Эболи оторвал кусок утиной грудки и впился в нее зубами.
— Ты должен быть осторожен, чтобы не оцарапать нежные части своего тела о терновые колючки, когда будешь пролезать сквозь дыру в заборе ради своего долга.
Хэл перестал жевать, утка потеряла для него всякий вкус. Похоже, Эболи обнаружил узкую щель в колючей изгороди позади домика Катинки — ту самую, которую тайком оставил там Хэл.
— И давно ты знаешь? — спросил он с набитым ртом.
— А что, я не должен был знать? — ответил вопросом Эболи. — У тебя глаза становятся как полная луна, когда ты смотришь в определенном направлении, и я слышал, как ты ревешь среди ночи, словно раненый буйвол.
Хэл застыл в ошеломлении. Он ведь старался быть таким осторожным, таким хитрым…
— Как ты думаешь, отцу известно? — с трепетом спросил он.
— Ты ведь до сих пор жив, — напомнил ему Эболи. — Если бы он знал, было бы по-другому.
— Но ты никому не скажешь? — прошептал Хэл. — Особенно ему?
— Особенно ему, — согласился Эболи. — Но ты будь поосторожнее, не выкопай себе могилу тем копьем, что болтается между твоими ногами.
— Я люблю ее, Эболи! — шепотом сообщил Хэл. — Я спать не могу, все думаю о ней.
— Я слыхал, что ты не спишь. И думал, что можешь весь корабль разбудить своей бессонницей.
— Не надо надо мной насмехаться, Эболи. Я умереть готов ради нее!
— Тогда я должен спасти твою жизнь и отвести тебя к ней.
— Ты пойдешь со мной? — Хэл был потрясен таким предложением.
— Я буду тебя ждать у дыры в изгороди. Охранять тебя. Тебе может понадобиться моя помощь, если вдруг ее муж обнаружит тебя там, где тебя быть не должно.
— Ох, это жирное животное! — в ярости воскликнул Хэл, ненавидя губернатора всем своим сердцем.
— Жирное — возможно. Хитрое — почти наверняка. Могущественное — без сомнений. Не надо его недооценивать, Гандвана. — Эболи встал. — Я пойду вперед, проверю, свободен ли путь.
Они вместе скользнули в темноту и вскоре остановились у задней части изгороди.
— Тебе незачем меня ждать, Эболи! — прошептал Хэл. — Может, я задержусь.
— Если не задержишься, я буду разочарован, — сказал Эболи на своем языке. — И запомни навсегда мой совет, Гандвана, потому что он принесет тебе пользу на всю жизнь. Страсть мужчины, как пожар в высокой сухой траве, жаркая и яростная, но она быстро выгорает. А женщина закипает медленно, как котел мага на углях, пока наконец не бросит свои чары. Поспешай во всем, кроме любви.
Хэл вздохнул в темноте:
— Ну почему женщины так отличаются от нас, Эболи?
— Поблагодари всех своих богов, да и моих тоже, за то, что это именно так.
Эболи усмехнулся, и его зубы сверкнули в темноте. Он легонько подтолкнул Хэла к дыре в изгороди.
— Если позовешь, я прибегу.
В ее домике все еще горела лампа. Сквозь щели в тростниковой крыше пробивались полоски желтого света. Хэл прислушался, подойдя к стене, но не услышал голосов. Подкравшись к чуть приоткрытой двери, он заглянул внутрь и увидел огромную кровать под балдахином на четырех ножках — его люди принесли это ложе из каюты на «Решительном». Полог был задернут ради защиты от насекомых, так что Хэл не знал, один ли человек скрывается за ним.
Бесшумно войдя, он тихо подошел к кровати. Едва он коснулся полога, маленькая белая ручка показалась между его складками, схватила его протянутую руку и втащила Хэла внутрь.
— Ни звука! — прошипела Катинка. — Ни слова не говори!
Ее пальцы уже проворно расстегивали пуговицы на его рубашке, распахивая ее до талии, а ногти болезненно впивались в его грудь.
Одновременно губы Катинки прижались к его губам. До этого она его не целовала, и жар и нежность этих губ ошеломили Хэла. Он попытался дотянуться до ее груди, но Катинка схватила его за запястья и прижала ему руки к бокам, а ее язык уже скользнул в его рот…
Потом, все так же прижимая его руки, Катинка заставила Хэла упасть на спину. Ее быстрые пальцы расстегнули его молескиновые бриджи, и тут же она, в буре шелка и кружев, села на него верхом и прижала Хэла к атласной простыне. Не пользуясь руками, она своей тайной щелью нашарила его копье — и поглотила его…
Много позже Хэл заснул так крепко, что это было похоже на маленькую смерть.
Настойчивые пальцы на его голой руке разбудили Хэла, он мгновенно проснулся, встревоженный.
— Что… — начал было он, но крепкая ладонь зажала ему рот.
— Гандвана! Не шуми. Быстро найди свою одежду, и идем со мной. Скорее же!
Хэл мягко скатился с кровати, стараясь не потревожить лежавшую рядом женщину, и нащупал свои бриджи — там, куда она их бросила.
Эболи и Хэл молчали, пока не выбрались наружу сквозь щель в изгороди. Там они остановились, и Хэл, посмотрев на небо, по положению огромного Южного Креста относительно горизонта понял, что до рассвета осталось всего около часа. Это был тот час, когда все человеческие силы находятся в своей нижней точке.
Хэл оглянулся, всматриваясь в темный силуэт Эболи.
— Что случилось, Эболи? — требовательно спросил он. — Почему ты пришел за мной?
— Прислушайся!
Эболи положил руку на плечо юноши, и Хэл вскинул голову.
