После этого он спустился в трюм вместе с двумя матросами, снял с пояса и лодыжек сэра Фрэнсиса кандалы и отцепил их от железного стержня у переборки.
Чтобы поднять освобожденного сэра Фрэнсиса на ноги, понадобилась помощь всех троих. Он был так слаб и измучен, что качался и спотыкался, словно пьяный, когда его бесцеремонно вытаскивали из люка.
— Прошу прощения, капитан, — хохотал в лицо сэру Фрэнсису Сэм. — Вы определенно спали не на постели из лепестков роз, уж это точно. Мне приходилось чуять запахи получше и в свинарниках, и у выгребных ям, друг мой Фрэнки!
Его вытащили на палубу и содрали с исхудавшего тела остатки одежды. Потом четверо матросов взялись за палубный насос, а Сэм направил струю из шланга на сэра Фрэнсиса.
«Чайка» как раз вошла в зеленое холодное течение у Бенгелы, омывавшее западное побережье континента. И струя ледяной морской воды из шланга чуть не сбила сэра Фрэнсиса с ног, ему пришлось ухватиться за ванты, чтобы не упасть. Но когда Сэм направил струю ему в лицо, сэр Фрэнсис, дрожа и задыхаясь, сумел смыть присохшую грязь с волос и тела. Ему было плевать на то, что Катинка ван де Вельде стояла у поручней на юте и внимательно рассматривала его нагое тело, не проявляя ни малейших признаков скромности.
Только когда шланг был свернут и сэр Фрэнсис остался стоять на ветру, обсыхая, он получил возможность оглядеться и получить некоторое впечатление о положении и состоянии «Чайки». Хотя истощенное тело посинело от холода, он чувствовал себя освежившимся и набравшимся сил после купания. Да, зубы у него стучали, он содрогался от холода с головы до ног и в попытке немного согреться сложил руки на груди… Но он увидел примерно в десяти лигах к северу Африканский континент, узнал утесы и скалы на мысу, охранявшем вход в Фолс-Бей. Им нужно было обойти с наветренной стороны это опасное место, прежде чем они войдут в Столовую бухту на дальней стороне полуострова.
Ветра почти не было, поверхность моря казалась скользкой, как масло, и лишь длинные низкие волны поднимались и опадали, как грудь спящего чудовища.
Сэм Боуэлс сказал правду: если ветер им не поможет, им понадобится еще несколько дней для того, чтобы обогнуть мыс и бросить якорь в Столовой бухте. А сэр Фрэнсис не представлял, сколько еще его людей могут последовать за Тимоти, прежде чем их выпустят из западни рабского трюма.
Сэм Боуэлс бросил на палубу к ногам сэра Фрэнсиса истрепанную, но чистую одежду.
— Его лордство вас ожидает. Не заставляйте его терять терпение.
— Фрэнки!
Камбр встал навстречу сэру Фрэнсису, когда тот вошел в каюту на корме «Чайки».
— Как я рад видеть, что ты выглядишь еще лучше после временного пребывания внизу!
И прежде чем сэр Фрэнсис успел уклониться, Камбр стиснул его в медвежьих объятиях.
— Я должен принести глубочайшие извинения за то, как с тобой обходятся, но на том настояли голландский губернатор и его жена. Я сам никогда бы не допустил такой низости по отношению к брату по ордену.
Говоря так, Буззард быстро провел большими ладонями по телу сэра Фрэнсиса, проверяя, нет ли где спрятанного ножа или другого оружия, потом толкнул его в самое большое и самое удобное кресло в каюте.
— Стаканчик вина, мой добрый старый друг?
Он собственноручно налил вино, потом жестом приказал стюарду поставить перед сэром Фрэнсисом тарелку с рагу.
Хотя рот сэра Фрэнсиса наполнился слюной при запахе первой горячей пищи, какую ему предложили за почти две недели, он не шевельнул рукой, чтобы коснуться бокала или ложки, положенной рядом с рагу.
Камбр это прекрасно видел и, хотя и приподнял одну кустистую бровь, настаивать не стал, а просто взял свою ложку и зачерпнул из своей тарелки. Он жевал демонстративно громко и одобрительно, потом запил мясо солидным глотком вина из своего бокала и отер рыжие усы тыльной стороной ладони.
— Нет, Фрэнки, будь на то моя воля, я бы никогда не обошелся с тобой так недостойно. У нас были разногласия в прошлом, но они всегда разрешались в спортивном джентльменском духе, разве не так?
— Вроде спортивного нападения на мой лагерь без предупреждения? — спросил сэр Фрэнсис.
— Нет, давай не тратить время на пустые взаимные обвинения, — отмахнулся Буззард от замечания сэра Фрэнсиса. — Это не стало бы необходимостью, если бы ты согласился поделиться со мной добычей с того галеона. Но на самом деле я имел в виду, что мы с тобой понимаем друг друга. В сердце мы братья.
— Да, думаю, я тебя понимаю, — кивнул сэр Фрэнсис.
— Тогда ты поймешь, что все то, что причиняет боль тебе, причиняет ее и мне, и даже сильнее. Я страдал вместе с тобой каждую минуту твоего заключения.
— Мне горестно видеть твои страдания, милорд, но почему же ты не освободил меня и моих людей?
— Это мое самое горячее желание и намерение, уверяю тебя! Однако остается одно маленькое препятствие, мешающее мне это сделать. Мне просто необходимо увидеть с твоей стороны знак, что мои теплые чувства к тебе взаимны. Меня все так же глубоко ранит твое нежелание поделиться со мной, старый друг, отдать мне то, что мне принадлежит по праву по условиям нашего соглашения.
