Боюсь, Иудея превратится в безжизненную пустыню.
В это время появилась встревоженная Прокла:
– В море мертвые люди! Они в воде, на берегу, везде!
Старейшина поднялся, а вместе с ним начал вставать Антигон.
– Лежи. Тебе нельзя вставать еще несколько дней, – остановил его старец.
Тел действительно было много: вздувшиеся, изуродованные; с трудом можно было различить – где женщина, где мужчина, а где ребенок. И они продолжали прибывать с течением впадавшего в Асфальтовое озеро Иордана.
То был результат действий одного из легатов Веспасиана – Плацида. Спасаясь от римлян, восставшие иудеи, а вместе с ними мирные жители, а также их близкие устремились к Иерихону. Этот город, обладавший мощными укреплениями, с огромным населением виделся им надежным убежищем. Но все они, как оказалось, спешили навстречу своей гибели. В пути всадники и легионеры Плацида истребляли всех, кого удалось настичь – поодиночке и целыми толпами.
Беглецы достигли берега Иордана и… остановились. Река, из-за дождей вышла из отведенных природой границ и увеличила скорость своего течения. Нынешний вид ее не оставил иудеям никаких надежд перебраться на противоположный берег. Поневоле люди, способные держать оружие, разворачивались для битвы. Они, как вышли к реке на огромном участке, так и развернулись к врагу длинной линией. Для подобного построения необходим был великий Ганнибал, который окружил бы немногочисленный отряд римлян и повторил бы сражение при Каннах. Но поскольку прах зловещего пунийца давно истлел, то всадники Плацида без устали рубили в разы превосходящее войско иудеев – отчаявшееся в спасении и пребывающее в полной растерянности.
Пятнадцать тысяч человек пало от меча на берегу, бесчисленное множество было загнано в реку, где и потонуло в стремительных водах. Весь путь бегства иудеев был полит кровью, а желтая вода Иордана изменила свой цвет на красный.
Трупы этих несчастных и хоронили ессии на кладбище своей общины. Война упорно стучалось во врата затерянного в песках селения. Поливая слезами чужие тела, отшельники оплакивали собственную участь и надежду на победу Добра над Злом. Все понимали, что их мирной жизни настал конец и они едва ли встретятся со своими мужчинами, ушедшими по зову Свитка войны.
Кумраниты едва управились предать земле истерзанные тела до заката. На следующий день трупы снова колыхались на волнах Асфальтового озера. Еще два дня Иордан приносил подобные послания от легата Плацида. Наконец, жители общины пришли на берег моря и с облегчением увидели, что на его поверхности плавало лишь несколько всплывших кусков асфальта. Благодарное море больше не волновалось, оно дышало покоем и умиротворенностью.
Обманчивый покой моря не передался кумранитам. Пришло то время, о котором все читали в древних свитках, и все надеялись, что оно придет не скоро. Но, увы! Вокруг рушились тысячелетние города, горела земля и гибли люди; ужасный запах разлагающейся плоти говорил, что беда неумолимо приближается к селениям в пустыне. Старейшина, предчувствуя беду, распорядился немедленно спрятать все самое ценное в ближайших пещерах. И все, кто мог выполнять эту работу, потянулись к скрипторию.
Мертвый хранитель манускриптов
Вместе со всеми прятала в пещерах библиотеку и престарелая Прокла. Она бережно упаковывала манускрипты в горшки, надеясь сберечь для потомков высшие знания человечества и память о кумранской общине, верившей в Учителя Праведности.
В одной из пещер Прокле почудилось некое шевеление в глубине, там – где не доставал огонь светильника. Она решила все же убедиться, что на самом деле шорохи произвел случайно залетевший в пещеру ветерок. В иной раз она бы и не обратила внимания на посторонние звуки, но сейчас вопрос стоял о сохранности самого дорогого имущества общины – книг.
Прокла взяла светильник и прошла вглубь. К своему изумлению женщина увидела, что причиной непонятных звуков был вовсе не ветер, а человек, расположившийся на лохмотьях в самом дальнем углу.
Открытые глаза смотрели прямо на нее. Бледное иссохшее морщинистое лицо напоминало скорее мумию. Но нет! Глаза, потревоженные светом, моргнули, а значит, они принадлежали живому человеку.
– Ты кто? Как сюда попал? – с тревогой в голосе спросила женщина.
– Я пока еще живой человек. А в пещеру вошел, чтобы умереть. Заодно я обрету таким образом могилу, мои кости не останутся на поверхности земли. Ведь эта пещера ничья, или ты имеешь на нее права? Тогда прости… Перебраться в другую пещеру у меня уже не хватит сил.
– Тебя должны похоронить родные, друзья. Где такое принято, чтобы человек сам себя хоронил?
– Родных у меня нет, а друзей растерял среди песков, – признался человек, готовившийся стать покойником. – Однако мне до боли знаком твой голос. Погоди, женщина, дай привыкнуть к свету. И не свети мне прямо в глаза.
– Мне тоже показался знакомым твой голос…
– Прокла! – узнал, наконец, добровольный затворник. – Вот уж не ожидал, что ты будешь последним человеком, кого я увижу в жизни. Что ж… я рад.
– Прости. Голос очень знаком, но черты лица твоего не могу отыскать в прошлой жизни, – призналась женщина.
