Наконец Уинтертон махнул рукой, предлагая всем замолчать. Он встал, наклонился через стол к Шредеру и серьезно сказал:
— Отдаю вам честь, сэр. Вы джентльмен с железными нервами и спортсмен чистой воды. Предлагаю вам руку дружбы.
Он протянул Шредеру правую руку с открытой ладонью. Но Шредер презрительно посмотрел на нее, не шелохнувшись, и улыбка юноши угасла. Снова небольшую каюту заполнило молчание.
Наконец Шредер отчетливо заговорил:
— Мне следовало более тщательно осмотреть эти ваши кости, — он с силой подчеркнул голосом местоимение, — когда у меня была такая возможность. Надеюсь, вы меня простите, сэр, но у меня правило: никогда не пожимать руку шулерам.
Винсент резко отпрянул и недоверчиво уставился на Шредера, а остальные задохнулись, разинув рты.
Винсенту понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя от потрясения при неожиданном оскорблении, и его красивое лицо побледнело так, что это видно было и сквозь загар.
— Я был бы глубоко вам обязан, — произнес он, — если бы вы предоставили мне удовлетворение за ваши слова, полковник Шредер.
— С преогромным удовольствием.
Шредер встал, победоносно улыбаясь. Ему бросили вызов, так что выбор оружия предоставлялся ему. О пистолетах он и говорить не станет. Это должна быть сталь, и английский щенок вправду получит удовольствие, когда меч Нептуна вонзится в его живот. Шредер повернулся к Луэллину.
— Не окажете ли честь выступить моим секундантом? — спросил он.
— Только не я! — Луэллин решительно качнул головой. — И я не позволю никаких дуэлей на борту моего корабля. Вам придется найти кого-то другого, кто встанет на вашу сторону, и вам придется сдержать свой нрав до прихода в порт. А там вы сможете сойти на берег и разрешить свой конфликт.
Шредер снова повернулся к Винсенту:
— Я сообщу вам имя моего секунданта при первой же возможности. И обещаю дать вам удовлетворение сразу, как только мы окажемся в порту.
Он встал и строевым шагом вышел из каюты. Он слышал голоса у себя за спиной, нараставший шум комментариев и предположений, но пары бренди смешались в нем с яростью, и он уже чувствовал, как кровь колотится в его висках, готовая разорвать вены.
На следующий день Шредер засел в своей каюте, куда слуга принес ему еду. Он лежал на койке, словно жертва сражения, зализывая ужасные раны, нанесенные его гордости, и испытывая невыносимую боль от потери всего своего состояния. На второй день он вышел на палубу, когда «Золотая ветвь» легла на левый борт и взяла курс на северо-запад, вдоль побережья Южной Африки.
Как только его голова появилась над комингсом трапа, дежурный офицер отвернулся и сделал вид, что занят перестановкой колышков на доске траверза, а капитан Луэллин поднял к глазам подзорную трубу и принялся изучать голубые горы, что высились на северном горизонте. Шредер прошел вдоль поручней с подветренной стороны корабля, а офицеры старательно его не замечали. Слуга, подававший ужин на приеме у капитана, уже разнес по всему кораблю весть о неминуемой дуэли, и команда смотрела на Шредера недоуменно и держалась от него подальше.
Через полчаса Шредер внезапно остановился перед вахтенным офицером и без предисловий спросил:
— Мистер Фоулер, будете моим секундантом?
— Прошу прощения, полковник, но мистер Уинтертон мой друг. Надеюсь, вы меня извините…
В течение следующих дней Шредер подошел к каждому из офицеров с тем же вопросом, но каждый раз получал холодный отказ. Униженный и отвергнутый, он бродил по палубе, как леопард, вышедший на ночную охоту. Его мысли качались, как маятник: он то мучился раскаянием и болью из-за смерти Катинки, то негодовал по поводу презрения, обрушенного на него капитаном и офицерами корабля. Гнев полковника все нарастал, он уже с трудом мог его сдерживать.
Утром пятого дня он вышагивал вдоль поручней, и внезапно раздавшийся с грот-мачты крик вырвал его из черного тумана страданий. Когда капитан Луэллин быстро вышел к поручням наветренной стороны и начал всматриваться в сторону юго-запада, Шредер пошел следом за ним и остановился рядом.
Несколько мгновений полковник не верил собственным глазам, глядя на подобную горному кряжу стену грозных темных туч, что растянулась от горизонта до горизонта и неслась прямо на них с такой скоростью, что полковник невольно подумал о лавине, сорвавшейся в глубокое ущелье.
— Вам лучше спуститься вниз, полковник, — предупредил его капитан. — Нас немножко потреплет.
Шредер не обратил внимания на его слова и остался у поручней, с ужасом и благоговением наблюдая за тучами, что летели к ним.
Все на корабле пришло в движение: команда бросилась спускать паруса и разворачивать корабль, чтобы «Золотая ветвь» встала носом к подходившему шторму.
Ветер налетел так быстро, что сорвал еще не спущенные кливера.
Яростно завывающий шторм всей силой обрушился на «Золотую ветвь» и накренил корабль так, что поручни с подветренной стороны ушли под зеленую воду, и вода хлынула на палубу, затопив ее до половины человеческого роста. Шредера подхватило этой волной и унесло бы за борт, если бы он не уцепился изо всех сил за канат.
