Тело Оливера оставалось лежать на камнях до конца рабочего дня, и только тогда Бернард подозвал Хэла и Дэниела:
— Бросьте эту падаль в навозную кучу за замком. От него будет куда больше пользы чайкам и воронам, чем было для меня.
И он радостно хихикнул, увидев бешеную ярость в глазах Хэла.
Когда снова вернулась весна, их осталось всего восемь. Но эти восемь закалились в трудностях. Каждый мускул и каждое сухожилие гордо выделялись под загоревшей, обветренной кожей на груди Хэла. Ладони его рук стали жесткими, как дубленая кожа, а пальцы мощными, как клещи кузнеца. И если ему приходилось разнимать дерущихся, один-единственный удар его исцарапанного кулака мог сбить с ног крупного мужчину.
Первым обещанием весны стало то, что рассеялись приносившие бури тучи, и солнечные лучи наполнились новым огнем. Людьми овладело беспокойство, на них уже не давил зимний мрак. Они теряли терпение, между ними чаще вспыхивали драки, глаза каждого то и дело обращались к далеким горам, на чьих склонах таял снег, или к горизонтам синей Атлантики.
А потом от Эболи пришло сообщение, написанное рукой Сакиины:
«Сабах шлет привет А. Бобби и его мать скучают по нему».
Это наполнило всех безумной и радостной надеждой, которая на самом-то деле не имела под собой серьезных оснований, потому что Сабах и его люди могли им помочь только в том случае, если пленники выберутся за изгородь из горького миндаля.
Прошел еще месяц, и огонь надежды, что вспыхнул внезапно в их сердцах, превратился в угли. Весна набирала силу, огромная гора с плоской вершиной превратилась в волшебный букет диких цветов, чьи краски ошеломляли взгляды и чей аромат долетал даже до строительных лесов. Ветер пел, несясь с юго-востока; невесть откуда вернулись нектарницы, и их яркие перья вспыхивали в лучах солнца.
А потом пришла краткая записка от Эболи и Сакиины:
«Пора уходить. Сколько вас?»
В ту ночь они шепотом обсуждали сообщение, и их голоса дрожали от волнения.
— У Эболи есть какой-то план. Но как он может вывести всех нас?
— По мне, так он настоящий фаворит в любых гонках, — проворчал Большой Дэниел. — И я готов поставить на него все до единого пенни.
— Ну да, если только у тебя есть хоть одно пенни, — усмехнулся Нед.
Хэл в первый раз услышал его смех после того, как Оливера растерзали бешеные псы Бернарда.
— Кто готов бежать? — спросил Хэл. — Подумайте хорошенько, парни, прежде чем ответить.
В слабом свете он оглядел сидевших кругом мужчин; их лица помрачнели.
— Если вы останетесь здесь, вы наверняка проживете еще какое-то время и никто ничего дурного о вас не подумает. Но если мы сбежим, а добраться до гор нам не удастся… ну, все вы видели, что случилось с моим отцом и с Оливером. Такой смерти и дикому зверю не пожелаешь, не то что человеку.
Первым заговорил Алтуда:
— Даже если бы не было Бобби и моей жены, я все равно бы сбежал.
— Я готов! — сказал Дэниел.
— И я, — кивнул Нед.
— Итак, трое, — пробормотал Хэл. — А ты как, Уильям Роджерс?
— Я с тобой, сэр Генри.
— Эй, не испытывай мое терпение, Билли! Я сколько раз говорил, чтобы ты не называл меня так! — нахмурился Хэл.
Когда товарищи величали его подобным образом, он чувствовал себя обманщиком, потому что считал себя недостойным той чести, какую заслужил его дед, будучи правой рукой знаменитого Фрэнсиса Дрейка. Вот его отец с честью носил титул.
— В последний раз предупреждаю, мастер Билли. Если твой язык снова сболтнет такое, я тебе вобью немножко здравого смысла. Слышишь?
— Ну да, я отлично тебя слышу, сэр Генри.
Билли ухмыльнулся, а остальные захохотали, когда Хэл схватил его за шею и стал надирать ему уши. Мужчины развеселились — все, кроме Дика Мосса и Пола Хэйла.
— Я, пожалуй, староват для того, чтобы эдак вот резвиться, сэр Хэл. Мои косточки уже так плохи, что мне и на хорошенького парня не забраться, даже если ты нарочно привяжешь его к бочонку для меня… а что уж говорить о ползании по горам? — Дик Мосс, старый гомосексуалист, хихикнул. — Ты меня прости, капитан, но мы с Полом немножко это обсудили, и мы, пожалуй, останемся здесь, у нас тут есть клок соломы ночью и есть чем набить животы.
— Может, вы поумнее, чем остальные, — кивнул Хэл.
Его не огорчило такое решение. Дик Мосс давно миновал свои лучшие дни, когда он умел быстрее всех подниматься на мачту и не отступал перед самым сильным штормом. За прошедшую зиму у него действительно начали болеть суставы, а волосы поседели. Он стал бы бесполезным грузом для других во время бегства.
А Пол был «подругой» Дика. Они были вместе уже двадцать лет, и, хотя Пол мог еще отлично управляться с абордажной саблей, он предпочел остаться со своим стареющим любовником.
