— Действительно, она хорошо говорит по-английски, но это еще не все. Она умеет считать деньги и ведет хозяйство очень экономно и эффективно. Другие рабы ее уважают и повинуются ей. Она прекрасно знакома с восточной медициной и знает лекарства от всех болезней…
— Ну просто образец совершенства! — перебила Катинка его восхваления. — Но что насчет ее характера? Она послушна, покорна?
— Она именно такова, какой выглядит, — ответил Клейнханс, скрывая уклончивость ответа за его быстротой и за открытым взглядом. — Уверяю вас, мадам, я уже пять лет ею владею и всегда находил ее уступчивой.
Лицо Сакиины оставалось неподвижным, словно лицо нефритовой статуэтки, оно было милым и отстраненным, но внутри она кипела от ярости, слыша подобную ложь. Пять лет она сопротивлялась ему, и только несколько раз, избив ее до потери сознания, он сумел завладеть ее телом. Но она знала, что для него это не было победой, и ее утешало такое знание. Дважды она приходила в себя, пока он еще хрипел и дергался над ней, как животное, врываясь в ее сухую неподатливую плоть. Она не воспринимала это как свое поражение, она даже не признавала, что он ее завоевал, потому что, едва опомнившись, она снова начинала сопротивляться с прежней силой и решительностью.
— Ты не женщина! — в отчаянии кричал он, когда она, вырываясь, брыкалась и извивалась под ним. — Ты сам черт!
И, отирая кровь, выступившую там, где она его укусила, весь исцарапанный, он отодвигался, оставив девушку избитой, но победившей.
В конце концов он прекратил всякие попытки силой вынудить ее подчиниться и стал испытывать на ней все виды лести.
Как-то раз, рыдая, как старуха, он даже предложил ей свободу и законный брак, обещая отдать ей документ о свободе в тот день, когда она выйдет за него.
Сакиина зашипела, как кошка, и стала плеваться, услышав такое.
Дважды она пыталась его убить. Один раз кинжалом, в другой раз — ядом. И теперь он заставил ее пробовать каждое блюдо и каждый напиток, которые она готовила для него. Но Сакиину поддерживала мысль, что однажды она все-таки добьется своего и будет смотреть на его агонию.
— Да, выглядит она как истинный ангел, — согласилась Катинка, инстинктивно улавливая, что данное губернатором описание взбесило его предмет. — Иди сюда, Сакиина, — велела она, и девушка подошла к ней, двигаясь как тростинка на ветру. — Опустись на колени! — приказала Катинка, и Сакиина встала на колени перед ней, скромно глядя в пол. — Посмотри на меня!
Сакиина подняла голову.
Катинка рассмотрела ее лицо и обратилась к Клейнхансу, не глядя на него:
— Так вы говорите, она здорова?
— Молода и здорова, за всю жизнь ни дня не болела.
— Она беременна? — поинтересовалась Катинка.
Она легонько провела ладонью по животу девушки. Живот был плоским и твердым.
— Нет-нет! — воскликнул Клейнханс. — Она девица.
— Ну, это ничего не гарантирует. Дьявол проникает даже в самые надежные крепости, — улыбнулась Катинка. — Но я поверю вам на слово. Хочу посмотреть на ее зубы. Открой рот.
На мгновение ей показалось, что Сакиина откажется, но потом губы девушки раскрылись и маленькие зубки блеснули на солнце — они были снежно-белыми.
Катинка положила кончик пальца на нижнюю губу девушки. Она была нежной, как лепесток розы, и Катинка мгновение помедлила, растягивая наслаждение, продолжая унижение Сакиины. Потом медленно и чувственно просунула палец между губами рабыни. Жест был откровенно сексуальным, некоей пародией на проникновение мужчины в женщину. Клейнханс наблюдал за этим, и его руки задрожали так сильно, что сладкое константинопольское вино выплеснулось через край бокала, который он держал. Корнелиус Шредер нахмурился и неловко повернулся на стуле, скрещивая ноги.
А Катинка наслаждалась влагой во рту Сакиины. Женщины пристально смотрели друг на друга. Потом Катинка стала медленно двигать палец взад-вперед, как бы изучая зубы, и при этом спросила Клейнханса:
— Ее отец, этот англичанин… что с ним случилось? Если он так любил свою наложницу, как вы говорите, почему он допустил, чтобы ее ребенка продали на рынке рабов?
— Он был одним из тех английских бандитов, которых казнили, когда я был губернатором Батавии. Уверен, вы слышали о том инциденте, мадам, разве не так?
— О да, прекрасно помню. Приговоренных терзал палач компании, заставляя признаться во всех сотворенных ими мерзостях.
Катинка произнесла это негромко, продолжая смотреть в глаза Сакиины. И огромная боль, которую она в них увидела, удивила и заинтриговала ее.
— Но я не знала, что именно вы были тогда тамошним губернатором. Значит, отца этой девушки казнили по вашему приказу? — спросила Катинка.
Губы Сакиины дрогнули и мягко сомкнулись вокруг ее длинного белого пальца.
— Я слышала, что их распяли, — хрипло выдохнула Катинка.
Глаза Сакиины наполнились слезами, хотя лицо продолжало оставаться бесстрастным.
