Они вышли из квартала больших домов и оказались посреди поля, словно усеянного маленькими глинобитными хижинами. Около одной из них провожатый остановился и указал на дверь:
– Тебе сюда.
Не дожидаясь слов благодарности, иудей ушел прочь, а Пилат направился к последней цели своего труднейшего скитания. Но чем ближе он подходил к заветному дому, тем меньше оставалось в его душе решимости. Словно на чужих ногах римлянин отворил дверь и предстал перед матерью Того, Кого он отправил на смерть.
Пилат ожидал что угодно: от ненависти к палачу ее Сына до страха перед могущественным прокуратором Иудеи. Не мог ждать он лишь покоя и умиротворенности, окутавших лик этой бедной хрупкой женщины.
Прокуратор рассказал свое необычное сновидение, и женщина тут же протянула требуемое, словно одежда умершего Сына всегда лежала наготове. Отдала без всякого сожаления незнакомому человеку вещь, которая, несомненно, была дорога как память.
Римлянин засомневался: здорова ли хозяйка дома, отдает ли отчет своим действиям. Он чувствовал себя отнимающим имущество у беспомощного человека. Пилат спросил:
– Знаешь ли ты, как меня зовут?
– Ты прокуратор Иудеи Понтий Пилат.
Его на мгновение пробрала дрожь, когда услышал собственное имя, но вскоре ему передалось спокойствие собеседницы. Римлянин потянул руку к кошельку, чтобы отблагодарить ее. Прокуратор позабыл, что никакого кошелька у него на поясе не было, но был немедленно остановлен словами:
– Не плати за то, что невозможно оценить деньгами.
– Твой Сын не умер, – произнес вдруг Пилат.
– Я знаю, – произнесла женщина. И пояснила свое поведение, чтобы окончательно развеять сомнения гостя: – Потому я спокойна и не держу на тебя зла.
– Хочу попросить у тебя прощение, очень желаю этого, но не могу. Слишком велика моя вина, и нет мне прощения.
– Ступай с миром, римлянин.
Во время беседы в доме находился еще один человек, занимавшийся плетением корзины. Пилат был поглощен противоречивыми мыслями, и даже не обратил на него внимание. Теперь иудей догнал его у калитки и представился:
– Меня зовут Иоанн. Позволь спросить, Понтий Пилат, куда ты сейчас направляешься?
– Видимо, в Иерусалим, – неуверенно произнес римлянин. – Я вспомнил, что до сих пор считаюсь прокуратором Иудеи. А если уже нет, то по крайней мере необходимо передать дела моему преемнику.
– Тогда ты нуждаешься в отдыхе перед неблизкой дорогой. Прости, Понтий, у тебя слишком утомленный вид.
– У меня устало все: и тело и душа, – признался Пилат. – Но один камень с души только что упал.
– Мой дом соседний, – показал Иосиф на ветхую хижину. – Прошу тебя, воспользуйся им для отдыха хотя бы дня два. Иначе твое сердце может остановиться на пути между Эфесом и Иерусалимом.
Пилат понимал, что ему давно требуется несколько дней отдыха. Но быть рядом с матерью Его…
– Мне бы не хотелось обременять тебя, благородный человек, – неуверенно вымолвил прокуратор.
– Не отказывайся, – возразил иудей и продолжил, словно читая мысли римлянина. – Она тебя простила. Ее спокойное лицо сказало это. А я привык, что в моем доме останавливаются все, кто приходит к ней.
Внутреннее убранство хижины соответствовало ее внешнему невзрачному облику. Впрочем, нехитрая мебель, деревянная и глиняная посуда – все было аккуратно вымыто и стояло на своем месте; земляной пол выметен, а стены свежевыбеленные. Несколько лишних спальных лож подтверждали слова хозяина, что он часто принимает странников.
За обедом Пилат заметил, что в его миске чечевичная похлебка гуще, чем в блюде Иоанна. Ему стало неудобно за то, что объедает хозяина, которого вряд ли когда удастся отблагодарить. Вечером он попросил еды ровно столько, сколько Иоанн положил себе.
– Тебе нужно вернуть силы, чтобы попасть в Иудею, а мне для поддержания жизни много не требуется. Так что не спорь, если желаешь вновь увидеть свою жену.
– Путь до Эфеса, пожалуй, был самым трудным в моей жизни. Несколько раз я умирал и не единожды прощался с этим миром, – признался Пилат. – Боюсь, мне никогда не вернуться в Иудею.
– Ты избрал самую трудную дорогу. Гораздо легче и короче добираться до Кесарии морем, – произнес Иоанн и, зная о финансовых трудностях гостя, посоветовал: – Когда достаточно окрепнешь, попытайся наняться на судно, следующее в Иудею, гребцом или на другую работу.
Пилат на следующий же день отправился в гавань. Ему сразу повезло найти корабль, который через два дня отплывал в Кесарию. Но найти, еще не значит попасть на него. Грек, хозяин корабля, узнав, что у римлянина нет денег, сразу потерял к нему всякий интерес.
– Я заплачу тебе тройную цену по прибытии в Кесарию. Заплачу столько, сколько скажешь. Мне очень нужно попасть на корабль, – умолял упрямого грека еще недавно могущественный прокуратор, гроза Иудеи.