– Я бы тоже себя не узнал, если б увидел со стороны. Уже много дней я ничего не ем, питьем служит влажная стена пещеры. Но не буду тебя томить. Я – Варавва.
– Варавва?!
– Да. Того самого разбойника ты видишь в самом беспомощном виде. Лишь теперь я готовлюсь к смерти, проживши очень долгую жизнь. Этому можно было бы радоваться, но я печалюсь… Я должен был умереть до того, как предстал перед судом твоего мужа. Теперь мне лишь остается просить прощения у тех, кому сделал зло. Изменить ничего не возможно… Все они проходят перед глазами. Но более всего я виновен перед Иисусом из Назарета. Почему я оказался рядом с Ним? Почему эти глупые иудеи выбрали меня?
– Так должно было случиться.
– Нет, Прокла. Вина моя безмерна. Я за нее слишком мало страдал. Может быть, хоть перед смертью доведется помучиться.
– Он добр. Он тебя уже простил. Ты раскаиваешься – значит, прощен.
– Благодарю тебя, милосердная Прокла. После твоих слов мне стало легче, – искренне произнес Варавва. – Но что делаешь ты в этой пещере?
– Мы прячем книги общины. Римляне приближаются к нашим поселениям.
– Будь спокойна. Я не отдам римлянам ваши книги, я буду сторожить их даже мертвый. А теперь иди, занимайся своим делом, не трать на меня, недостойного, драгоценное время.
– Я принесу тебе ячменных лепешек.
– Не надо, Прокла. Мой организм давно не принимает никакой еды.
Прокла ушла и скоро вернулась с кувшином.
– Здесь вода. Завтра я опять приду.
– Прощай, Прокла.
На следующий день Прокла вместе с Марией вошли в пещеру. Они принесли корзину свитков, которые предстояло спрятать здесь. Но прежде женщины разожгли светильник и направились в знакомый Прокле дальний угол. Варавва лежал в том же положении, как и вчера. Глаза так же были открыты, но жизни в них не было. Кувшин был так же полон, каким женщина оставила его вчера. Дрожащей рукой Прокла дотронулась до лба старика – он был холоден.
– Прощай, Варавва, – произнесла она и смахнула слезу.
– Надо его похоронить, – сказала Мария. – Но сможем ли мы вытащить тело?
– Варавва пожелал, чтобы пещера стала его могилой. Исполним же последнюю волю.
Они накрыли тело полотенцем, затем обложили со всех сторон камнями. Еще часа два ушло на то, чтобы притащить в пещеру несколько корзин песка и навсегда упокоить под ним останки человека с мятежной душой.
Теперь они занялись свитками, которые раньше пришлось выгрузить прямо на пол пещеры, так как корзина понадобилась совсем для других нужд. Один из свитков выскользнул наружу, и Мария покинула пещеру, чтобы вернуть непослушный пергамент в хранилище.
И тут женщина увидела мчащегося на коне мужа.
– Как хорошо, что я вас нашел! – воскликнул молодой человек.
– Что случилось, Антигон? – встревожилась Мария.
– Римляне в соседнем селении. Жгут дома, убивают всех без разбора. Нескольким человекам удалось бежать. Они сказали, что враги завтра или даже сегодня будут у нас, и милости от них ждать не придется никому. В пустыне на римские когорты напал отряд зелотов и здорово их потрепал. Теперь враги мстят за гибель товарищей всем, кто встречается у них на пути.
Зять Проклы – Антигон – терпеливо ждал, когда женщина устроит на хранение последний свиток.
Перед тем как покинуть пещеру, Прокла обратила свой взор в темный угол – туда, где вырос небольшой песчаный холмик:
– Упокой, Господь, твою душу! Храни, Варавва, нашу тайну.
(Почти две тысячи лет свитки лежали никем не потревоженные, и они были открыты только тогда, когда человечество оказалось готовым их читать, познавать прошлое…)
Наконец все втроем поспешили обратно в селение.
– Но где мы сможем укрыться, если даже в пустыне римляне отыскали наших соседей и расправились с ними.
– Есть только одно недоступное для них место на иудейской земле. Это крепость Масада. Много лет в ней живут сикарии, и римляне даже не пытаются до них добраться.
– Эти храбрые люди нас примут? – продолжала сомневаться Мария.
– Да, конечно. Среди них есть мои друзья, вместе с ними я… был в Иерусалиме.
Сборы не заняли много времени, так как семья Проклы, впрочем, как и все здесь живущие, довольствовалась только самыми необходимыми вещами. Основной груз составляла одежда для детей. И, наконец, Прокла достала самое драгоценное, что у нее было.
– Антигон, я хочу, чтобы ты надел этот хитон, – обратилась она к зятю.
– Я не могу, – отказался мужчина, знавший историю бесценной одежды. – В дороге всякое может произойти…
– Именно потому и надень, – продолжала настаивать Прокла. – И вообще с нами ничего плохого не случится, потому что мы нужны им, – женщина указала на детей Марии и Антигона.
Мешки с одеждой были погружены на ослика. (Того ослика, на котором Прокла бежала с маленькой Марией из Иерусалима, давно уже не стало. Но Прокла в память о своих спасителях продолжала держать в хозяйстве ослика и козу. На молоке нынешней козы росли ее внуки.)