На Голгофе всем троим дали пить вино со смирною, которое притупляет боль, но Иисус отказался. Не о своей боли Он думал… С последним словом Иисус обратился к рыдающим женщинам:
Дочери иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о детях ваших,
Ибо приходят дни, в которые скажут: «блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!»
Тогда начнут говорить горам: «падите на нас!», и холмам: «покройте нас!»
Когда Его руки и ноги прибивали к дереву, палачи услышали слова, обращенные к небу: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают». Крест Иисуса встал на самом высоком месте, по обе стороны от Него распяли двух злодеев.
Палачи разделили одежду осужденных, многие платья разорвали на части, чтобы досталось всем поровну. Хитон Иисуса пожалели резать; его получил тот, на кого указал жребий.
На Иисуса повесили табличку, указывающую Его преступление: «Я Царь Иудейский». Много народа издевалось над Ним; некоторые требовали, чтобы Он спас Себя, и тогда обещали поверить, что Он Сын Божий. Легионеры давали пить Ему уксус вместо воды.
Даже один из распятых преступников принялся злословить: «Если ты Христос, то спаси себя и нас».
Другой злодей, напротив, унимал товарища: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал». И обратился к Иисусу: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое!» Иисус ему ответил: «Истинно говорю тебе, сегодня же будешь со Мною в раю».
Увидел Иисус подле креста Свою мать Марию и стоящего подле нее Своего любимого ученика. И сказал Он: «Мама, рядом с тобой стоит твой сын». И ученику сказал: «Она теперь Матерь твоя».
Потом исчезло солнце, словно возмутившись тем, что творили люди. Иисус попросил пить. Вместо воды легионеры на копье подали Ему смоченную в уксусе губку. После Иисус громким голосом возвестил: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой!» И ушел…
В последний миг содрогнулась земля; и камни, которыми был обложен крест, пошли трещинами. Те, что недавно издевались над ним, бросились бежать первыми. Легионер, которому достался хитон Иисуса, отдал его матери Марии. Центурион упал на колени и произнес: «Истинно Человек сей был Сын Божий». Многие стали бить себя в грудь, рвать волосы, вернулись бежавшие, которые смеялись над Ним до самой кончины, и плакали вместе со всеми. Но нельзя вернуть время назад, нельзя исправить непоправимое…
Восставший из мертвых
Вечером Пилату доложили, что его просит выслушать Иосиф из Аримафеи. Прокуратор знал его как члена Синедриона и просто богатого влиятельного человека. Ссориться с ним было глупо. И тем не менее Пилат вознамерился прогнать его, так как кипел ненавистью ко всем без исключения иудеям. Легионер прочел в глазах командира ход мысли и опередил его:
– Иосиф желает просить у тебя тело Иисуса.
– Зови. – Пилат поменял свое невысказанное решение на противоположное.
Спустя немного времени пред ним стоял знатный иудей. Он был тверд и печален. И эта родственная печаль мгновенно расположила Пилату к вошедшему.
– Ты пришел в дом человека, который поклоняется чуждым для твоего народа богам. Разве закон иудеев не запрещает переступать порог претория в это время?
– То, что произошло, заставляет позабыть о запретах и предписаниях. Я соблюдал их до сегодняшнего дня, и буду исполнять завтра. А сегодня я должен исполнить нечто самое важное в моей жизни, – признался иудей.
– Зачем тебе, Иосиф, Его тело? – вдруг спросил Пилат.
– Оно должно удостоиться погребения.
– Где ты желаешь Его похоронить?
– Подле Голгофы мне принадлежит участок земли. Там, в саду, в скале для меня высекли гробницу.
– Ты отдаешь Иисусу место своего последнего пристанища на этой земле?
– Мне оно сегодня ни к чему, а Он нуждается сейчас.
– От меня требуется помощь? – участливо спросил прокуратор.
– Только твое разрешение снять с креста. Я уже приготовил плащаницу завернуть тело, добрые люди принесли благовония из смирны и алоэ…
– Ты мужественный и благородный человек. Жаль, что я бессилен защитить тебя от ненависти твоих собратьев, – признался Пилат. – Поступай так, как сочтешь нужным.
– Благодарю, прокуратор. Я рад, что ты позволил сделать для Него эту малость. А защита… надеюсь, она не потребуется. Люди когда-нибудь должны стать людьми. Ради этого Он взошел на Голгофу.
На следующее утро к Пилату явился Каиафа во главе толпы саддукеев[11] и фарисеев. Они остановились у дверей и принялись требовать прокуратора.
– Если им нужно меня видеть, то пригласи в зал для приема дорогих гостей, – Пилат зловеще ухмыльнулся, отдавая приказание легионеру. «Глупцы! Убили Того, Кто спасал мир, и боятся переступить порог дворца, ранее принадлежавшего своему царю», – подумал он.
Пилат не спешил встречать новых гостей. Он не только не покинул спальной комнаты, но все также продолжал лежать.
– Прокуратор, они говорят, что не могут войти в твой дом, – объявил вновь возникший легионер.
