Хитон погибшего на кресте — страница 40 из 51

На лице Проклы боролись два неродственных чувства: огромный интерес к новому делу и сомнение в том, что она справится с предстоящей работой. Ведь перевод текстов, о которых упомянул старец, должен быть точным и в то же время легким в прочтении. Старейшина не позволил ей долго находиться в состоянии нерешительности. Он взял способную римлянку за руку и повел к зданию, немного отстоящему от хозяйственных построек.

Через несколько дней Совет общины, состоявший из двенадцати полноправных членов и трех священников, разрешил выделить Прокле место в скриптории.

Необычное наследство Понтия Пилата

Два года прошли как один день. Работа в скриптории доставляла Прокле огромную радость. Переводя и записывая древние тексты, она жадно черпала мудрость, накопленную столетиями. Особенно ее интересовала картина будущего мира. В кумранской библиотеке было много литературы на подобную тему. Она не вся найдет место в Библии. Некоторые священные книги кумранитов получат статус апокрифов и будут храниться в пещерах на берегу Мертвого моря две тысячи лет, прежде чем будут найдены, собраны по кускам реставраторами и вновь обретут жизнь. В иных древних книгах, кажется, говорится о событиях недавнего двадцатого века, о нашем времени. Но Прокла не представляла, о каком времени будущего идет речь, бережно переписывая так называемую Книгу Юбилеев. Неведомый голос с ее страниц обличал нечестивцев:

«Из-за их деяний погублена будет земля, не будет насаждений виноградников, не будет елея, ибо все деяния их – обман и ложь; из-за сынов человеческих погибнет и зверь, и скот, и птица, и вся рыба морская. И будут бороться друг с другом – молодые со стариками, а старые с молодыми, бедный с богатым, униженный с почтенным, нищий с вельможей… И поднимутся на них мечами и войной, чтобы вернуть их на путь, но не возвратятся они на путь праведный, пока не прольют много крови друг друга на земле. И спасшиеся не отвратятся от зла и не вступят на путь праведности, но хитростно и с жаждой богатства поднимутся, чтобы отобрать то, что принадлежит другому; и хотя назовут великое имя, но не по истине и не по праведности, и осквернят святая святых нечистотою разрушительной их мерзости. И великое наказание воспоследует от Бога за деяния этого поколения, и Он предаст их мечу, и суду, и плену, и разграблению, и пожиранию…»


И сегодня справедлив отрывок из Книги Тайн, который переводила для потомков жена Пилата:

«Разве не из уст всех народов раздается голос истины? Но есть ли уста и язык, придерживающиеся ее? Где народ, который не грабил бы богатства другого?..»

Однажды, увлекшись переводом древнееврейской рукописи Прокла, словно сквозь сон услышала свое имя. Уста, звавшие ее, принадлежали Аире. Толстые стены скриптория неохотно пропускали внешние звуки. Сомневающаяся Прокла решила все же проверить, опасаясь, как бы чего не случилось с Марией – с вечера девочка немного кашляла. Уже подходя к двери, она вновь услышала громкий голос Аиры, назвавший ее имя. Подле скриптория было запрещено даже громко разговаривать, и если Аира нарушила запрет, значит, у нее имелись веские основания.

– Что с Марией, – спросила римлянка, еще до конца не распахнув дверь.

Радостное возбужденное лицо Аиры уже сказало, что с дочерью все хорошо, а уста подтвердили:

– Мария совершенно здорова – играет с подругами, – и тут же девушка, чтобы не томить ожиданием, выпалила: – У тебя гостья!

– Неужели это…

– Да! – подтвердила Аира. – В комнате тебя ждет Саломия.

Прокла бегом бросилась к своему дому, придерживая рукой сердце, готовое вылететь из груди от радости. Она даже не успела прикрыть дверь святая святых кумранской общины – скриптория; это сделала за нее Аира.

Были долгие жаркие объятия, смех, радостные улыбки и слезы счастья…

– Прости, дорогая Прокла, что не смогла навестить тебя раньше. Мое исчезновение вместе с тобой и долгое отсутствие вызвало нездоровый интерес у служителей иерусалимского храма и римлян. Муж устал всех уверять, что я нахожусь в Египте, у родственников. После возвращения из пустыни за мной долго следили, я боялась очередным отсутствием повредить мужу. Он ведь и так из-за меня слишком много переживал. И вот, наконец, к моей семье у всех пропал интерес.

– Из-за меня неприятности еще и у твоей семьи… – виновато промолвила римлянка.

– Нет, ты не при чем, просто таков мир. А я бы себе никогда не простила, если б погибла ты и невинное дитя.

– Не слышала ли ты хоть что-нибудь о моем муже? – несчастная еще лелеяла надежду на чудо, коль не видела его мертвым, не трогала руками его остывшее лицо, не плакала на могиле.

– Он… казнен по приказу Тиберия. Палач был восхищен мужеством Понтия Пилата и дал уйти ему скоро и без мучений.

– Осталась ли его могила на этой земле?

– Могилой стало море. Тиберий приказал бросить тело в его волны.

Обе подруги замолчали на некоторое время, отдавая дань памяти погибшему, в чью кончину только теперь окончательно поверила Прокла. Наконец Саломия почувствовала, подруга хочет знать о судьбе еще кое-чего, и опередила ее:

– Хитон Тиберий обманом отнял у твоего мужа. Император понял, что в нем скрыта великая сила. Но одежда не принесла пользы Тиберию, не излечила от болезней, не вернула молодость. Наоборот, властитель Рима стал гореть огнем, едва надел на себя хитон.