– Извини, почтеннейший, я привык брать за проезд определенную сумму денег, а не много-много обещаний, – видимо, с осторожным греком не единожды рассчитывались исключительно обещаниями.
– Тогда возьми меня гребцом, – взмолился Пилат.
Хозяин судна окинул изможденного римлянина глубоким изучающим взглядом и сразу лишил его и этой надежды:
– К твоему сожалению, команда гребцов набрана.
– Да есть ли у тебя хоть какая работа? – не собирался отставать от грека римлянин.
– На корабле мало воинов, – задумчиво произнес хозяин заветной посудины. – Знаком ли ты с военным делом?
– С копьем и мечом я познакомился раньше, чем научился ходить! – воскликнул Пилат.
– Сейчас мы проверим твои способности, – пообещал грек. – Видишь амфору у противоположного борта? Если сможешь расколоть ее копьем, я подумаю над тем, чтобы взять тебя до Кесарии. Если промахнешься и попадешь в борт, то будешь брошен в море. Мое имущество никому не дозволено портить безнаказанно. Если же копье улетит в море – будешь искать его на дне до тех пор, пока не найдешь. Согласен?
Прокуратор посмотрел на амфору с поврежденным горлышком и произнес:
– Зачем же уничтожать сосуд? Позволь, я отобью от него испорченную верхнюю часть.
Грек недоверчиво ухмыльнулся и кивнул в знак согласия.
Пилат совершил бросок. Как он и обещал, амфора лишилась надбитого горлышка.
– Ну, вот. Посуда вполне пригодна для хранения зерна, – констатировал довольный собой римлянин.
Грека удивил результат, но он продолжал сомневаться:
– Возможно, это случайность. Амфора мне совершенно не нужна. Расколи ее хотя бы надвое, чтобы легче сбросить за борт.
Бросок снова оказался в высшей степени верным, и амфора разлетелась на две ровные половинки. Грек не догадывался, что имел дело с человеком, чье родовое имя произошло от знаменитого римского копья – пилума.
Понтий Пилат проснулся среди ночи и принялся собирать свой нехитрый скарб. Проснулся Иоанн, разбуженный возней гостя в темноте:
– Зачем встал так рано? Перед дорогой надо хорошо отдохнуть.
– Боюсь опоздать, – признался Пилат. – Такая возможность вряд ли появиться в ближайшее время. Корабль идет прямо в Кесарию.
– Ты бы не проспал в любом случае. В доме напротив петух заводит свою песню ровно за час до рассвета.
Пилат продолжал спешить. Он даже попытался отказаться от традиционного римского яйца, которое специально для него купил Иоанн у хозяина крикливого петуха и теперь готовил на тлеющих углях. Он спешил, словно гонец императора, несший ему весть о победе в трудной битве.
И все же Иоанн настоял на нехитром завтраке и угостил Пилата кружкой дешевого вина.
Прокла
На корабле у Понтия Пилата не было никаких обязанностей, и он, чтобы скоротать время, подменял уставших гребцов. Когда сам работал веслом, Пилату казалось, что судно плывет быстрее. Прокуратор страстно желал обнять свою жену Проклу, которая, несомненно, волновалась из-за его долгого отсутствия. А он даже не пытался послать ей весточку. Все время думал о себе, о своих горестях, своей роковой ошибке…
Пилат стал ловить себя на мысли, что поступил несправедливо с самым родным человеком. А ведь он и раньше был с ней не слишком внимательным, немного видела Прокла ласки и нежности от сурового прокуратора.
Он встретил ее в Нарбонне, когда был в этом городе по государственным делам. Безошибочно Пилат определил, что эта стеснительная девушка, краснеющая, как только обращались к ней, либо упоминали имя, с большими умными добрыми глазами может стать хорошей женой. Как раз в то время Пилат стал часто задумываться о своем одиноком положении, видя, что его сверстники обзавелись семьями, многие растят наследников. Мысли о том, что после него никого не останется на земле, особенно не давали покоя накануне битв, коих немало выпало на долю потомственного воина.
Родители Проклы с радостью отдали дочь за римского всадника, хотя на ту пору она только встретила свою шестнадцатую весну и муж по летам годился ей в отцы.
Любви поначалу не было, но Прокла старалась во всем быть хорошей женой, как и подобает римлянке. Даже больше… Она повсюду следовала за Пилатом, разделяя с ним походные трудности и мужественно выдерживая непривычный климат далеких стран. Хотя и бесконечно тосковала в песках Сирии по милой Нарбонне, окружающим ее рощам, голубому, иногда хмурому небу, родным и подругам.
Рождение сына стало для Проклы событием, наполнившим жизнь великим и радостным смыслом. «Он был мне дороже дневного света! – пишет жена Пилата своей нарбоннской подруге. – Я разделяла мои часы между исполнением обязанностей и удовольствиями, позволительными женщинам».
Назначение Понтия Пилата прокуратором Иудеи искренне обрадовало Проклу. Она восхищалась страной с непривычной растительностью и необычными пейзажами; рынками, переполненными диковинными товарами и древними городами с неповторимыми домами.
Прокла пользовалась уважением иудейской знати и в особенности ее женской половины как супруга правителя этой области.
Разочарование пришло скоро. Почти все новые знакомые оказывали ей знаки внимания только как жене правителя Иудеи. Со всех сторон сыпались просьбы, исполнение которы