Катинка одарила его улыбкой, довольная тем, что снова стала центром внимания. На мгновение Клейнханс окунулся в теплую волну ее приязни, потом слегка застенчиво продолжил:
— Как вы и сами можете представить, я имел неплохое домашнее хозяйство во время службы в колонии. И так уж вышло, что повара, готовившие скромное угощение, которое вы разделили с нами этим вечером, — мои собственные рабы. — Он бросил взгляд на ван де Вельде. — Надеюсь, их старания вызвали ваше одобрение?
Когда губернатор удовлетворенно кивнул, Клейнханс снова повернулся к Катинке:
— Как вы знаете, я очень скоро вернусь на родину, буду наслаждаться отдыхом в моем небольшом деревенском поместье. Двадцать рабов — явное излишество в моем ближайшем будущем. А вы, мадам, проявили интерес к тому, чтобы приобрести хороших рабов. Я буду рад возможности во время вашего визита в мою резиденцию показать вам тех, кого я должен продать. Я их выбирал очень тщательно, и, думаю, вы найдете более удобным приобрести их в частном порядке, к тому же это обойдется дешевле, чем на аукционе. Проблема покупки рабов в том, что те, кто на аукционе кажется ценным приобретением, позже иной раз обнаруживают серьезные скрытые дефекты. Ведь тот, кто решил их продать, имел к тому веские причины, не так ли? И едва ли он станет о них сообщать.
Хэл наладил постоянное наблюдение через высоко расположенное оконце камеры. И теперь постоянно один человек стоял на плечах другого, держась за решетку, и следил за двором замка. Наблюдатель сообщал о происходящем снаружи Хэлу, а тот, в свою очередь, докладывал обо всем отцу.
Через несколько дней они уже знали весь распорядок дня гарнизона, время прихода и ухода служащих компании и всех свободных бюргеров, которые регулярно посещали крепость.
Хэл также сообщал описание каждой из этих персон невидимому вожаку бунта рабов в Берлоге Скеллума. Алтуда знал все обо всех в поселении и делился накопленными знаниями, так что уже в первые дни Хэл не просто знал всех в лицо, но и представлял себе характер каждого.
Он завел календарь — отмечал каждый прошедший день, нанося на стену в углу камеры царапину осколком камня, а еще обозначал там же самые важные события. Хэл не был уверен, что из этих заметок удастся извлечь какую-то пользу, но по крайней мере людям было о чем поговорить, и у них создавалась иллюзия, что Хэл имеет какой-то план действий по их освобождению или, если это не удастся, — побегу.
— Карета губернатора у лестницы! — сообщил наблюдатель, и Хэл, сидевший у дальней стены между Эболи и Дэниелом, вскочил.
— Спустись, — велел он. — Я посмотрю.
Сквозь решетки он увидел, как правительственная карета остановилась у подножия широкой лестницы, что вела к квартирам чиновников и комнатам губернатора. Кучера звали Фредрикусом, это был пожилой раб-яванец, принадлежавший губернатору Клейнхансу. По словам Алтуды, он не был другом и не стоил доверия, потому что тридцать лет служил Клейнхансу, как верный пес. Предводитель рабского бунта подозревал, что именно кучер предал его, сразу сообщив о возвращении вожака с гор майору Лотену.
— Возможно, мы от него избавимся, когда Клейнханс покинет колонию. Он, скорее всего, заберет Фредрикуса с собой в Голландию, — сказал Алтуда.
Солдаты, спешившие через двор от арсенала, выстроились у лестницы.
— Клейнханс выходит! — сообщил Хэл, сообразив, к чему эти приготовления.
Как раз в этот момент двустворчатая дверь распахнулась и на солнечный свет вышла небольшая группа людей, спустившаяся к ожидавшей карете.
Высокая сутулая фигура Клейнханса с кислым болезненным лицом резко контрастировала с милой молодой женщиной, шедшей рядом с ним. Сердце Хэла слегка дрогнуло, когда он узнал Катинку, но его чувства давно утратили прежнюю силу. Он резко прищурился, увидев меч Нептуна, висевший на расшитой золотом перевязи полковника Шредера, который следом за Катинкой спускался по ступеням. Каждый раз, когда Хэл видел Шредера с этим мечом, его гнев разгорался заново.
Фредрикус неловко спустился со своего места, опустил ступеньки кареты и распахнул дверцу, а потом отступил в сторону, чтобы двое джентльменов помогли Катинке устроиться поудобнее.
— Что там происходит? — окликнул сэр Фрэнсис.
Хэл ощутил укол вины, сообразив, что молчит с того момента, как увидел женщину, которую любил. Но сейчас она уже исчезла из поля его зрения. Карета ровно выкатилась за ворота замка, и стражи отсалютовали, когда Фредрикус направил лошадей рысью через плац.
Стоял сияющий осенний денек; постоянно дующий летом юго-восточный ветер утих. Катинка сидела рядом с губернатором Клейнхансом, глядя перед собой. Корнелиус Шредер сидел напротив нее. Она оставила мужа в его кабинете в замке, где он трудился над своим докладом Семнадцати, и теперь Катинка чувствовала, что ей сам черт не брат.
Она широко раскинула свои юбки, и шуршащие оборки кринолина скрыли мягкие кожаные сапоги полковника.