— Уверен, голландец отдал тебе то, чего тебе не хватало. Вообще-то, я видел, что́ ты грузишь на борт, и мне показалось, что в трюмах этого корабля находится весьма щедрая часть специй. Интересно, как адмирал флота Англии посмотрит на такой обмен с врагом.
— Несколько бочек специй… да тут и говорить-то не о чем! — улыбнулся Камбр. — Но мои братские чувства ничто не пробуждает так, как серебро и золото. Ну же, Фрэнки, мы уже достаточно времени потратили на любезности. И мы с тобой знаем, что ты забрал с галеона слитки и они припрятаны где-то неподалеку от твоего лагеря в Слоновьей лагуне. Я знаю, что я их найду, если поищу как следует, но к тому времени ты будешь мертв, тобой займется палач на мысе Доброй Надежды.
Сэр Фрэнсис улыбнулся и покачал головой:
— Я не прятал никаких сокровищ. Ищи, если хочешь, но ты ничего не найдешь, потому что находить нечего.
— Подумай как следует, Фрэнки. Ты знаешь, что голландцы сделали с английскими купцами, которых взяли в плен на острове Бали? Их распяли и сожгли им руки и ноги серным огнем. Я хочу спасти тебя от этого.
— Если у тебя нет других тем для разговора, я вернусь к своей команде.
Сэр Фрэнсис встал. Ноги уже крепче держали его.
— Сядь! — рявкнул Буззард. — Говори, где ты все спрятал, черт, и я высажу тебя и твоих людей на берег, не причинив больше никакого вреда, клянусь честью!
Камбр заискивал и бушевал еще час. Потом наконец вздохнул.
— Ты отвергаешь хорошую сделку, Фрэнки. Я теперь скажу, что готов сделать для тебя. Я бы ни для кого другого этого не сделал, но я люблю тебя как брата. Если мы вернемся обратно и ты отведешь меня к добыче, я поделюсь ею с тобой. Пополам, ровнехонько посередине. Ну, можно ли поступить более справедливо, а?
Но и это предложение сэр Фрэнсис встретил со спокойной, отстраненной улыбкой. И Камбр, не в силах больше сдерживать ярость, хлопнул ладонью по столу с такой силой и злобой, что все бокалы опрокинулись и вино расплескалось по каюте. Буззард взревел, обращаясь к Сэму Боуэлсу:
— Тащи этого надменного ублюдка прочь отсюда, надень на него кандалы!
Когда сэр Фрэнсис уже выходил из каюты, Буззард заорал ему вслед:
— Я все равно найду, где ты это спрятал, Фрэнки, клянусь, найду! Я знаю больше, чем тебе кажется! И как только я увижу тебя на парадном плацу в Доброй Надежде, я сразу вернусь в ту лагуну и не уйду оттуда, пока все не разыщу!
Еще один матрос сэра Фрэнсиса умер в цепях до того, как корабль бросил якорь у береговой линии мыса Доброй Надежды. Остальные же так ослабели, что им пришлось ползти, как животным, вверх по трапу на палубу. Там они сгрудились, едва держась на ногах. Их одежда стала жесткой от их собственной грязи. Оглядываясь по сторонам, люди моргали и пытались прикрыть глаза от сияния утреннего солнца.
Хэл никогда не подходил так близко к мысу Доброй Надежды. Когда они уходили в поход в начале войны, они остановились довольно далеко от него и смотрели на залив с большого расстояния. Однако тот недолгий момент не подготовил Хэла к великолепию этого морского пейзажа. Перед ним раскинулась царственная синева Атлантики, украшенная белыми всплесками пенных волн, послушных ветру, и эти воды набегали на берега столь прекрасные, что от их вида ослабевшие глаза юноши испытывали боль.
Легендарная гора с плоской вершиной как будто заполняла собой основную часть африканского неба и представляла собой гигантский утес из желтых скал, прорезанный глубокими ущельями, в которых росли густые зеленые леса. Вершина горы была такой геометрически правильной, а ее пропорции столь удивительными, что казалось, будто ее создал некий божественный архитектор.
Над этой невероятной плосковерхой горой постоянно клубились облака, белоснежные, как молоко, переливающееся через край кувшина. Их серебряный каскад никогда не добирался до нижних склонов горы, но стекал иногда с волшебной внезапностью до их середины, оставляя нижнюю часть сиять в плаще пышной лесной зелени.
И тем более неуместными казались в сравнении с этим пейзажем богатые дома, выглядевшие не просто карликами, а настоящей сыпью на белейшем пляже, от которого быстро отошла целая флотилия маленьких судов, чтобы встретить «Чайку», как только она бросила якорь.
Губернатор ван де Вельде отказался лезть вниз по трапу, и его спустили с палубы на подъемнике. Во время спуска он раскачивался на боцманском стуле, нервно крича на людей, управлявших канатами:
— Эй, поосторожнее, неуклюжие олухи! Уроните меня — и вам всю кожу со спин сдерут!
Его опустили на баркас рядом с бортом «Чайки», где уже стояла его жена. Она с помощью полковника Шредера спустилась вниз куда более грациозно, чем ее муж.
Когда баркас подошел к берегу, пятеро сильных рабов сняли нового губернатора с танцевавшего в белой пене судна, перенесли на берег и осторожно поставили на песок.