В это время еще один человек утратил свой покой. То был Иуда – ученик Иисуса, предавший его за 30 сребреников. Он увидел Его, осужденного на казнь, и понял весь ужас своего поступка. «Я убил Бога…» – шептал он постоянно и часто. Рассудок упорно покидал предателя, и он не пытался удержать его. И даже в минуты просветления Иуда не мог нести на своих плечах весь ужас совершенного поступка.
– Зачем Ты запрещал называть Себя мессией?! Почему Ты не сказал, кто Ты есть?! Это Ты поселил червь сомнений в душах преданных Тебе людей! – несчастный обвинял Бога в собственной подлости.
Иуда искренне уверовал в предназначение Иисуса, но вера его была непрочной. Она исчезла в один момент, Иуда почувствовал себя обманутым – причем таким же обычным человеком, как все. Воспылав жаждой мести, он предал Учителя. Теперь пришел час расплаты за лживый поцелуй в Гефсиманском саду.
В руке его вдруг оказались тридцать сребреников – совершенно ненужные. Он сжимал их в кулаке до боли, – до тех пор, пока металл не повредил ладонь и рука не окрасилась кровью. Иуда так и не разжал пальцев; неся перед собой окровавленный кулак, он направился к Иерусалимскому храму. Там он нашел тех, от кого получил деньги.
– Возьмите их, – протянул Иуда монеты первосвященнику и саддукеям. – Это плата за невинную кровь. Это не Его цена.
– Зачем принес то, что потребовал за услугу. Деньги твои, владей и уходи.
Иуда разжал ладонь, и окровавленные сребреники со звоном упали на пол храма. Он вышел, взял веревку и удавился.
Первосвященники собрали монеты, но не решились положить их в храмовую сокровищницу, так как они – цена крови. После долгих споров на эти деньги купили землю горшечника и устроили на ней кладбище для бродяг. «Земля крови» – такое название закрепилось за местом, приобретенным на иудины деньги.
Явление Иисуса было столь необычно и, казалось бы, несвоевременно, что люди оказались к нему не готовы. И тем не менее оно закономерно. Сын Бога пришел спасти мир, погрязший в грехах. «Но самоотдача Иисуса не могла не стать трагедией, – рассуждает А. Мень. – Тот, Кто соединяется с падшим миром, неизбежно становится причастным его страданию. Отныне боль любого существа – Его боль. Его Голгофа. Среди людей Иисуса ждет не торжество, а муки и смерть.
Безгрешный, Он берет на Себя все последствия греха. Поэтому и призывает Церковь всех идущих за Ним: “Будем с терпением проходить предлежащее нам поприще, взирая на Начальника и Свершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежащей Ему радости, претерпел Крест”.
Его предтечами были святые и мученики минувших веков, которых гнали и предавали смерти. Их лики слились в одном мессианском образе, представшем мистическому взору Исайи Второго. Цари и народы, полагаясь на земную силу, с презрением смотрели на истинного Служителя Господня. Но им пришлось убедиться, что именно этого отверженного Страдальца избрал Бог:
Кто поверит слышанному нами? и кому открылась сила Яхве?
Перед Ним Он взошел, как росток, как побег из корня в земле сухой.
Не было в Нем ни вида, ни величия, что к Нему нас влекли бы, ни благолепия, что пленило бы нас. Презираем и отвергнут людьми был Он, Муж скорбей, изведавший мучения.
И как человека отверженного мы ни во что ставили Его, Он же взял на себя наши немощи и понес наши болезни. Думали мы, что Он поражен, наказан и унижен Богом, а Он изранен был за грехи наши и мучим за беззакония наши. Он принял на Себя кару для спасения нашего, и ранами Его мы исцелились.
Все мы блуждали, как овцы, каждый своею дорогой, но Яхве возложил на Него грехи наши. Истязуемый, был Он покорен и в муках не отверз уст; как агнец, ведомый на заклание, и как овца перед стригущими ее – безгласна, так и Он не отверзал уст Своих (Исаия, 53, 1–7).
Мессия – страдалец!.. Казалось, этого нельзя было принять, понять, вместить. Мало кто из людей Ветхого Завета решался вслух говорить о возможности столь невероятной. Она представлялась кощунством. Но слово было сказано и запечатлено в Писании, оставляя людей в смущении и соблазне.
Иудейские толкователи обходили это место, как бы стараясь забыть его. Иисус же, напротив, изъяснял Свою миссию, ссылаясь на пророчество о Слуге Господнем. “Ныне исполнилось Писание это перед вами…”
Он проходил по земле, не покоряя людей очевидностью Своего могущества. Он был умален в глазах “века сего”, сохранив этим неприкосновенной человеческую свободу. Не рабов, а сынов искал Иисус, братьев, которые бескорыстно полюбят Его и пойдут за Ним, презираемым и отверженным. Если бы Мессия явился “во славе”, если бы никто не смог отвернуться от Него, это было бы принуждением. Но Христос учил иному: “Вы познаете истину, и истина сделает вас свободными”.
Ради свободы человека Он заключил Себя в границы тленного, Он стал в те дни “менее Отца”, Он нуждался в пище и отдыхе, Он закрыл от Себя грядущее и на Себе Самом пережил всю скорбь мира. Ремесленник из провинциального городка, окруженный людьми невежественными и зачастую носящими клеймо порока, Он проводил Свои дни среди бедняков, мытарей, блудниц и прокаженных. У Него не было ни вооруженных отрядов, ни влиятельных союзников. Это ли Мессия, о Котором веками грезили люди?»
