Впрочем, взгляд на корягу натолкнул Пилата на здравую мысль. Он вновь опустил ее на дно речки, в то место, где деревяшка и покоилась до его прихода. Затем прокуратор разодрал ногтями живот своей добычи, выпотрошил внутренности и промыл все съедобное в воде. Голод не оставил ему выбора, и Понтий принялся лихорадочно поглощать непривычное яство. Новое блюдо показалось ему если не изысканным, то очень даже съедобным.
Обсосав голову, Пилат осторожно вошел в реку, медленно приблизился к нужному месту и молниеносно запустил обе руки под корягу. На этот раз его добычей стало сразу две рыбины. «Никогда бы не подумал, что может оказаться полезной детская забава», – отметил прокуратор Иудеи.
Одна рыбина была съедена, вторая некоторое время хватала раскаленный воздух толстыми губами, а затем успокоилась. Прокуратор устремился за новой добычей. Ему удалось поймать около дюжины разного размера рыбешек. Затем пришлось обдумывать вопрос: каким образом выловленную еду хранить в пути.
Решение вскоре было найдено, прокуратор подтверждал своими действиями мнение о том, что безвыходных ситуаций не бывает. Пилат оторвал полосу от и без того потрепанной, туники, пропустил материю через жабры и связал оба конца. Получилось что-то вроде первобытного ожерелья. Оно было надето на шею.
Рыба приятно увлажняла спину и грудь, впрочем, не долго. Солнце удаляло влагу, и Пилат явственно чувствовал, как его добыча становится легче. Сушеная рыба показалась Пилату вкуснее, чем цыпленок со специями от его повара.
К вечеру на его пути возникли редкие кустики. Под ними прокуратор решил устроиться на ночлег. На его добычу мгновенно накинулась мошкара, и прокуратор спрятал остатки рыбы под тунику. Сам же, от усталости ничего не чувствуя, погрузился в сон, едва тело коснулось земли.
Проснулся Пилат, когда на востоке заалела заря. Он весь дрожал от ночного холода. К досадным особенностям пустынного климата добавились неприятные ощущения. Все тело болело и чесалось, во многих местах появились красные и белые волдыри, особенно пострадали лицо и шея. Насекомые, лишившись рыбного блюда, напали на прокуратора.
О сне пришлось забыть, и Пилат продолжил путь.
И вдруг на пути возник мираж. После стольких дней однообразного пустынного пейзажа Пилат долго не верил в реальность возникших на горизонте строений. Ему раньше виделись впереди города и стада животных, но как только он пытался до них добраться, все улетучивалось, как фигурки на небе, построенные движением облаков. На сей раз, по мере приближения к селению, видение не исчезало, но увеличивалось в размерах.
То было нечто среднее между городом и лагерной стоянкой войска. Люди жили, где им заблагорассудится: в окрестных пещерах, каких здесь было множество, под навесами у пещерных входов, в шатрах. Наблюдалось и приличное количество обычных строений, хотя большинство из них имело хозяйственное, а не жилое назначение.
Пилат, не зная того, оказался в одном из поселений секты ессеев[12]. То были иудеи, которые почти два века назад решили укрыться от несправедливости мира в пустыне. И так как мир не становился добрее и лучше, то постоянный приток сторонников секты не прекращался, а лишь увеличивался.
Едва Пилат появился в черте селения, как его окружили мужчины и повели к дому, расположенному на самом высоком месте. Здесь скиталец предстал перед высоким худощавым стариком. Несмотря на возраст, он не производил впечатления человека немощного, уныло доживающего свои дни. Наоборот, от старика веяло непонятной силой и могуществом. Пилат невольно съежился под испытующим взглядом умудренного жизненным опытом господина пустыни. И это, несмотря на то, что прокуратор в последнее время ни во что не ставил свою жизнь и лишь размышлял, каким образом от нее избавиться.
– Что привело к нам римлянина? – безошибочно определил старик национальную принадлежность Пилата, хотя тот не проронил ни слова, а загоревшее, пропитанное песком лицо делало его неотличимым от обычного бедуина.
– Я не знаю, – честно признался прокуратор. – Я ушел из той жизни. Очутился в пустыне и долго бродил, пока сами ноги не привели сюда.
– Понимаю, отчасти здесь все такие, как ты, – старик сделал знак мужчинам, которые привели Пилата. Те мгновенно покинули дом; хозяин и странник остались одни.
– Едва ли… – выразил сомнение Пилат. – Вы живете в своем городе, вас много, а я не хотел видеть никого. Я хотел уйти от всех, но, похоже, у меня ничего не вышло.
– Мы живем сами по себе, отдельно от остального мира. Мы совершили тот же поступок, что и ты, – только все вместе.
– И вы не платите налоги императору, царю Иудеи? – удивился Пилат, обнаружив потенциальных должников. И тут же пожалел о сказанном: «Какое мне дело до налогов, и до самого Тиберия?»
– Мы никому ничего не должны на этой земле. Наш царь Бог, и только Ему мы дарим свою любовь. Это Он создал бесплодную пустыню, а не твой император.
