— Зачем ты это сделал? — разозлился Хэл. — Я мог бы убить эту свинью!
— Бессмысленно, — с сочувствием ответил Дэниел. — Ты не можешь спасти сэра Фрэнсиса, убив это ничтожество. Ты бы просто пожертвовал собственной жизнью, но ничего не добился. Они просто пришлют к твоему отцу другого палача.
Мансеер вывел из подземелья сэра Фрэнсиса. Сэр Фрэнсис не мог сам, без поддержки, идти на сломанных перевязанных ногах, но он все равно высоко держал голову, когда его тащили через двор.
— Отец! — в муке закричал Хэл. — Я не могу этого допустить!
Сэр Фрэнсис посмотрел вверх, на сына, и откликнулся достаточно громко, чтобы его голос долетел до Хэла, стоявшего высоко на стене:
— Будь сильным, сын мой! Ради меня — будь сильным!
Мансеер толкнул его на ступеньки, что вели в подвал арсенала.
День оказался длинным, куда длиннее всех тех дней, что приходилось переживать Хэлу, и северная часть двора уже погрузилась в глубокую тень, когда Неторопливый Ян наконец-то вышел из подвала.
— На этот раз я убью ядовитую скотину… — выпалил Хэл.
Но Дэниел снова вмешался: он схватил юношу и сжал так, что Хэл просто не смог вывернуться, пока палач медленно вышагивал под лесами и уходил за ворота замка.
Во двор, спотыкаясь, вышел Якобс Хоп с бледным, как пепел, лицом. Он привел хирурга компании, и они вместе снова исчезли за дверями.
На этот раз солдаты вынесли сэра Фрэнсиса на носилках.
— Отец! — закричал Хэл, но ответа не услышал, и вообще не заметил никаких признаков жизни.
— Сколько раз можно тебя предупреждать! — взревел Хьюго Бернард.
Он быстро подошел к Хэлу и с десяток раз хлестнул его плетью по спине.
Хэл даже не попытался уклониться от ударов, и Бернард в изумлении отступил назад, потому что юноша словно и не почувствовал боли.
— Будешь еще тут орать, как придурок, и я натравлю на тебя собак! — пригрозил он, отворачиваясь.
А во дворе тем временем хирург компании мрачно наблюдал за тем, как солдаты уносили бесчувственного сэра Фрэнсиса вниз, в его камеру. Потом в сопровождении Хопа врач отправился к комнатам губернатора в южной части двора.
Ван де Вельде раздраженно оторвался от бумаг, разбросанных по его письменному столу.
— Да? В чем дело, доктор Саар? Я занят. Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы напрасно отнимать у меня время.
— Дело в том пленнике, ваше превосходительство…
Хирург говорил тоном одновременно и льстивым, и виноватым. Ван де Вельде не дал ему продолжить: он повернулся к Хопу, который нервно топтался за спиной врача, вертя в руках шляпу.
— Что, Хоп, этот пират все еще упорствует? Он сказал то, что мы хотим знать? — рявкнул он так, что клерк попятился.
— Он такой упрямый… Я бы никогда не поверил, что такое возможно, что есть вообще человек, способный…
Хоп запнулся и не смог больше произнести ни слова.
— Я возложил ответственность за это на вас, Хоп!
Ван де Вельде грозно поднялся и вышел из-за стола. Ему нравилось издеваться над несчастным маленьким клерком. Но тут вмешался хирург:
— Ваше превосходительство, я опасаюсь за жизнь пленника. Еще один день такого допроса… он может его и не пережить.
Теперь ван де Вельде развернулся в его сторону:
— А это, доктор, и есть суть всего дела. Кортни — человек, приговоренный к смерти. Он умрет, это я могу вам торжественно пообещать. — Он вернулся к столу и опустился в мягкое кресло. — И не являйтесь сюда с сообщением о его неминуемой кончине. Я хочу знать лишь одно: способен ли он еще чувствовать боль и может ли он говорить или хотя бы дать знак, что понимает вопрос. Понятно, доктор?
Ван де Вельде пылал яростью.
— Ваше превосходительство…
Доктор снял очки и принялся яростно протирать линзы, собираясь с духом для ответа. Он знал, что именно желает услышать ван де Вельде, и понимал, что не слишком умно было бы противоречить ему.
— Ваше превосходительство, в данный момент пленник не compos mentis. Он лишен сознания и…
Ван де Вельде нахмурился и перебил его:
— А как же прославленное искусство этого палача? Я думал, он никогда не теряет пленников, во всяком случае ненамеренно.
— Сэр, я совершенно не собираюсь как-то умалять искусство исполнителя… Я уверен, к завтрашнему утру пленник придет в сознание.
— Вы хотите сказать, что к утру он будет достаточно крепок, чтобы продолжить допрос?
— Да, ваше превосходительство. Я придерживаюсь такого мнения.
— Что ж, минхеер, я учту ваши слова. И если пират умрет до того, как его можно будет официально казнить в соответствии с вынесенным приговором, вы мне ответите за это. Население должно видеть, как осуществляется правосудие. Ничего хорошего не будет в том, если этот человек мирно скончается в какой-то комнатушке за стенами замка. Он должен кончить свои дни на парадном плацу, у всех на глазах. Я намерен сделать из него пример, это вам понятно?
— Да, ваше превосходительство…
Врач попятился к двери.