Пустыня
Сумерки, опустившиеся на Иерусалим, прошли. Снова ярко светило солнце, как ни в чем не бывало город шумел и жил своей жизнью. Уличные торговцы собрали разбросанные стихией товары, и теперь оттирали их от пыли и раскладывали на лотки. Лишь для прокуратора время как будто остановилось. На душе была жуткая пустота, словно он только что лишился близкого человека. Вечером Пилат покинул роскошный дворец и шел по улицам Иерусалима без цели и смысла – ничего не замечая вокруг себя.
У городских ворот его окликнула стража. Пилат лишь бросил на легионеров безумный взгляд, который казался еще более жутким в свете факелов. Впрочем, этого было достаточно, чтобы стража узнала своего прокуратора и беспрепятственно выпустила из города.
– Кажется, прокуратор не в себе, – заметил лишь один из легионеров.
– Ты еще мягко сказал. Похоже, вскоре Иудея получит нового прокуратора, – согласился с ним товарищ и задумался о перспективе, – и каково при нем будет служить.
– Хуже не будет – это точно, – присоединился к размышлениям товарищ. – Уж слишком деятельным был Понтий Пилат.
– Он хотел принести больше пользы Риму.
– Но оказалось, лишь навредил. Здешний народ не любит, когда вмешиваются в его жизнь. Лучше бы мы стояли среди разноплеменного сброда в Кесарии – там хотя бы знаешь, чего ожидать. Как-то неуверенно я себя чувствую в этом городе, не римский он…
– Будем надеяться, Марк, следующий прокуратор переведет когорты из этого неприветливого города в прежний лагерь.
– Ты прав, мой старый товарищ, следует надеяться только на хорошее – и оно придет.
– Подожди хоронить Пилата. Может быть, все не так плохо, как нам показалось, – прервал мечтания легионера Марк.
Пилат шел всю ночь, он шел не разбирая дороги, шел с единственной целью – оказаться как можно дальше от людей. Наконец усталость свалила его и погрузила в небытие.
Очнулся он в пустыне. Тело прокуратора оказалось присыпанным довольно весомым слоем песка, и завывающий ветер продолжал его нести. Песок был в ушах, ноздрях, во рту – еще б немного, и Пилат бы превратился в обычный бархан, каких вокруг было сотни.
Он встал и, медленно переставляя ноги, которые проваливались в песок, побрел дальше. Песчаная почва сменилась на каменистую, но все также оставалась пустынной. Растительности почти не было. Ужасно хотелось пить, иссохший рот горел огнем. Римлянин сорвал стебель какой-то травы и принялся жевать. Небольшое количество влаги, которую удалось добыть таким способом, оставило во рту ужасно горький привкус. Однако пройдя еще с полмили, Пилат вновь сунул в рот невкусный стебель, и теперь сок не казался таким отвратительным.
Он слышал множество рассказов о том, как местные фанатики уединяются в пустыне и живут здесь подолгу, многие месяцы. Он знал историю Иоанна Крестителя, который покидал пустыню только для того, чтобы сообщить людям о пришествии посланника Бога. Но могущественный, успевший сколотить немалое состояние прокуратор не представлял, как можно существовать в подобных условиях. Вершитель судеб и гроза иудеев был сейчас жалок и беспомощен как ребенок, оставшийся без попечения родителей.
На пути попалась скала с расселиной, в которую мог проникнуть человек. Пилат недолго думая вошел внутрь пещеры. Подальше от входа, на проникавшем скупом свете дня блестели капельки воды, словно драгоценные камни на украшениях состоятельных матрон.
Пилат прикоснулся губами к влажному камню – то был вкус сумасшедшего наслаждения, который в другие дни не могло вызвать и его любимое фалернское вино. С жадностью слизывая влагу, он все дальше проникал в пещеру, шел навстречу полному мраку.
Вот уже капельки воды перестали блестеть, а впереди возникли две светящиеся точки. Вдруг они плавно переместились влево. Словно завороженный, Пилат сделал два шага навстречу, а из места непонятного свечения раздалось протяжное шипение, которое ни с чем иным спутать невозможно.
Прокуратор в ужасе устремился к выходу. В пути он больно ударился об острый выступ камня. Слыша за собой треск разорванной материи, Пилат, словно стрела из лука, вылетел из пещеры. Опасность миновала, но он еще долго бежал прочь от места, вызвавшего ужас. Понтий Пилат в этой жизни боялся лишь немногих вещей, но страх перед змеями прочно сидел в нем с детства, с тех пор как на его глазах умер ужаленный соседский мальчик.
Лишь когда силы стали на исходе, Пилат перешел на шаг. Он снова брел в неизвестность, не имея никакой цели. Жажда опять дала о себе знать, к ней присоединилась еще одна потребность живого человека, которая давно не удовлетворялась. «Лучше бы я задавил эту поганую змею и съел», – в бессильной ярости подумал Пилат об упущенной возможности.
Шаги становились все медленнее, следы за спиной сливались в две сплошные полосы. Наконец ноги самопроизвольно подкосились, и Пилат провалился в н