– Что-то вы должны брать из окружающего мира, ведь невозможно в пустыне найти все необходимое для жизни, – опять чисто машинально засомневался римлянин. Слова вырывались почему-то раньше, чем приходила разумная мысль: «Не стоит перечить человеку, от которого, возможно, зависит его судьба». Чтобы смягчить уже сказанное, прокуратор произнес: – Я не смог прожить в пустыне и несколько дней. Она не принимает меня. Не уничтожает, но я чувствую, что желает выбросить меня отсюда, где властвуют песок и раскаленное солнце.
– Только ничтожное количество необходимых вещей мы меняем на то, что произведено в общине. Посуду, ткань, еду – все мы делаем, добываем сами. Ты можешь посмотреть наше хозяйство и убедиться, – предложил старейшина. – Нам нечего скрывать. Община принимает заблудших странников. Одни получают здесь отдых и все необходимое; некоторые отправляются в дальнейший путь, иные остаются в пустыне навсегда. Единственное, все, что ты увидишь и услышишь, должен забыть; нигде и никогда в другом мире ты не должен упоминать о нашем существовании. От тебя лишь требуется обещание хранить тайну нашей жизни.
– Ты не допускаешь мысли, что я могу остаться здесь навсегда? Ты же сказал, что я такой, как все здесь живущие.
– Нет, хотя ты и тяготишься своим миром. Родственен лишь поступок, но ты чужой и никогда не станешь одним из нас.
– Неужели так сложно жить и трудиться вместе с вами?
– Это не главное. У нас каждый выбирает труд, к которому лежит сердце: один лепит из глины посуду, другой печет хлеб, третий шьет одежду… Каждый работает столько, сколько в его силах, сколько сможет принести пользы для общины. И не более того. Мы никого не принуждаем, и у нас нет рабов.
– Все достаточно просто. Почему же я не смогу так жить? – удивился Пилат.
– Для этого нужно принять нашу веру, наши законы. Надо знать наизусть Священную Книгу, посланную нам Богом. Каждый иудей начинает ее учить вместе со своим первым произнесенным в этой жизни словом. Затем каждый желающий стать членом общины проходит испытательный срок, который исчисляется двумя годами. Все свое имущество новый член нашего братства должен передать общине; все кроме одежды на теле. Я прожил много лет, но если ты, римлянин, доживешь до моего возраста, боюсь, и тогда не успеешь стать одним из нас.
– У меня иной путь в этой жизни, – признался Пилат. – Я хотел уйти от людей, но Он не позволил сделать это.
– Он?!
– Бродячий Проповедник, который был казнен. Сейчас Он приходит, когда смыкаются мои глаза, а тело покидают жизненные силы, и указывает дорогу. О твоей общине Он не вел речь. Если бы мое место было здесь, Он бы рассказал о нем.
– Я знаю, что по Иудее бродил человек, который называл себя Сыном Бога. Звали его Иисус. Не о нем ли ведешь речь?
– Да. Это Он.
– Когда это случилось? – с тревогой и сожалением в голосе спросил глава кумранской общины.
– Не знаю, – Пилат понял вопрос. – Я слишком много бродил по пустыне и потерял счет дням. Думаю, недели две назад иудеи приговорили Его к смерти на кресте.
– Он не мог быть Сыном Бога. Иначе бы не умер, – сделал вывод старец.
– На третий день гробница оказалась пустой. Он воскрес, как и обещал.
– Его тело не могли похитить?
– Нет. Первосвященник знал о пророчестве. Вход в гробницу охраняла его стража.
– Почему Бог допустил смерть? – старейшина задал вопрос более самому себе, чем Пилату.
– Над этим будут размышлять все, даже те, которые Его не знали и никогда не слышали Его проповеди.
– Мир стал еще ужаснее с тех пор, как почти две сотни лет назад мы поселились здесь. Все повторяется… Если народ убивает Посланника Бога, то насколько мудры были наши отцы, избравшие для жизни пустыню.
– Повторяется? Почему ты так сказал?
– Мне кажется, Тот, о ком ты говоришь, жил в нашей общине. То было страшное время. Царь Антиох Епифан хотел отнять у нас веру предков и заставить поклоняться каменным статуям, изображавшим чужих, никогда не существовавших богов. Многие люди, дабы не оскверниться смертным грехом и не познать насилия, ушли в пустыню. Двадцать лет, как слепые, нащупывали дорогу, блуждая во тьме, пока Бог не дал нашим предкам Учителя Праведности, чтобы направить их по пути Своего сердца.
Учитель Праведности открыл нам путь к Богу. Но первосвященник испугался силы правды, он долго ждал случая, чтобы погубить Учителя Праведности. Его предал один из учеников, не осиливший трудности жития в пустыне, разуверившийся в пришествии Царства Божия. Люди нечестивого священника в День Очищения, в субботу, схватили Учителя Праведности и предали его казни.
– Ты рассказываешь историю Иисуса из Назарета! – удивился Пилат.
– Нет. Те события произошли двести лет назад. Но недавно наш брат Иоанн стал утверждать, что Бог вновь послал на землю Учителя Праведности. Иоанн покинул нас, чтобы встретить посланника Бога. Мы не знаем: виделись ли они, почему Иоанн не привел к нам Учителя Праведности, где сейчас сам Иоанн?