— Я подумал, что, раз уж «Богиня» снова может выйти в море, мне лучше поискать вас на Игольном мысе, вдруг вы все еще там? Тогда я и наткнулся на него. А он привел меня сюда.
— Что ж, рад тебя видеть, старый друг. Но скажи, есть у тебя вести из дома?
Сэр Фрэнсис нетерпеливо подался вперед. Это всегда было первым вопросом, который мужчины задавали друг другу, когда встречались здесь, по другую сторону Линии. Они могли забраться в самые дальние части морей, не нанесенные на карты, но их сердца всегда тосковали по родине. А с тех пор как сэр Фрэнсис получал новости из Англии, прошел почти год.
При его вопросе лицо Ричарда Листера помрачнело.
— Через пять дней после того, как я вышел из Порт-Луиса, я встретил «Уиндсонг», один из королевских фрегатов. Он лишь за пятьдесят шесть дней до этого вышел из Плимута и направлялся к Коромандельскому берегу, к Индостану.
— И какие у них были новости? — нетерпеливо перебил его сэр Фрэнсис.
— Ничего хорошего, Господь свидетель. Они сказали, что вся Англия охвачена чумой, что мужчины, женщины и дети умирают тысячами и десятками тысяч и хоронить их достаточно быстро невозможно, так что тела просто лежат и разлагаются прямо на улицах.
— Чума!.. — Сэр Фрэнсис в ужасе осенил себя крестом. — Гнев Божий…
— И еще вот что. Пока чума безумствует в каждом городе и в каждой деревне, Лондон был уничтожен гигантским пожаром. Они сказали, что огонь не пощадил почти ни одного дома.
Сэр Фрэнсис в смятении уставился на него:
— Лондон сгорел? Не может быть! А король… он спасен? Это голландцы подожгли город? Говори же, друг, говори!
— Да, Черный Парень в безопасности. Но — нет, на этот раз голландцев винить не приходится. Пожар начался в одной из пекарен в Паддингтоне и три дня бушевал, не утихая. Собор Святого Павла сгорел до основания, и ратуша, и королевская биржа, и сотня приходских церквей, и бог знает что еще. Говорят, разрушения оцениваются в десять миллионов фунтов.
— Десять миллионов! — в ужасе выдохнул сэр Фрэнсис. — Даже богатейший в мире монарх не сможет найти такие деньги. Ричард, ведь годовой доход короны меньше миллиона! Король и нация превратились в нищих!
Ричард Листер мрачно кивнул, соглашаясь.
— Но это не все дурные вести. Голландцы основательно нас разбили. Этот их черт Райтер прорвался прямиком в Мидуэй и Темзу. Мы потеряли из-за него шестнадцать кораблей, и он захватил «Короля Карла» прямо на причале в доках Гринвича и уволок его в Амстердам.
— Флагманский корабль!.. Цвет и гордость всего нашего флота… Переживет ли Англия такое поражение, тем более вместе с чумой и пожаром?
Листер снова качнул головой:
— Говорят, король собирается начать с голландцами переговоры о мире. Может, война уже и кончилась. А могла кончиться и несколько месяцев назад, просто мы того не знаем.
— Лучше будем молиться, чтобы это было не так. — Сэр Фрэнсис оглянулся на «Решительный». — Я захватил его около трех недель назад. Если война уже окончена, я ничего не получу за это от короны. А мои действия расценят как пиратство.
— Таковы повороты войны, Фрэнки. Ты ведь не знаешь и не можешь знать о мире. Так что некому, кроме голландцев, винить тебя за это.
Ричард Листер мотнул головой, показывая своим здоровенным красным носом в сторону «Чайки Мори»:
— Похоже на то, что чувства милорда Камбра оскорблены невниманием к нему. Направляется к нам.
Буззард как раз спустился в лодку и встал на корме. Заработали весла, и суденышко пошло по проливу. Вскоре лодка ударилась о борт «Богини», и Буззард по веревочному трапу взобрался на палубу.
— Фрэнки! — приветствовал он сэра Фрэнсиса. — С тех пор как мы расстались, дня не прошло, чтобы я не молился за тебя.
Он быстро прошагал через палубу, клетчатый плед развевался на его плечах.
— И мои молитвы были услышаны! Этот красавчик-галеон, что на берегу, похоже, был битком набит специями и серебром, так я слышал.
— Если бы ты подождал еще день-другой, прежде чем уйти со стоянки, то мог бы получить свою долю.
Буззард весело развел руками:
— Но, дорогой мой Фрэнки, что ты такое говоришь? Я не уходил со стоянки. Я просто немного прогулялся на восток, хотел проверить, не готовят ли нам голландцы засаду дальше в море. И поспешил обратно, как только смог. Но ты уже ушел.
— Позволь мне напомнить тебе твои собственные слова, сэр. «Я просто потерял терпение. Шестьдесят пять дней — этого для меня достаточно, и для моих храбрых парней тоже».
— Мои слова, Фрэнки? — Буззард покачал головой. — Похоже, слух сыграл с тобой шутку. Или ветер тебя обманул, ты плохо меня расслышал.
Сэр Фрэнсис коротко рассмеялся:
— Ты зря тратишь талант величайшего лжеца Шотландии. Здесь ты никого им не удивишь. И я, и Ричард слишком хорошо тебя знаем.
— Фрэнки, я надеюсь, ты не хочешь сказать, что пытаешься смошенничать и лишить меня моей честной доли добычи? — Камбр изобразил на лице одновременно грусть и недоверие. — Я согласен: я не участвовал в захвате и не могу рассчитывать на полную долю. Дай мне треть — и я не стану придираться.
