Полковник догнал ее. Прижавшись спиной к одному из древесных стволов, Катинка смотрела на него, как лань, окруженная гончими псами. И видела, что слепая ярость превратила его глаза в нечто вроде холодных мраморных шариков. Лицо полковника раздулось и налилось кровью, губы растянулись, обнажая стиснутые зубы.
Со вспышкой настоящего страха Катинка сообразила, что ярость, до которой она его довела, превратилась уже в некое безумие и она над ним не властна. Когда она поняла, что ее жизнь под угрозой, ее собственная похоть выплеснулась из берегов, как могучая река в момент полного разлива.
Она бросилась к полковнику и обеими руками стала расстегивать его бриджи.
— Ты хочешь меня убить, да?
— Ты сука, — выдохнул Шредер и потянулся к ее горлу. — Ты шлюха. Я не желаю больше терпеть. Я заставлю тебя…
А она вытащила наружу его член, твердый и толстый, и такой горячий, что казалось — он обжигал ей пальцы.
— Тогда убей меня вот этим. Доберись им до моего сердца!
Она прижалась спиной к грубой коре магнолии и широко расставила ноги. Шредер задрал ее юбки, и она обеими руками направила его…
Дерево, к которому она прислонялась, задрожало, как от штормового ветра. Серебристые листья дождем посыпались вниз; поблескивая, как только что отлитые монетки, они кружились в солнечном свете.
Достигнув высшей точки, Катинка закричала так, что в желтых утесах над ними раздалось эхо.
Катинка неслась вниз по склону, как фурия, летя на крыльях северо-западного ветра, внезапно разыгравшегося в солнечном зимнем небе. Ее волосы выбились из-под шляпки и летели за ней, как сияющее знамя, полощась и путаясь на ветру. Кобыла скакала так, словно за ней гнались львы. Когда они добрались до верхнего виноградника, Катинка заставила ее перепрыгнуть через высокую каменную стену и взлетела над ней, словно ястреб.
Она галопом проскакала через сад к конюшне. Неторопливый Ян повернулся, чтобы посмотреть на нее. Растения, которые он так лелеял, были вырваны с корнем, измяты и разбросаны копытами кобылы. Когда Катинка промчалась, Неторопливый Ян наклонился и поднял один искалеченный стебель. Поднеся его к губам, он осторожно укусил растение, пробуя его сладкий сок. Он не испытывал негодования. Все то, что он выращивал, предназначалось для уничтожения, точно так же как человек рождался для того, чтобы умереть. Для Неторопливого Яна только способ умирания имел значение.
Он посмотрел вслед кобыле и ее всаднице и ощутил те же самые почтение и благоговение, какие всегда охватывали его в тот момент, когда он освобождал одного из своих маленьких воробышков от земного существования. Он думал обо всех проклятых душах, умерших под его руками, как о своих маленьких воробьях. В тот самый первый раз, когда он увидел Катинку ван де Вельде, он полностью подпал под ее чары. Ему казалось, что он всю свою жизнь ждал именно эту женщину. Он опознал в ней те же самые мистические свойства, что управляли его собственной жизнью, но знал, что в сравнении с ней он просто первобытный ползучий червь.
А она — жестокая и недостижимая богиня, и он ей поклонялся. И измятые растения были подобны жертве, принесенной этой богине. Он словно возложил их на ее алтарь, а она их приняла. И Неторопливый Ян почти до слез был тронут ее снисходительностью. Он моргнул своими странными желтыми глазами, и впервые они отразили его чувства.
— Прикажи мне, — выдохнул он. — Нет ничего такого, что я не сделал бы для тебя…
Катинка на полном ходу остановила кобылу на подъездной дороге перед парадным входом в резиденцию и спрыгнула на землю, когда животное еще двигалось. Она даже не бросила взгляда в сторону Эболи, который быстро спустился с террасы, подхватил поводья и повел кобылу к конюшням.
А он тихо заговорил с лошадью на языке лесов:
— Она заставила тебя истекать кровью, малышка, но Эболи тебя вылечит…
Во дворе конюшен он расседлал кобылу, насухо вытер ее потные бока, несколько раз медленно провел по кругу, потом напоил и уже после этого поставил в стойло.
— Глянь-ка, как ее хлыст и шпоры тебя порезали… Она просто ведьма, — шептал Эболи, смазывая углы рта кобылы целебным бальзамом. — Но Эболи здесь, он тебе поможет, он о тебе позаботится.
Катинка быстро шла по комнатам резиденции, тихонько напевая себе под нос, ее лицо сияло после свидания. В своей спальне она позвала Зельду и тут же, не дожидаясь, пока придет старая горничная, сорвала с себя одежду и оставила ее лежать кучей в середине комнаты. Зимний воздух, проникавший сквозь жалюзи, охватил холодом ее тело, влажное от пота и страсти.
— Зельда, где ты? — снова крикнула Катинка.
Когда горничная быстро вошла в спальню, Катинка обернулась к ней:
— Боже, да где же ты была, ленивая старая кошелка? Закрой окна! Моя ванна готова или ты снова спала перед камином?
Но в ее словах не слышалось обычного яда, и, когда она уже лежала в горячей душистой воде в керамической ванне, доставленной из каюты галеона, она тайком улыбалась самой себе.
Зельда хлопотала вокруг ванны, поднимая золотые пряди волос хозяйки над душистой пеной и закалывая их на макушке, натирая плечи Катинки мыльным лоскутом.
