Интересно…
«Коль коридорный в гимназии обучался, то французский с латинским не перепутал бы. Да и итальянский на слух определить образованному человеку несложно. Испанец? Португалец? Может быть, конечно, но скорее всего — румын».
— Гуго, а в Кишинёве есть сыскное отделение? — спросил коллежский секретарь у приятеля.
— Откуда мне знать? — удивился тот.
— Да, да, конечно… Чего же мы сидим? Давай выпьем!
Сыскного отделения в столице Бессарабской губернии не было, но местная полиция отреагировала на запрос столичных коллег удивительно быстро. Через три дня после того, как в Кишинёв была направлена срочная телеграмма, в Петербург из столицы южной губернии прибыл помощник пристава 3-го участка тамошнего полицейского управления губернский секретарь Зильберт, который сообщил, что указанные в запросе приметы убийцы Кноцинга целиком и полностью подходят мещанину города Балты Подольской губернии Григорию Котову, по кличке «Гайдук», которого усиленного разыскивают бессарабские правоохранители.
— «Рост два арщина девять вершков, плотного телосложения, несколько сутуловат, походка «боязливая», во время ходьбы покачивается». Господин Зильберт, что это значит, «боязливая» походка? — спросил Филиппов.
Войдя в кабинет начальника сыскной, провинциал вытянулся перед надворным советником во фрунт, будучи приглашённым присесть, примостился на самый краешек стула, а услышав вопрос, вновь вскочил и опустил руки по швам:
— Эдакая, стало быть, крадущаяся, — ответил он неуверенно.
— Хм. — Начальник сыскной продолжил чтение. — «Голова круглая, с залысинами, редкие русые волосы, глаза карие, усы маленькие, бороду бреет. Левша, но одинаково хорошо владеет оружием обеими руками. Прекрасно говорит по-русски, по-румынски, по-еврейски, а равно может объясниться на немецком и чуть ли не на французском языках. Производит впечатление вполне интеллигентного человека, умного и энергичного. В обращении старается быть со всеми изящен, чем легко привлекает на свою сторону симпатии всех, имеющих с ним дело» Да… Интересный тип. Тут столько про него написано, — надворный советник потряс стопкой листков, — вы для экономии времени, расскажите вкратце, чем знаменит сей юноша.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — рявкнул Зильберт.
Филиппов поморщился.
— Зачем же так кричать, голубчик. Вы поспокойнее, поспокойнее. Вас как звать?
— Август Христианович, ваше высокоблагородие.
— Вы присядьте, Август Христианыч, присядьте. Сигарку?
— Никак нет-с.
— Берите, берите, не огорчайте меня отказом, — Филиппов открыл стоявший на рабочем столе ящик красного дерева.
Губернский секретарь нерешительно взял сигару:
— Премного благодарен.
— Ну, рассказываете.
— Слушаюсь. Четыре года назад Котов закончил сельскохозяйственное училище, и поступил управляющим в имение одного из наших помещиков, некоего Якунина. Но прослужил недолго — через месяц поехал в город продавать хозяйских свиней, продал, а вырученные 77 рублей прокутил. Помещик заявил в полицию. Котов в это время нашёл место у другого помещика — Семиградова. Поскольку без рекомендаций на службу поступить невозможно, Котов ничего лучше не придумал, как состряпать поддельное рекомендательное письмо от имени своего прежнего хозяина. К несчастью для Гайдука, Семиградов прекрасно был знаком с Якуниным и справился у приятеля, действительно ли так хорош его бывший управляющий. Тот надлежащим образом отрекомендовал. Котова арестовали и приговорили к четырём месяцам тюрьмы. Он отбыл наказание, долго маялся без места, перебиваясь случайными заработками, дошёл, как говорится, до ручки. Когда положение у Гайдука стало совсем невыносимым, он встретился со своими бывшими сокамерниками, они сколотили шайку и начали грабить купцов и помещиков, а через несколько месяцев переместились в губернский город. За плечами у шайки шесть налётов на усадьбы, четыре разбоя на большой дороге, два ломбарда, разбойное нападение на публику в ресторане, пять вооружённых грабежей в домах обывателей, в том числе нападение на квартиру губернского предводителя, у которого они отобрал подарки эмира Бухарского — персидский ковёр и трость с золотыми инкрустациями.
— Отчаянный молодой человек. А почему его прозывают Гайдук?
— Гайдуками в наших краях в старину называли эдаких робин гудов, борцов за народное счастье. А Котов весьма популярен у обывателей — нападая на помещиков, он отдавал часть похищенного, обычно то, что тяжело было унести, народу, а один раз освободил 20 крестьян, арестованных за порубку помещичьего леса.
— И правда, в Робин Гуда играет. Умный, каналья, небось из-за этого робингудства и поддержку у населения имеет?