— Вдохните поглубже. — Фрэнсис небрежно опустил руку на эфес своей сабли. — Этот аромат специй — все, что ты от меня получишь.
Буззард чудесным образом развеселился и гулко расхохотался:
— Фрэнки, мой старый и дорогой друг по оружию! Приходи вечером ко мне на корабль, поужинаем и обсудим под глоток доброго шотландского виски вступление твоего сына в орден.
— А, так это посвящение Хэла привело тебя сюда? Не серебро и специи?
— Я же знаю, как дорог тебе твой сын, Фрэнки… и всем нам. В нем все твои надежды. И мы все хотим, чтобы он стал рыцарем ордена. Ты ведь часто говорил об этом. Разве не так?
Сэр Фрэнсис посмотрел на сына и почти незаметно кивнул.
— Что ж, тогда тебе еще много лет может не подвернуться такой шанс. Здесь нас трое — рыцарей-мореходов. А это наименьшее необходимое количество, чтобы ввести новичка на первую ступень. Где еще ты найдешь трех других рыцарей, чтобы организовать заседание ложи здесь, по эту сторону Линии?
— Как мудро сказано, сэр! И конечно, это не имеет отношения к дележу, о котором ты упомянул минуту назад? — Тон сэра Фрэнсиса был полон злой иронии.
— Мы не будем больше об этом говорить. Ты ведь честный человек, Фрэнки. Суровый, но честный. И ты никогда не станешь обманывать брата-рыцаря, разве не так?
Сэр Фрэнсис вернулся после ужина с лордом Камбром на борту «Чайки Мори» задолго до полуночной вахты. И как только он оказался в своей каюте, сразу послал Оливера за Хэлом.
— В ближайшее воскресенье. Через три дня. В лесу, — сообщил он сыну. — Все оговорено. Мы начнем заседание ложи, когда встанет луна, чуть позже колокола второй ночной вахты.
— Но Буззард! — запротестовал Хэл. — Он тебе не нравится, ты ему не доверяешь. Он может нас подвести…
— Все равно Камбр был прав. Мы можем не собрать вместе трех рыцарей до самого возвращения в Англию. И я должен воспользоваться этой возможностью, знать, что ты под надежной защитой ордена. Один лишь Господь знает, когда снова появится такой шанс.
— Но мы окажемся в его руках, сойдя на берег, — предостерег Хэл. — Он может затеять грязную игру.
Сэр Фрэнсис покачал головой:
— Мы никогда не отдадимся на милость Буззарда, не бойся.
Встав, он подошел к своему сундуку и поднял крышку.
— Я это приготовил ко дню твоего посвящения. Вот твоя одежда.
Он вернулся к сыну, держа в руках сверток, который опустил на свою койку.
— Надень. Надо убедиться, что все тебе впору.
Повысив голос, сэр Фрэнсис позвал:
— Оливер!
Слуга появился мгновенно, прихватив с собой мешочек, где хранились принадлежности для ремонта одежды. Хэл снял старую потрепанную парусиновую куртку и штаны и с помощью Оливера начал натягивать на себя церемониальную форму ордена. Он никогда и не мечтал о том, чтобы иметь такую прекрасную одежду.
В комплект входили белые шелковые чулки, атласные темно-синие бриджи и камзол с прошитыми золотой нитью рукавами. Ботинки из полированной черной кожи украшали тяжелые серебряные пряжки; из такой же кожи была изготовлена перевязь. Оливер расчесал густые волосы Хэла и надел ему на голову офицерскую шляпу. Ее широкие поля украшали отборные страусиные перья с рынка в Занзибаре.
Когда облачение юноши завершилось, Оливер, склонив голову набок, обошел его вокруг, критически разглядывая.
— Тесновато в плечах, сэр Фрэнсис. Мастер Хэл становится все шире с каждым днем. Но это легко поправить, всего несколько минут.
Сэр Фрэнсис кивнул и снова приблизился к сундуку. Сердце Хэла подпрыгнуло, когда он увидел в руках отца свернутый плащ. Это был символ рыцарства, ради получения которого Хэл так усердно учился. Сэр Фрэнсис подошел к сыну и набросил плащ ему на плечи, защелкнув у горла застежку. Белые складки плаща упали до колен Хэла, алый крест лег на плечи.
Сэр Фрэнсис отступил назад и внимательно посмотрел на сына.
— Кое-чего не хватает, — проворчал он и вернулся к сундуку.
На этот раз он достал из него саблю, но не обычную. Хэл отлично ее знал. Это была фамильная ценность Кортни, и ее великолепие всегда вызывало у Хэла благоговение. Отец, подойдя с ней к Хэлу, еще раз повторил историю сабли:
— Этот клинок принадлежал Чарльзу Кортни, твоему прадеду. Восемьдесят лет назад ею наградил его сам сэр Фрэнсис Дрейк за участие в захвате порта Ранчерия на северо-восточном побережье Америки. Этот клинок был сдан Дрейку испанским губернатором, доном Франсиско Мансо.
Он протянул Хэлу ножны из золота и серебра, чтобы сын как следует рассмотрел их. Ножны украшала чеканка, изображавшая короны, дельфинов и морских духов, собравшихся вокруг героической фигуры восседающего на троне Нептуна. Сэр Фрэнсис перевернул саблю, предлагая взгляду Хэла эфес. В его верхней части находилась большая сапфировая звезда. Хэл извлек саблю из ножен и снова увидел, что это не просто разукрашенная игрушка какого-нибудь испанского пижона. Лезвие было выковано из наилучшей толедской стали, инкрустированной золотом. Хэл, радуясь гибкости и закалке оружия, пальцами согнул клинок и отпустил, и сталь зазвенела.