— Да не суетись ты! Оставь меня в покое ненадолго! — властно бросила Катинка.
Зельда уронила лоскут и, пятясь, вышла из туалетной комнаты.
Катинка какое-то время просто лежала в воде, продолжая напевать, время от времени поднимая над пеной то одну ногу, то другую, рассматривая свои изящные лодыжки и розовые пальчики. Потом ее внимание привлекло какое-то движение в запотевшем зеркале, и она села, недоверчиво всмотревшись в небо. А потом встала и вышла из ванны, набросив на плечи полотенце. Роняя на пол капли, она тихонько подкралась к двери спальни.
То, что она заметила в зеркале, оказалось Зельдой, собиравшей с пола пропотевшую одежду хозяйки. В этот момент старая женщина держала в руках белье Катинки, изучая пятна на нем. И пока Катинка наблюдала, Зельда поднесла белье к лицу и принюхалась, как старая собака, почуявшая вход в кроличью нору.
— Тебе нравится мужской запах, да? — холодно произнесла Катинка.
При звуке ее голоса Зельда резко развернулась лицом к хозяйке. Она спрятала белье за спину, а ее щеки побледнели, как пепел, когда она попыталась что-то сказать.
— Ты, пересохшая старая корова, когда ты в последний раз такое чуяла? — спросила Катинка.
Она уронила полотенце и скользнула вперед, гибкая, как кобра, поднявшаяся для удара, и ее взгляд был ледяным и таким же ядовитым. Ее хлыст лежал там, где она его бросила, и Катинка подняла его с пола.
Зельда попятилась.
— Мистрис… — жалобно проныла она, — я лишь беспокоилась о том, что эти прекрасные вещицы могут быть испорчены…
— Ты их обнюхивала, как жирная старая свинья — трюфели, — заявила Катинка, и хлыст взлетел в воздух.
Удар пришелся Зельде по губам. Горничная взвизгнула и упала на кровать.
Обнаженная Катинка наклонилась над ней и принялась хлестать по спине, рукам и ногам, не жалея сил.
— Ох, как давно мне этого хотелось! — вскрикивала Катинка. Ее собственная ярость все нарастала, по мере того как старая женщина выла и извивалась на кровати. — Как я устала от твоей хитрости и от твоего обжорства! Как меня тошнит оттого, что ты постоянно лезешь в мою интимную жизнь, ты выслеживаешь, шпионишь, старая тряпка!
— Мистрис, вы меня убиваете!
— И прекрасно! Но если выживешь, отправишься на борт «Стандвастигхейда», когда он через неделю пойдет в Голландию. Я тебя отправлю туда в самой жалкой каюте и не дам ни пенни пенсиона! Можешь влачить остаток жизни в богадельне!
Катинка уже отчаянно задыхалась, продолжая градом сыпать удары на голову и плечи Зельды.
— Прошу, мистрис, вы не можете быть такой жестокой со старой Зельдой, я же кормила вас грудью в младенчестве!
— Одна мысль о том, что я сосала эти здоровенные сиськи, вызывает у меня тошноту!
Катинка хлестнула Зельду по груди, и горничная всхлипнула и закрылась обеими руками.
— Когда будешь уезжать, я велю обыскать как следует твой багаж, чтобы ты ничего не стащила! И ни гульдена не будет в твоем кошельке, об этом я позабочусь! Ты вороватая лживая ворона!
Внезапно Зельда изменилась: эта угроза превратила ее из жалкого извивающегося червя в одержимую женщину. Ее рука взлетела, пухлые пальцы вцепились в запястье Катинки, когда та собиралась ударить еще раз. Зельда держала руку хозяйки с силой, потрясшей Катинку, и она уставилась в лицо мистрис с ужасающей ненавистью.
— Нет! — заявила она. — Вы не заберете у меня все, что у меня есть. Вы не сделаете меня нищей. Я служила вам двадцать четыре года, и вам не выгнать меня теперь! Да, я сяду на галеон, и ничто не доставит мне большего удовольствия, чем последний взгляд на вашу ядовитую красоту. Но когда я уйду, я заберу все, что имею, а сверх того у меня будет лежать в кошельке тысяча золотых гульденов, которые вы мне дадите на старость!
Катинка была настолько ошеломлена, что замерла и недоверчиво уставилась на Зельду:
— Да ты сошла с ума! Тысяча гульденов? Скорее ты получишь тысячу ударов хлыстом!
Она попыталась вырвать руку, но Зельда вцепилась в нее с силой безумия.
— Сумасшедшая, говоришь? Но что сделает его превосходительство, если я ему предоставлю доказательства твоих забав с полковником?
Катинка похолодела и медленно опустила хлыст. Ее мысли метались, сотня-другая ее тайн всплыла у нее в памяти, когда она смотрела в глаза Зельды. Она ведь полностью доверяла этой старой суке, никогда не сомневалась в ее полнейшей преданности, вообще никогда об этом не думала. Но теперь она поняла, откуда ее муж всегда узнавал о ее любовниках и ее поступках, которым следовало оставаться в тайне.
Катинка быстро соображала, ее спокойное лицо скрывало ярость, вспыхнувшую в ней при виде такого предательства. В общем, конечно, не имело особого значения то, что муж мог узнать о ее новом приключении с Корнелиусом Шредером. Это могло стать просто причиной для легкого недовольства, потому что полковник пока что не надоел ей. Но для ее нового любовника последствия могли стать куда более серьезными.