– А я не могу выйти, потому что я не раб, мчащийся по первому зову господина, а прокуратор Иудеи. Я не смогу с ними встретиться, если они немедленно не воспользуются моим любезным приглашением.
Пилат сбросил одеяло и начал неторопливо одеваться. Он чувствовал: на этот раз Каиафа не осмелится ответить отказом, и не ошибся.
Первосвященник был растерян и подавлен; на лице его не осталось и тени той горделивости и высокомерия, когда он вопреки желанию римского прокуратора отправил на крест неугодного Человека. Теперь хозяин чужих судеб едва ли не слезно просил Пилата:
– Прокуратор, необходимо выставить усиленную охрану у гроба Назарянина. Сей обманщик обещал, что воскреснет на третий день. Там начали собираться толпы народа в ожидании чуда.
– Что мне до этого? – отрешенно промолвил Пилат.
– Они похитят тело, а затем объявят, что Иисус воскрес, – пояснил Каиафа. – Охрану нужно выслать как можно скорее.
– Коль ты сумел схватить Иисуса, отправить на крест, то найдешь слуг и для охраны Его тела. И сторожи хорошенько, Каиафа, иначе к вечеру третьего дня тебе нечего будет предъявить народу, – зловеще промолвил Пилат.
– Зачем тебе было нужно отдавать тело Иосифу? – попытался несмело возмутиться первосвященник в ответ на откровенно недружелюбное отношение к нему со стороны прокуратора.
– Потому что я не терплю, когда тело человека склевывают птицы, разрывают на части звери, даже если этот человек ничего не значил для меня в жизни. После битвы даже тела врагов предают погребению, либо позволяют их похоронить. Иосиф поступил правильно, и тот, кто причинит ему зло, будет моим личным врагом.
Пилат переживал, но с каждым часом боль все меньше и меньше терзала сердце сурового всадника, за свою жизнь видевшего немало смертей, в том числе и несправедливых. На его глазах в битвах гибли близкие друзья, и Пилат привык относиться к смерти, как к тому естественному, неизбежному событию, которое неизменно сопутствует жизни. И ведь никто не переживает долго смерть чужого человека, хотя он и был глубоко симпатичен! «Прокла ошиблась», – для собственного успокоения Пилат стал придерживаться этой версии.
На третий день после Его смерти Иерусалим накрыл ураган. Дрожали дома и клонились к земле деревья, снова в воздухе летало множество предметов. Товары уличных торговцев, за которые еще недавно продавцы не хотели уступить медного асса, теперь бесплатно летели в руки покупателей.
И, словно гром среди ясного неба, прокуратора настигло известие, что гробница, тщательно охраняемая стражей, пуста. Пилат окончательно убедился, что благодаря его легкомыслию, на кресте оказался более чем человек. К страданиям присоединялся вопрос, на который он никак не мог найти ответа. Он мучился до тех пор, пока не почувствовал, что ответ может получить от собственной жены.
– Прокла, – взмолился Пилат, – ведь Он мог отправить на крест тех, кто кричал «Распни Его!» Он всемогущ! Почему недостойные живы, а Он распят? Ведь Он мог уничтожить этот несправедливый мир?!
– Всему свой срок, – ответила жена, мгновенно понявшая причину переживаний Пилата. – Я и сама потеряла голову от величайшей в мире несправедливости. И когда было также трудно, как тебе, вспомнилась Его притча:
Подобно Царство Небесное человеку, посеявшему доброе семя в поле своем. Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницей плевелы и ушел. А когда взошла зелень и дала плод, тогда явились и плевелы. И придя, рабы домохозяина сказали ему:
«Господин, не доброе ли семя посеял ты на своем поле? Откуда же в нем плевелы?»
Он сказал им:
«Враг-человек это сделал».
Рабы же ему говорят:
«Так хочешь, мы пойдем выберем их?»
Он говорит:
«Нет, чтобы выбирая плевелы, вы не вырвали с корнем вместе с ним и пшеницу, дайте им всем расти до жатвы, и во время жатвы я скажу жнецам: выберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу соберите в житницу мою».
– Ты полагаешь, Прокла, это справедливо, чтобы добрые и плохие люди одинаково наслаждались солнцем, луной, жизнью? Вместе старились и умирали…
– Бог всемогущ и добр. Каждому плевелу Он дает возможность принести доброе зерно. Это чудо волен совершить каждый человек, для того и дана ему жизнь. И с каждого будет спрошено на последнем Суде за прожитую жизнь.
– Когда же будет справедливый Суд? – более со страхом, чем с надеждой вопрошал Пилат.
– Суд идет с тех пор, как свет пришел с Ним в этот мир. Он указал путь к спасению и вечной жизни. Вот только человечество не готово идти простой и прямой дорогой; люди легкомысленны, они во власти искушений и суеты. Но Спаситель бесконечно добр: каждый человек на земле имеет возможность раскаяться в совершенном зле и попасть в Царство Небесное. Каждый получит достаточно времени, чтобы найти путь к Нему.