Девушка в испуге уставилась на него, ее темные глаза наполнились слезами.
— Я тебе не нравлюсь, великий? — пробормотала она.
— Ты очень хорошенькая, — выпалил Хэл, — но…
Как он мог ей объяснить, что женат на золотом воспоминании?
— Позволь мне остаться с тобой, повелитель, — жалобно попросила девушка. — Если ты отвергнешь меня, меня отправят на казнь. Я умру, в мое тело вонзят острый кол… Пожалуйста, позволь мне остаться, о великий! Пощади никудышную женщину, о Сияющее Белое Лицо!
Хэл повернулся к Эболи:
— И что мне делать?
— Отошли ее. — Эболи пожал плечами. — Как она и сказала, она ничтожна. А ты потом можешь просто зажать уши и не слушать, как она вопит на колу.
— Не издевайся надо мной, Эболи! Ты же знаешь, я не могу предать память любимой женщины.
— Сакиина умерла, Гандвана. Я тоже ее любил, как брат, но она умерла. А это дитя живо, но к завтрашнему рассвету это изменится, если ты ее не пожалеешь. А это совсем не то, чего хотела бы от тебя Сакиина.
Эболи остановился над второй девушкой, взял ее за руку и заставил подняться на ноги.
— Больше я ничем не могу тебе помочь, Гандвана. Ты мужчина, и Сакиина это знала. Но теперь ее нет, и вряд ли ей понравилось бы, если бы ты всю оставшуюся жизнь провел в одиночестве.
Он увел свою девушку в глубину хижины, где на полу лежала груда мягких меховых одеял и стояла пара резных деревянных подголовников. Уложив девушку, Эболи опустил кожаную занавеску, скрывшую их.
— Как тебя зовут? — спросил Хэл девушку, жавшуюся к его ногам.
— Я Иньоси, Медоносная Пчела, — ответила она. — Прошу, не посылай меня на смерть.
Она подползла совсем близко, обхватила его ноги и прижалась лицом к его животу.
— Я не могу… — пробормотал Хэл. — Я принадлежу другой женщине…
Но Иньоси прикрывал лишь расшитый бусами фартучек, а ее дыхание было теплым и нежным, оно касалось его живота, а руки девушки гладили его бедра…
— Я не могу… — в отчаянии повторил Хэл, но одна из маленьких ручек Иньоси уже забралась под его набедренную повязку.
— Твои уста говорят мне одно, могучий повелитель, — промурлыкала она, — но великое копье твоей мужской силы говорит мне другое…
Хэл испустил негромкий горестный стон, подхватил девушку на руки и бегом перенес ее туда, где была приготовлена меховая постель для него самого.
Поначалу ее ошеломила ярость его страсти, но потом она испустила радостный крик и ответила с таким же пылом…
Перед рассветом, собираясь уйти от него, Иньоси прошептала:
— Ты спас мою никчемную жизнь. В ответ я должна попытаться спасти твою, великолепную.
Она поцеловала его в последний раз, а потом, касаясь губами его губ, чуть слышно проговорила:
— Я слышала, как Мономатапа говорил с Замой, когда сидел на моей спине. Он уверен, что Эболи вернулся для того, чтобы отобрать божественный трон. Завтра во время приема, на который он вызвал тебя и Эболи, он прикажет своим телохранителям схватить вас и бросить с вершины утеса на камни внизу, где ждут гиены и стервятники, чтобы они сожрали ваши тела. — Иньоси прижалась к груди Хэла. — Я не хочу, чтобы ты умер, мой господин. Ты так прекрасен!
Потом она поднялась с постели и бесшумно выскользнула в темноту.
Хэл подошел к очагу и бросил в него вязанку дров. Дым поднялся к отверстию в центре куполообразной крыши, и пламя осветило хижину мерцающим желтым светом.
— Эболи? Ты один? Нужно немедленно поговорить, — окликнул он друга.
Эболи появился из-за занавески.
— Девушка спит, но говори по-английски.
— Твой братец собирается убить нас обоих во время приема.
— Это тебе твоя девушка сказала? — спросил Эболи, и Хэл виновато кивнул при упоминании об его измене.
Эболи сочувственно улыбнулся:
— Значит, маленькая Пчелка спасает твою жизнь? Сакиина порадовалась бы этому. Тебе не стоит чувствовать себя виноватым.
— Если мы попытаемся сбежать, твой брат наверняка отправит в погоню целую армию. Нам ни за что не добраться снова до реки.
— Итак, у тебя есть какой-то план, Гандвана?
Зама явился за ними, чтобы проводить на прием к повелителю. Они вышли из полутьмы хижины под лучи сияющего африканского солнца, и Хэл остановился, чтобы оглядеться и оценить окружение Мономатапы.
Он мог лишь приблизительно прикинуть их количество, но на открытом пространстве выстроился, пожалуй, целый полк королевской охраны, около тысячи высоких воинов с уборами из перьев на головах, отчего они казались и вовсе гигантами. Легкий утренний ветерок заставлял перья колыхаться, солнце играло на широких наконечниках копий.
За спинами воинов племенная знать заполнила оставшееся пространство, выстроившись даже по верху стены из гранитных блоков, что окружала цитадель. Сотня королевских жен сгрудилась у входа в жилище короля. Некоторые были такими толстыми и так увешаны тяжелыми украшениями, что не могли передвигаться без посторонней помощи и тяжело опирались на своих служанок. Когда они шагали, их толстые ягодицы колыхались, как мягкие мешки, наполненные салом.