— И вы тоже, Хоп… Вам это понятно, бестолочь? Я желаю узнать, где он спрятал груз с галеона, а потом я желаю увидеть хорошую казнь. И ради самого себя постарайтесь обеспечить и то и другое.
— Да, ваше превосходительство…
— И я хочу поговорить с Неторопливым Яном. Пришлите его ко мне до того, как он завтра утром приступит к работе. Я должен убедиться, что он полностью понимает возложенную на него задачу.
— Я сам приведу его к вам, — пообещал Хоп.
Уже снова стемнело, когда Хьюго Бернард остановил работы на стене и приказал цепочке измученных пленников спуститься во двор. Когда Хэл, идя к своей камере внизу, проходил мимо клетушки отца, он отчаянно окликнул его:
— Отец, ты меня слышишь?
Ответа не последовало, и Хэл заколотил кулаками по двери.
— Отец, поговори со мной! Бога ради, поговори со мной!
На этот раз Мансеер проявил снисходительность. Он не сделал попытки толкнуть Хэла вниз по лестнице, и Хэл снова взмолился:
— Пожалуйста, отец! Это Хэл, твой сын! Ты меня не узнаешь?
— Хэл… — прохрипел из камеры голос, показавшийся Хэлу незнакомым. — Хэл… это ты, мой мальчик?
— Ох, боже… — Хэл упал на колени и прижался лбом к двери. — Да, отец, это я!
— Будь сильным, мой сын. Это недолго протянется, но я требую: если ты меня любишь, сдержи клятву!
— Я не могу допустить, чтобы ты страдал! Я не могу допустить, чтобы это продолжалось!
— Хэл!.. — Голос сэра Фрэнсиса внезапно вновь обрел силу. — Нет уже никаких страданий. Я миновал эту точку. Они уже не могут причинить мне боли, разве что через тебя.
— Но что я могу сделать, чтобы облегчить твою участь? Скажи, что я могу сделать? — молил Хэл.
— Сейчас ты можешь сделать только одно. Позволь мне унести с собой знание о твоей силе и о твоей стойкости. Если сейчас ты предашь меня, все окажется напрасным.
Хэл впился зубами в костяшки сжатого кулака и укусил себя до крови в тщетной попытке подавить рыдания.
Снова зазвучал голос его отца:
— Дэниел, ты там?
— Да, капитан.
— Помоги ему. Помоги моему сыну быть мужчиной.
— Клянусь тебе, капитан.
Хэл поднял голову, его голос окреп:
— Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи. Я не потеряю веры в тебя, отец. Не обману твоего доверия.
— Прощай, Хэл… — Голос сэра Фрэнсиса снова начал слабеть, как будто капитан падал в некую бездонную яму. — Ты — моя кровь, ты — мое обещание вечной жизни. Прощай, моя жизнь.
На следующее утро, когда сэра Фрэнсиса выносили из подземной тюрьмы, Хоп и доктор Саар шли по обе стороны носилок. Оба явно тревожились, потому что в искалеченном теле не замечалось никаких признаков жизни. Даже когда Хэл, наплевав на плеть Бернарда, снова позвал отца со стены, сэр Фрэнсис не поднял головы. Его унесли в подвал под арсеналом, где уже ожидал Неторопливый Ян, но через несколько минут все трое вышли на солнечный свет — Саар, Хоп и Неторопливый Ян — и какое-то время стояли, тихо переговариваясь. А потом все вместе направились через двор к комнатам губернатора и поднялись по ступеням.
Ван де Вельде застыл у витражного окна, всматриваясь в суда, стоявшие на якорях у береговой полосы. Накануне поздно вечером в Столовую бухту пришел еще один галеон компании, и губернатор ожидал, что капитан корабля вот-вот явится к нему, чтобы выразить почтение и представить судовую декларацию. Ван де Вельде нетерпеливо отвернулся от окна и посмотрел на троих мужчин, появившихся в его кабинете.
— Да, Хоп? — Он уставился на свою любимую жертву. — Вы на этот раз не забыли мой приказ? Привели государственного палача для разговора…
Он повернулся к Неторопливому Яну:
— Итак, сообщил ли вам пират, где он спрятал сокровища? Ну же, любезный, говорите!
Выражение лица Неторопливого Яна не изменилось, когда он негромко заговорил:
— Я работал аккуратно, чтобы не испортить объект и не привести его в полную негодность. Но я подошел к пределу. Он уже не слышит моего голоса, он не чувствует новых убеждений.
— Так вы потерпели неудачу? — Голос губернатора задрожал от ярости.
— Нет, пока что нет. Он сильный. Я и подумать не мог, что он так силен. Но есть еще дыба. Не думаю, что он сумеет выдержать дыбу. Ни одному человеку ее не выдержать.
— Так вы до сих пор ее не использовали? — резко спросил ван де Вельде. — И почему же?
— Для меня это последнее средство. Когда человек попадает на дыбу, ничего уже не остается. Это конец.
— Подействует ли она на этого пленника? — пожелал узнать ван де Вельде. — Что, если он все равно будет сопротивляться?
— Тогда останутся лишь эшафот и петля, — ответил Неторопливый Ян.
Ван де Вельде медленно повернулся к доктору Саару:
— Каково ваше мнение, доктор?
— Ваше превосходительство, если вам необходима казнь, то ее придется назначить как можно скорее, после того как этот человек попадет на дыбу.
— Насколько быстро? — резко спросил ван де Вельде.
— Сегодня же. До заката. После дыбы ночь ему не пережить.