«Золотая ветвь» подпрыгивала и раскачивалась, ее трепало, словно обрывок пергамента. На одну долгую минуту судно наполовину оказалось под водой — так сильно надавил на него шторм. Море хлынуло в открытые люки, и снизу послышались треск и гром, когда часть переборок рухнула и груз сдвинулся с места. Мужчины кричали, попадая под удары кулеврин, которые сорвались с креплений и катались как безумные по оружейной палубе. Другие моряки вопили, как потерянные души, падающие в смоляные ямы, когда их уносило за борт беснующейся зеленой водой. Воздух побелел от брызг, так что Шредеру уже казалось, что он тонет, хотя его лицо и не было под водой, но этот белый туман ослепил его.
Постепенно «Золотая ветвь» выровнялась, ее усиленный свинцом киль помог ей встать прямо, но снасти превратились в лохмотья, полоскавшиеся на ветру. Часть мачт рухнула, и обломки метались по палубе, ударяясь об уцелевшие мачты. Залитая водой, потяжелевшая «Золотая ветвь» оказалась бессильна перед бешеным ветром.
Задыхаясь и кашляя, наполовину захлебнувшись и промокнув до костей, Шредер кое-как добрался по палубе до трапа. Оттуда он в ужасе и онемении наблюдал за тем, как мир вокруг него рассыпается в серебристые брызги, как безумные зеленые волны, увенчанные длинными гребнями пены, нависают над кораблем.
Два дня подряд ветер неустанно нападал на них, море вздымалось все выше и яростнее с каждым часом, и уже казалось, что волны поднимаются над грот-мачтой, прежде чем обрушиться на фрегат. Полузатопленная «Золотая ветвь» не успевала подняться им навстречу, и волны снова и снова обрушивались на нее, рассыпаясь пеной и перекатываясь через палубы. Двое рулевых, привязавшись покрепче, изо всех сил боролись, стараясь поворачивать корабль носом к шторму, но каждая волна, рухнувшая на палубу, сводила на нет их усилия. На второй день все на борту выбились из сил, находясь на пределе выносливости. Спать людям было некогда, а перекусить они могли только сухарями.
Луэллин привязал себя к грот-мачте и оттуда направлял усилия офицеров и матросов, чтобы удержать корабль на плаву. Никто не мог без опоры удержаться на палубе, поэтому Луэллин не приказывал им встать у больших насосов, но на оружейной палубе команда яростно работала вспомогательными насосами, пытаясь понизить уровень воды в трюмах. С той же скоростью, с какой они откачивали воду, она снова вливалась в трюмы через разбитые бойницы и треснувшие крышки люков.
С подветренной стороны постоянно маячила суша, и шторм гнал корабль к ней — под голыми мачтами, без снастей. И хотя рулевые напрягали все свои силы, чтобы удержать ее, «Золотая ветвь» упорно стремилась к берегу. В ту ночь они уже слышали, как в темноте прибой грохочет, словно орудийный огонь, и грохот нарастал с каждым часом, когда корабль влекло к скалам.
Когда на утро третьего дня начался рассвет, они увидели сквозь туман и фонтаны пены темные, грозные очертания этой земли, утесы и остроконечные выступы, находящиеся всего в лиге от корабля, за гигантскими горами беснующейся воды.
Шредер кое-как пробрался через палубу, цепляясь за что попало, когда новая волна захлестывала борт. Вода стекала с его волос по лицу, наполняя рот и ноздри, когда он, оказавшись рядом с Луэллином, выдохнул:
— Я знаю это побережье. Я узнал тот мыс, что впереди.
— Нам без Божьей помощи туда не подойти! — крикнул Луэллин. — Ветер крепко держит нас в зубах.
— Тогда молитесь Всевышнему всем своим сердцем, капитан, потому что наше спасение меньше чем в пяти лигах! — проревел Шредер, смаргивая с глаз соленую воду.
— Почему вы так уверены?
— Я здесь бывал, проходил маршем через эти места. Я знаю каждую складку этой земли. За мысом — залив, его называют Буффало-Бей. Если завести туда корабль, он окажется защищен от главной силы ветра, а на другой стороне — два каменистых выступа, они охраняют вход в широкую спокойную лагуну. И там нас не достанет даже такой шторм, как этот.
— На моих картах нет никакой лагуны.
На лице Луэллина отражались сомнение и надежда.
— Милостивый Иисус! Капитан, вы должны мне поверить! — заорал Шредер.
Здесь, в море, он оказался вдали от всего привычного и впервые испугался.
— Сначала нам нужно избежать этих скал, а уж потом мы сможем проверить вашу память, — ответил капитан.
Шредер замолчал, отчаянно цепляясь за мачту рядом с Луэллином. Он в ужасе смотрел вперед, видя, как море разевает рычащую пасть, полную белой пены, и обнажает клыки черных скал. «Золотая ветвь» беспомощно двигалась в эти челюсти.
Один из рулевых закричал:
— Ох, святая Матерь Божья, спаси наши грешные души! Мы вот-вот ударимся!
— Держи руль крепче! — рявкнул на него капитан.
Совсем рядом море зловеще раскололось, и над водой появились рифы, как пускающий фонтаны кит. Когти камней как будто тянулись к хрупкой обшивке маленького корабля, и они были так близко, что Шредер видел массы моллюсков и водорослей, облепивших скалы. Еще одна волна, выше предыдущей, поднялась и бросила их на риф, но камни исчезли под кипящей водой, и «Золотая ветвь» поднялась на волне и перепрыгнула через риф, как лошадь через препятствие. Ее киль задел камни, и она затормозила с такой силой, что руки Шредера выпустили мачту и его швырнуло на палубу. Но тут корабль освободился, дернулся вперед на гребне могучей волны и соскользнул с рифа в глубокую воду по другую его сторону. Фрегат прошел вперед, выступ каменного мыса остался позади, а впереди открылся залив.