Зама вывел Хэла и Эболи в центр двора и оставил их там. Тяжелое молчание повисло над толпой, никто не двигался, пока вдруг командующий стражей не загудел в спиралевидный рог куду, и в дверях своей хижины появился Мономатапа.
Толпа разом судорожно вздохнула, и все как один растянулись во весь рост на земле, закрыв лица. Только Хэл и Эболи остались стоять.
Мономатапа быстро подошел к своему живому трону и уселся на обнаженную спину Иньоси.
— Заговори первым! — выдохнул Хэл краем рта. — Не дай ему отдать приказ о казни.
— Вижу тебя, брат мой! — приветствовал короля Эболи, и вся свита застонала от ужаса, наблюдая такое нарушение правил приличий. — Вижу тебя, Великий Повелитель Небес!
Мономатапа ничем не дал понять, что слышит.
— Я принес тебе привет от духа нашего отца, Холомимы, бывшего Мономатапой до тебя.
Брат Эболи заметно отпрянул, как будто прямо перед ним поднялась кобра.
— Ты говоришь с духами? — Его голос слегка дрогнул.
— Наш отец приходил ко мне этой ночью. Он был таким же высоким, как большое дерево баобаба, а его лицо было ужасно, глаза горели. Его голос был подобен небесному грому. Он пришел ко мне, чтобы произнести страшное предупреждение.
Вокруг застонали от суеверного ужаса.
— Что это за предупреждение? — прохрипел Мономатапа, в благоговейном трепете уставившись на брата.
— Наш отец боится за наши жизни, твою и мою. Великая опасность грозит нам обоим!
Несколько толстых королевских жен завизжали, а одна рухнула на землю в припадке с пеной на губах.
— Что это за опасность, Эболи?
Король испуганно огляделся вокруг, как будто ища среди приближенных убийцу.
— Наш отец предупредил меня, что наши жизни слились в момент нашего рождения. Если один из нас процветает, то и другой тоже.
Мономатапа кивнул:
— Да… и что еще сказал наш отец?
— Он сказал, что как мы соединены в жизни, так соединимся и в смерти. Он предсказал, что мы оба умрем в один день, но что этот день изберем мы сами.
Лицо короля приобрело странный серый оттенок и заблестело от пота. Старейшины вскрикнули, а те, кто стоял ближе всего к королю, выхватили маленькие железные ножи и резанули себя по груди и рукам, чтобы обрызгать землю кровью для защиты короля от колдовства.
— Меня сильно встревожили слова, произнесенные нашим отцом, — продолжил Эболи. — И мне хотелось бы остаться с тобой здесь, на Небесной Земле, чтобы защитить тебя от такой судьбы. Но увы, тень отца предостерегла меня, что, если я останусь здесь еще на день, я умру и Мономатапа умрет вместе со мной. Я должен уйти немедленно и никогда не возвращаться. Это единственный способ для нас обоих пережить проклятие.
— Да будет так!
Мономатапа поднялся на ноги и ткнул в сторону Эболи дрожащим пальцем:
— Ты должен уйти прямо сегодня!
— Увы, мой возлюбленный брат, я не могу покинуть эти места без того дара, за которым пришел к тебе.
— Говори, Эболи! В чем именно ты нуждаешься?
— Мне необходимо получить сто пятьдесят твоих лучших воинов, чтобы они защищали меня, потому что меня подстерегает ужасный враг. Без этих воинов я наверняка уйду прямо навстречу смерти, а моя смерть будет предвещать смерть самого Мономатапы.
— Выбирай! — проревел Мономатапа. — Выбирай из моих лучших амадода и забирай их с собой! Они — твои рабы, делай с ними что пожелаешь. Но все равно уходи сегодня же, еще до захода солнца. Покинь мои земли навсегда!
В первой лодке Хэл быстро миновал отмели и через дельту Мусело вышел в море. Большой Дэниел шел следом. Они увидели «Золотую ветвь», стоявшую на якоре в десяти саженях за мелководьем, там, где они ее оставили.
Заметив лодки, Нед Тайлер объявил на фрегате тревогу и поставил людей к орудиям. Полубаркасы были так набиты людьми, что погрузились в воду почти до края бортов. Издалека они напоминали боевые каноэ. Сверкающие копья и украшенные перьями головные уборы амадода настолько усиливали это впечатление, что Нед приказал дать предупредительный выстрел над их головами. Как только бабахнула пушка и над водой в полукабельтове от первой лодки взлетел фонтан воды, Хэл встал на носу и замахал плащом с крестом.
— Спаси нас Господь! — задохнулся Нед. — Это мы в капитана выстрелили!
— Не стану торопиться забыть, как именно вы меня встретили, мистер Тайлер, — сурово сказал ему Хэл, поднимаясь на борт. — Я достоин салюта из четырех орудий, а не из одного-единственного.
— Благослови тебя Господь, капитан, я же не знал, что это ты. Я подумал, там толпа бешеных дикарей, прошу прощения, сэр.
— Но это мы, мистер Тайлер! Это мы!
Хэл усмехнулся, видя, как растерялся Нед при появлении огромной толпы величественных воинов, хлынувших на палубу «Золотой ветви».
— Надеюсь, ты сумеешь сделать из них моряков, мистер Тайлер?
Выполнив задуманное, Хэл снова повел корабль на север, в узкий пролив между Мадагаскаром и материком. Он направлялся к Занзибару, торговому центру всего этого побережья. Там он надеялся узнать больше о ходе священной войны на Большом Роге и, если повезет, услышать что-нибудь о маршруте «Чайки Мори».