— Я ничего не слышу.
— Подожди…
Эболи стиснул его плечо, призывая к молчанию.
И тут Хэл услышал это — далекий и слабый, заглушенный деревьями, взрыв неконтролируемого смеха.
— Где?..
Хэл был озадачен.
— На берегу.
— Божьи раны! — вырвалось у Хэла. — Что за чертовщина?
Он бросился бежать к лагуне в сопровождении Эболи, спотыкаясь в темноте на неровной лесной почве. Низко нависшие ветки хлестали их по лицам.
Когда они добрались до первых хижин лагеря, впереди послышался новый шум, обрывки невнятных песен, взрывы безумного смеха.
— Орудия… — выдохнул Хэл.
И в то же самое мгновение в смутном свете гаснущего костра заметил чей-то светлый силуэт. Потом он услышал голос отца:
— Кто идет?
— Это Хэл, отец.
— Что происходит?
Хотя вид сэра Фрэнсиса ясно свидетельствовал о том, что он только что проснулся — отец Хэла был облачен в одну рубашку, а голос его звучал хрипловато после сна, — но в его руке сверкнула сабля.
— Не знаю, — ответил Хэл.
Снова раздался взрыв глупого хохота.
— Это на берегу. Где орудия…
Не произнеся больше ни слова, все трое бросились в ту сторону, откуда доносилось веселье, и вскоре вместе очутились у первой кулеврины.
Здесь, на краю лагуны, шатер листьев над головами был не таким плотным и позволял последним лучам луны освещать все вокруг. Глазам подбежавших предстала картина: один из артиллеристов висел на длинном стволе пушки. Когда сэр Фрэнсис в бешенстве пнул его ногой, он просто свалился на песок.
В этот момент Хэл заметил маленький бочонок, стоявший у края орудийной ямы. Не замечая пришедших, один из артиллеристов стоял перед ним на четвереньках, словно пес, и слизывал жидкость, капавшую из крана. Хэл почуял сахарный запах, тяжелый в свежем ночном воздухе, как аромат какого-нибудь ядовитого цветка. Он спрыгнул в яму и схватил матроса за волосы.
— Где вы раздобыли ром? — прорычал он.
Мужчина устремил на него затуманенный взгляд. Хэл с размаху врезал его кулаком в челюсть, да так, что у матроса чуть не вылетели все зубы.
— Проклятая пьянь! Где вы это взяли? — Хэл ткнул мужчину острием кинжала. — Отвечай, или я перережу тебе глотку!
Боль и угроза слегка отрезвили жертву.
— Это прощальный подарок от его лордства, — выдохнул он. — Он прислал нам бочонок с «Чайки», чтобы мы выпили за его здоровье и пожелали попутного ветра…
Хэл отшвырнул от себя пьяное существо и выпрыгнул на парапет.
— А другие команды? Буззард и им прислал подарочки?
Все трое побежали вдоль ряда укреплений, и в каждом им попадались сладко воняющие дубовые бочонки и бесчувственные тела. Лишь немногие матросы держались на ногах, но и они шатались и с трудом ворочали языками.
Мало кто из английских моряков имел силы сопротивляться соблазну этой крепкой эссенции сахарного тростника.
Даже Тимоти Рейли, один из самых доверенных рулевых, уступил, и хотя он пытался что-то отвечать на обвинения сэра Фрэнсиса, но едва стоял. Сэр Фрэнсис ударил его по голове эфесом сабли, и Рейли растянулся на песке.
В это мгновение из лагеря примчался Большой Дэниел.
— Я услышал шум, капитан. Что тут случилось?
— Этот Буззард попотчевал все орудийные расчеты выпивкой. Теперь все они бесполезны. — Голос сэра Фрэнсиса дрожал от бешенства. — А это может означать только одно. Нельзя терять ни минуты. Буди всех в лагере. Вооружай людей… но тихо, тихо!
Дэниел исчез. А Хэл услышал на корабле, стоявшем в темной спокойной лагуне, тихий скрип ворота и щелчок, от которого у него по спине пробежал холод.
— Подъемный ворот! — воскликнул он. — «Чайка» натягивает якорную пружину!
Они пристально всмотрелись в пролив. И в свете луны увидели, как силуэт «Чайки» начал меняться: трос, натянутый от якоря к вороту, разворачивал его корму — корабль становился к берегу бортом, направляя на пляж орудия.
— Его орудия выставлены! — воскликнул сэр Фрэнсис, когда лунный свет блеснул на пушечных стволах.
Теперь они уже различали за каждой из пушек слабое свечение фитилей в руках артиллеристов «Чайки».
— Дыхание сатаны, они хотят нас расстрелять! Ложись! — закричал сэр Фрэнсис. — Все ложитесь!
Хэл перепрыгнул парапет орудийной ямы и прижался к ее песчаному дну.
Ночь внезапно озарилась ярким светом, как будто вспыхнули молнии. А через мгновение гром выстрелов потряс их барабанные перепонки, и бешеный ливень снарядов, словно торнадо, прокатился по пляжу и обрушился на лес вокруг.
«Чайка» палила изо всех пушек по лагерю.
Картечь посыпалась на кроны деревьев наверху, обрушивая дождь ветвей, листвы и влажных кусков коры. В воздухе несся смертельный поток щепок, выбитых из стволов деревьев.
Легкие хижины не могли защитить находившихся внутри людей. Залп прошил домики насквозь, и шесты и тростниковые крыши взлетели в воздух, словно подхваченные приливной волной. Хэл услышал испуганные крики людей, очнувшихся посреди кошмара, и рыдания, крики и стоны тех, кого ранило дождем картечи или острыми обломками.