— Я слышала, что к их ногам привязали горящую серу… — продолжила Катинка, чувствуя, как шевельнулся язык девушки, когда та нервно сглотнула. — А потом огонь поднесли к их рукам…
Острые зубы Сакиины сомкнулись на ее пальце, не настолько сильно, чтобы причинить боль, и даже не так, чтобы оставить след на белой коже… но в глазах девушки вспыхнула угроза, питаемая ненавистью.
Клейнханс кивнул:
— Мне жаль, что пришлось так поступить. Упрямство того человека оказалось необычайным. Должно быть, это национальная черта англичан. И чтобы усилить наказание, я приказал, чтобы его поганую любовницу, ее звали Ашрет, заставили смотреть на казнь — и ее, и двоих ее детей. Конечно, тогда я ничего не знал о Сакиине и ее брате. Поверьте, это не пустая жестокость с моей стороны, такова политика компании. Эти люди неправильно понимают доброту, они считают ее слабостью.
Клейнханс испустил вздох сожаления.
По щекам Сакиины сползали безмолвные слезы, а Клейнханс продолжил:
— Как только преступники полностью признались в содеянном, их сожгли. Им под ноги сложили вязанки хвороста, и они наконец сгорели, что было милосердным избавлением для всех нас.
Катинка, едва заметно вздрогнув, убрала наконец палец. И с нежностью удовлетворенной любовницы погладила атласную щеку девушки, оставив влажный след на янтарной коже.
— А с той женщиной что случилось, с его любовницей? Ее тоже продали, вместе с детьми? — поинтересовалась Катинка, не отводя взгляда от влажных, горестных глаз Сакиины.
— Нет, — ответил Клейнханс. — Тут самая странная часть истории. Ашрет бросилась в огонь и погибла вместе со своим английским любовником. Невозможно понять умы туземцев, вы не находите?
Последовало долгое молчание. Тут на солнце набежало облако, и день сразу показался темным и холодным.
— Я ее куплю, — произнесла Катинка так тихо, что Клейнханс приложил ладонь к уху.
— Простите, мадам? Я не расслышал, что вы сказали.
— Я ее куплю, — повторила Катинка. — Эту девушку, Сакиину, я ее покупаю.
— Но мы еще не обсудили цену…
Клейнханс был откровенно поражен. Он не ожидал, что все пройдет так легко.
— Уверена, ваша цена будет разумной… если, конечно, вы хотите продать мне и других ваших рабов.
— Вы — леди великого сострадания. — Клейнханс восхищенно покачал головой. — Вижу, история Сакиины задела ваше сердце, вы хотите взять ее под свое крылышко. Спасибо. Я знаю, вы будете хорошо с ней обращаться.
Хэл, повиснув на решетке окна их камеры, сообщал о своих наблюдениях Эболи, державшему его на плечах.
— Они вернулись в губернаторской карете. Все трое — Клейнханс, Шредер и жена ван де Вельде. Поднимаются по лестнице… — Он умолк на мгновение, потом воскликнул: — Погоди! Из кареты еще кто-то выходит. Не знаю, кто это. Какая-то женщина.
Дэниел, стоявший у решетки входа, передал эту новость в одиночную камеру в верхней части лестницы.
— Опишите эту женщину! — крикнул сэр Фрэнсис.
В это мгновение женщина обернулась и что-то сказала кучеру Фредрикусу. Хэл с изумлением узнал в ней ту самую девушку-рабыню, что стояла в толпе, когда их вели через плац.
— Она маленькая, юная, почти ребенок. С Бали, наверное, или из Мелакки, судя по внешности… — Хэл замялся. — Похоже, она смешанной крови и почти наверняка служанка или рабыня. Клейнханс и Шредер идут впереди нее.
Дэниел сообщил сэру Фрэнсису и это.
Вдруг из другой камеры до них донесся голос Алтуды:
— Она очень хорошенькая? Длинные темные волосы, собранные на макушке, с цветами в них, да? У нее на шее есть зеленое нефритовое ожерелье?
— Да, все так! — крикнул в ответ Хэл. — Вот только она не хорошенькая, а такая красавица, что и слов не найти. Ты ее знаешь? Кто это?
— Ее зовут Сакиина. Это из-за нее я вернулся с гор. Она моя младшая сестра.
Хэл наблюдал за тем, как Сакиина поднимается по ступеням, двигаясь с легкостью и живостью осеннего листка на ветру. И пока он смотрел на девушку, мысли о Катинке уже не поглощали его полностью. А когда девушка исчезла из вида, свет, проникавший в подземную темницу, как будто стал слабее, а каменные стены — еще мокрее и холоднее.
Поначалу все изумлялись тому, как с ними обращались в подземелье замка. Им позволяли каждое утро опорожнять парашу, что они и делали по очереди. В конце первой недели один из полевых рабов компании привез в запряженной волом телеге свежую солому, и им разрешили собрать старую, кишащую насекомыми, что устилала пол камеры. Их бочка с водой постоянно пополнялась через медную трубу — вода поступала из горного ручья, и пленные не страдали от жажды. Каждый вечер с кухни присылали каравай грубого хлеба размером с колесо фургона и большой железный котел. Котел был полон обрезков и очисток овощей, сваренных с мясом тюленей, которых ловили на острове Роббен. Варева было много, и оно оказалось вкуснее большинства того, что матросы ели на корабле.
Алтуда засмеялся, когда услышал, как пленники обсуждают это.
— Они и волов хорошо кормят. Бессловесные животные лучше работают, если они полны сил.