— Ещё какую! Причём не только у народа, его и интеллигентная публика обожает, особенно дамы-с. Из-за этого мы так долго и не могли его поймать — охотников укрыть Гайдука — хоть отбавляй, а доносить на него никто и не думает. В общем, два года мы за ним гонялись, и наконец, прошлым летом вашему покорному слуге удалось его арестовать.
— Так почему же он в Петербурге, а не на каторге?
— Бежал-с. И месяца в тюрьме не провёл, скрылся.
— Понятно. Есть у вас какие-либо соображения, где его искать?
Губернский секретарь посмотрел на Филиппова несколько ошарашенным взглядом:
— Никаких, абсолютно никаких. Признаться честно, я на столичную полицию рассчитывал. Гайдук из нашей губернии и не выезжал никогда, поэтому о его здешних связях мне ничего не известно. Я могу рассказать о его подельниках и пособниках в Бессарабии, но более ничего… Ну и на любое моё содействие в розысках вы можете конечно рассчитывать.
— Замечательно. Вы надолго к нам?
— Полицмейстер велел мне без Котова, живого или мёртвого, домой не возвращаться.
— Отлично. Ну что ж, Мечислав Николаевич, — приказал Филиппов Кунцевичу, — забирайте Августа Христиановича, знакомьте с дознанием, и Бог вам в помощь.
Кунцевич вышел из сыскной далеко за полночь — долго расспрашивал бессарабского гостя о Гайдуке, потом читал привезённые из Кишинёва материалы. Когда приехал домой, горничная протянула ему визитную карточку. На ней значилось: «Николай Михайлович Хаджи-Македони, титулярный советник, пристав 3-го стана Хотинского уезда Бессарабской губернии».
— Вот те раз! Ещё одного румына нелёгкая принесла. Давно был?
— Первый раз в два часа приходили, потом в шесть вечера, а последний раз — в восемь.
— Однако, не терпится ему меня увидеть.
Кунцевич перевернул визитку и прочёл просьбу титулярного советника телефонировать ему в меблированные комнаты «Пале-Рояль» «в любое удобное господину коллежскому секретарю время». Мечислав Николаевич телефонировал. Он знал, что в «Пале-Рояле» около двухсот номеров, ждать, пока пристава найдут и пригласят к телефону не намеревался, хотел сказать портье, что бы тот попросил гостя перезвонить поутру, но гостиничный служитель, услышав фамилию постояльца промолвил: «Секундучку-с» и коллежский секретарь тут же услышал в трубке другой голос:
— Господин Кунцевич? Здесь Хаджи-Македони. Прошу прощения, что приходится общаться такой поздно, но дело не терпит отлагательств. Мы сможем увидеться?
— Прямо сейчас? — недовольно спросил Мечислав Николаевич.
— Если это возможно.
— Может быть утром?
— Я знаю, как отыскать Котова.
— Это меняет дело. Где вы хотите встретится?
— Где вам будет удобнее.
Чиновник для поручений помедлил, а потом сказал в трубку:
— Ну хорошо, приезжайте ко мне.
— Большое спасибо, — обрадовался бессарабец, — буду через двадцать минут!
Коллежский секретарь положил трубку на рычаг аппарата, поднял глаза и увидел стоявшую в дверях спальни сожительницу:
— У нас будут гости? Так вот, я к ним не выйду.
— Да, да, конечно, Лизонька, не выходи, это по службе, мы в кабинете поговорим. Настасья, — обратился Кунцевич к горничной, — прикажи Матрёне поставить самовар.
Увидев станового, Мечислав Николаевич обрадовался в душе, что Лиза спит. Саженного роста, атлетически сложенный тридцатилетний брюнет, красивое лицо которого украшали лихо закрученные роскошные усы, относился к тому типу представителей сильного пола, при встрече с которым у любой, даже самой добродетельной женщины захватывает сердце и в голове начинают бродить шальные мысли. Коллежский секретарь в сожительнице конечно был уверен, но… Одним словом, бережёного Бог бережёт.
Становой был одет в партикулярное — безупречно скроенный из дорогой ткани костюм лишний раз подчёркивал все достоинства его фигуры. Мечислав Николаевич, несколько раз извинившись, посетовав на всю щепетильность дела, потребовал у молдавского полицейского удостоверить самоличность[13].
— Извольте — пристав протянул сыщику лист бумаги.
Это было командировочное удостоверение, подписанное бессарабским губернатором Раабеном. Изучив документ, чиновник сделал приглашающий жест по направлению к сервированному чайным прибором столику в гостиной:
— Прошу вас.
Пристав сел, и Мечислав Николаевич тут же налил ему чаю.
— Итак, слушаю вас внимательно. Начать попрошу с того, почему вы не обратились напрямую к моему начальству, а захотели встретиться со мной приватно. И вообще, как вам стало известно, что именно я занимаюсь делом Котова?