– Догадываюсь, как он поступил с одеждой.

– Да. Он приказал сжечь хитон.

– Одежда сгорела? – нетерпеливо с сожалением спросила Прокла.

– Император желал лично наблюдать, как горит хитон. Раб, несший огонь, неуклюже споткнулся, светильник оказался у него под животом и погас. Тиберий приказал высечь здесь же негодного раба, а за огнем отправил преторианца. Тот принес огонь, а вместе с ним свою тунику, спрятанную под плащом. Благо, на землю опустились сумерки, оба других преторианца наказывали раба, а император наслаждался его мучениями… В общем, преторианцу удалось, рискуя жизнью, поменять хитон на собственную тунику и поджечь ее.

– Для чего легионеру нужен был хитон?

– Он тоже заметил, что император совсем по-другому обращался с Пилатом, когда тот заходил в хитоне. Хотя, немногим временем ранее, Тиберий придумывал дня него вид самой мучительной казни. У преторианца страшно болела жена, ужасно мучилась, и он надеялся с помощью хитона ее излечить.

– И как она? Перестала мучиться?

– Как сказать… Она успокоилась, едва дотронулась рукой до ткани и… умерла.

– Возможно, для нее это было лучшее, – задумчиво молвила Прокла.

– Преторианец разуверился в силе хитона, и, когда мои друзья в Риме его нашли и предложили купить одежду, он согласился. Хитрец заломил баснословную цену: он понял, что в хитоне есть что-то необычное, то, что не удалось открыть ему. Прости, пришлось воспользоваться твоими деньгами…

– Пусть хотя бы деньги пойдут на пользу этому смелому человеку, который сохранил хитон, – лишь обрадовалась Прокла. – Но где же он теперь?

– Вот! – Саломия открыла шкатулку дорогого дерева. – И он твой!

– О, чудо! Его хитон! – женщина бережно взяла одежду и прижала к груди.

Она, казалось, чувствовала исходящее от хитона тепло – Его, а потом тепло ушедшего мужа. Хотелось плакать, но Прокла не могла – потому что боялась залить слезами хитон.

Шли мгновения, они начали складываться в часы, а Прокла продолжала сидеть, прижимая к себе хитон. Саломия начала волноваться за подругу:

– С тобой все хорошо?

– Мне очень хорошо, – произнесла римлянка и снова надолго замолчала.

– Прокла, наш Господь не любит, когда люди поклоняются вещам…

– Я понимаю, Саломия… Но… Это все что осталось от Его земной жизни, что Он подарил моему мужу в знак прощения его великого греха, все, что осталось от моего Понтия.

Прокла, чтобы не пугать подругу, с силой и сожалением на лице оторвала хитон от своей груди и бережно положила в шкатулку.

Свиток войны

Тридцать лет Прокла жила в общине кумранитов – к ее радости, позабытая прежним миром и принятая новым миром, непонятным многим, но ставшим для нее самым близким. Все эти годы она делила между любимой работой и заботой о самых близких людях. Ее дочь, Мария, выросла и вышла замуж за Антигона – мужественного доброго человека из этой же общины. Один за другим дочь одарила Проклу пятью прелестными созданиями – внуками и внучками.

Где-то за пределами пустыни лилась кровь, народы выясняли свое превосходство, но миролюбивых кумранитов обходили стороной даже разбойничьи ватаги. Все казалось таким далеким и нереальным, когда Прокла в скриптории переписывала дышащие ужасом строки Свитка войны. То был подробный рассказ о последней и решающей схватке сил света и добра с силами тьмы и зла, которая должна произойти в неведомом будущем:

«Первое приложение рук сынов Света при начале действий против жребия сынов Тьмы, против войска Велиала: против полчища Эдома и Моава и сынов Аммона, и войска Филистеи, и против полчищ киттиев Ашшура, и кто с ними в помощь бесчестящим Завет, сыны Левиевы, сыны Иудейские и сыны Вениаминовы, ушедшие в пустыню, сразятся с ними, со всеми полчищами их…»


Война сынов Света против сил Тьмы будет длиться сорок лет. Свиток войны говорит о грядущем торжестве детей Божьих, но путь их будет необычайно тернист. В ходе жестокой борьбы три раза одержат победу сыны Света, три раза – сыны Тьмы, и только седьмое сражение завершится окончательной победой над сынами Тьмы.

Хотя мирные кумраниты и готовились к последней битве, как им велел Свиток войны, но Прокла надеялась, что произойдет это не скоро, и ее дочь и внуки не познают ужасов грядущих битв. А тем временем приближались времена, которые станут для Иудеи не менее страшными, чем Апокалипсис, изображенный в древних манускриптах.


Понтий Пилат понял, что порученный ему в управление народ отличается от всех других подданных Рима, и любое посягательство на его религию и традиции может привести к ужасным последствиям. Мудрые головы в Риме, если и не постигли того, что удалось постигнуть пятому римскому прокуратору ценой собственной жизни, то все же понимали, что имеют дело с необычным народом. И относились к иудеям соответственно: их даже освободили от службы в римской армии – не только в легионы, но даже во вспомогательные части иудеев не призывали.