— Что ж, желаю вам обоим удачи. Вы лучшая из пар, которые мне доводилось видеть, — сказал Хэл и посмотрел на Уэлли Финча по прозвищу Зяблик и Стэна Спарроу, называемого Воробьем. — А вы, птички, как? Полетите с нами?
— Да куда угодно, хоть под самые облака.
Уэлли ответил за них обоих, и Хэл хлопнул его по плечу:
— Значит, всего нас будет шестеро, с Эболи и Алтудой — восемь, и могу ручаться: нам всем захочется удрать как можно дальше и выше, чтобы остаться довольными.
И вот последовал последний обмен записками, когда Эболи и Сакиина объясняли придуманный ими план. Хэл предложил кое-какие уточнения и составил список того, что Эболи и Сакиина должны были постараться украсть, чтобы надежнее поддержать их существование в безлюдных местах. Главными предметами были карта и компас и еще квадрант, если они сумеют его найти.
Эболи и Сакиина занимались последними приготовлениями, не допуская того, чтобы их хлопоты или волнения оказались замеченными кем-то в доме. Темные глаза постоянно наблюдали за всем, что происходило в жилищах рабов, и Эболи и Сакиина никому не доверяли, особенно теперь, когда приближался назначенный день. Сакиина постепенно собрала все, что просил Хэл, и добавила еще кое-что от себя, такое, что, как она знала, непременно им понадобится.
За день до запланированного побега Сакиина вызвала Эболи в главную жилую часть резиденции, куда прежде ему входить не разрешалось.
— Мне нужна твоя сила, чтобы передвинуть резной шкаф в банкетном зале, — сказала она ему в присутствии повара и двух кухонных работниц.
Эболи покорно последовал за ней, как тренированная борзая на поводке.
Как только они остались наедине, Эболи сбросил с себя вид безвольного раба.
— Скорее! — промолвила Сакиина. — Хозяйка очень скоро вернется. Она в конце сада, с Неторопливым Яном.
Она быстро подошла к жалюзи окна, что выходило на лужайку, и увидела, что странная парочка все еще погружена в беседу под старыми дубами.
— Ее развращенности нет предела, — пробормотала Сакиина себе под нос, наблюдая за тем, как Катинка смеется над какими-то словами палача. — Она бы могла заняться любовью со свиньей или с ядовитой змеей, если бы ей такое пришло в голову.
Сакиина содрогнулась при воспоминании о мерзком языке, по-змеиному исследовавшем тайные уголки ее тела. «Такого больше не случится, — пообещала она себе. — Нужно выдержать еще всего четыре дня, пока Алтуда не окажется в безопасности. Если же она до того позовет меня в свое гнездо, я совру, что у меня начались женские дни».
Услышав странный свист в воздухе, как будто промчалась огромная птица, Сакиина оглянулась через плечо и увидела, что Эболи взял одну из сабель, что красовались на стенах коридора, и теперь проверял ее баланс, описывая ею круги над головой; отраженный от клинка свет зайчиками прыгал по белым стенам.
Эболи отложил эту саблю и взял другую, но та совсем ему не понравилась, и он, хмурясь, вернул ее на место.
— Скорее! — тихо поторопила его девушка.
За несколько минут Эболи выбрал три клинка — не из-за украшений на их рукоятках, конечно, а потому, что они были надежными и гибкими. Все три изогнутые сабли оказались выкованы в оружейне Шах-Джахана в Агре, на индийской земле.
— Их делали для принца Моголов, к руке грубого моряка они плохо подходят, но послужат, пока я не найду хорошую абордажную саблю из доброй шеффилдской стали, чтобы заменить их.
Потом Эболи выбрал еще и короткий клинок, нож горкха. Такими пользовались горные племена в дальних районах Индии. Эболи срезал ножом несколько волосков со своей руки.
— Вот это пригодится для ближнего боя, если что.
— Я отмечу то, что ты выбрал, — кивнула Сакиина. — А теперь повесь все на место, иначе пустые места привлекут внимание домашних рабов. Заберу все перед побегом и передам тебе.
В тот день она взяла свою корзинку, надела на голову коническую соломенную шляпу и отправилась к горе. И хотя никакой наблюдатель не смог бы угадать ее намерения, она все же сначала ушла как можно дальше и скрылась в лесу, заполнявшем огромное ущелье под вершиной. Там стояло одно сухое дерево, которое Сакиина приметила во время прошлых походов, — оно служило ориентиром.
В гнилой яме в подлеске рядом с ним разрослись крошечные пурпурные поганки. Сакиина надела перчатки, прежде чем принялась их собирать. Под грибными шляпками, похожими на зонтики, находились пластинки нарядного желтого цвета. Эти грибы были ядовитыми, но следовало съесть их довольно много, чтобы результат оказался смертельным. Именно поэтому Сакиина выбрала их — она совсем не хотела, чтобы на ее совести оказались жизни ни в чем не повинных людей.
Уложив грибы на дно корзины, Сакиина прикрыла их разными кореньями и травами, прежде чем спустилась со склона горы и с безмятежным видом вернулась через виноградник к резиденции.
В тот вечер губернатор ван де Вельде давал парадный ужин в большом зале. Он пригласил знатных людей из колонии и всех важных служащих компании. Пир тянулся допоздна, а к тому времени, когда гости наконец разошлись, вся прислуга и рабы буквально выбились из сил. И Сакиине предоставили самой обойти дом и запереть на ночь кухню.