Продолжая оживленно болтать с Клейнхансом, Катинка под прикрытием юбок вытянула ножку в туфельке и нащупала ногу Шредера. Кокетливо нажав на носок его сапога, она почувствовала, как Шредер вздрогнул. Она нажала еще раз и ощутила его застенчивый ответ. Тогда она отвернулась от Клейнханса и напрямую обратилась к Шредеру:
— Согласитесь, полковник, дубовая аллея, что ведет к резиденции, должна выглядеть великолепно, да? Я просто представляю, как вздымаются их толстые твердые стволы… Как это должно быть прекрасно!
Она широко распахнула фиолетовые глаза, чтобы придать особое значение своим словам, и снова нажала на сапог полковника.
— Именно так, мадам… — У Шредера сел голос, когда он догадался о подтексте. — Полностью с вами согласен. Вообще-то, нарисованная вами картина кажется такой живой, что можно подумать — вы сами видели, как растут эти деревья.
Это прозвучало как приглашение, и Катинка, посмотрев на колени полковника, развеселилась, увидев, какой эффект произвели ее заигрывания.
Почти в миле от устрашающей громады замка, у предгорной части садов компании, находилась резиденция губернатора. Нарядное здание с темной соломенной крышей и белыми стенами окружала широкая тенистая веранда. Фронтоны со всех четырех сторон украшали штукатурные фризы с изображениями времен года. Сады были прекрасно ухожены; садовники компании из поколения в поколение щедро одаривали их любовью и заботой.
Даже издали увидев свой новый дом, Катинка пришла в восхищение. Она очень боялась, что ей придется жить в какой-нибудь уродливой буколической хижине, но то, что она видела, превосходило ее самые оптимистичные ожидания.
Весь штат домашней прислуги выстроился на широкой передней террасе, чтобы приветствовать ее.
Карета остановилась, и спутники Катинки помогли ей выйти наружу. По заранее оговоренному сигналу все ожидавшие слуги-мужчины сняли шляпы и поклонились так низко, что коснулись земли своими головными уборами, а женщины присели в глубоком реверансе. Катинка ответила на их приветствие холодным кивком, а Клейнханс представил ей их всех по очереди. Большинство коричневых или желтых лиц не произвели на нее никакого впечатления; рассеянно глядя в их сторону, когда они проходили перед ней, она ожидала, когда же наконец завершится этот скучный для нее ритуал.
Но одно или два лица задержали ее внимание чуть дольше, чем на несколько мгновений.
— А это старший садовник, — сообщил Клейнханс и щелкнул пальцами, подзывая мужчину.
Тот предстал перед Катинкой с обнаженной головой, прижимая к груди пуританскую шляпу с высокой тульей, с серебряной пряжкой и широкими полями.
— Он у нас довольно важный человек, — продолжил Клейнханс. — Он не только отвечает за все это прекрасное окружение. — Отставной губернатор широким жестом обвел зеленые лужайки и великолепные цветочные клумбы. — И не только снабжает свежими овощами и фруктами все корабли компании, что заходят в Столовую бухту. Он у нас еще и официальный палач.
Катинка уже собиралась скользнуть взглядом мимо пуританина, но теперь с легкой дрожью возбуждения внимательно присмотрелась к нему. Он был намного выше ее ростом, и ей пришлось поднять голову, чтобы заглянуть в его странные светлые глаза, воображая, какие страшные картины они видели.
Потом Катинка посмотрела на его руки. Это были ладони фермера, широкие и сильные, мозолистые, их тыльную сторону покрывали жесткие волоски. Катинка представила, как эти руки держат пику или раскаленное клеймо, горшок с горячей смолой или свернутую веревку для повешения…
— Тебя зовут Яном Стадигом, да? Неторопливым Яном?
Она уже слышала это имя, произносимое с ужасом и отвращением, как говорят о смертельно ядовитой змее.
— Да, мадам. — Он кивнул. — Так меня называют.
— Странное имя. Почему?
Катинку беспокоил лишенный выражения взгляд его желтых глаз, он как будто смотрел на что-то далеко за ее спиной.
— Потому что я медленно говорю. Потому что я никогда не тороплюсь. Потому что я основательный. Потому что растения растут медленно и хорошо плодоносят под моими руками. Потому что люди умирают медленно и болезненно под этими же руками. — Он протянул одну из них, предлагая Катинке рассмотреть ее.
Голос Яна звучал монотонно, однако приятно. Катинка поймала себя на том, что тяжело сглотнула, ощутив непонятное извращенное возбуждение.
— Скоро у нас будет возможность понаблюдать за твоей работой, Стадиг Ян. — Она улыбнулась, слегка задохнувшись. — Уверена, в темнице под за́мком полным-полно разбойников, ожидающих, пока ты ими займешься.
Она вдруг представила, как эти широкие ладони терзают худое стройное тело Хэла Кортни, тело, которое она так хорошо знала, изменяют его, постепенно уничтожая. При этой мысли мышцы ее бедер и внизу живота судорожно сжались. Это наверняка будет потрясающее зрелище — видеть, как ее прекрасная игрушка ломается и теряет очертания, но медленно, медленно…
— Мы должны потом еще поговорить, Стадиг Ян, — хрипловато произнесла она. — Я уверена, тебе найдется что порассказать о капусте и многом другом.