Горе юношам, которых молодость и свежесть сил обрекают на продолжительные мучения; горе старикам, которые в своем возрасте не способны перенести страдания. Тут один будет видеть своими глазами, как уводят его жену на позор; там другой услышит голос своего ребенка, зовущего к себе отца, а он, отец, связан по рукам! Но нет! Пока эти руки еще свободны и умеют еще держать меч, пусть они сослужат нам прекрасную службу. Умрем, не испытав рабства врагов, как люди свободные, вместе с женами и детьми расстанемся с жизнью. Это повелевает нам закон, об этом нас умоляют наши жены и дети, а необходимость этого шага ниспослана нам от Бога. Римляне желают противного: они только опасаются, как бы кто-нибудь из нас не умер до падения крепости. Поспешим же к делу. Они лелеют сладкую надежду захватить нас в плен, но мы заставим их ужаснуться картины нашей смерти и изумиться нашей храбрости.
Элеазар хотел еще говорить; он даже не заметил, как внушил этим несчастным людям необходимость немедленно начать ужасное дело.
– Довольно слов, Элеазар! – произнес воин, ранее желавший вступить в битву с римлянами. – Скоро рассвет, мы можем не успеть отделить свои души от обреченных тел!
Люди с глазами, горящими жутким огнем, устремились к выходу из синагоги. Каждый словно боялся опоздать совершить страшное дело; развернулось демоническое соперничество за собственную скорейшую гибель.
В храме Прокла стояла позади Элеазара и слышала каждое его слово. Ужас подкашивал ноги женщины, но, превозмогая переполнявшие ее чувства, она запоминала все происходившее в синагоге. Таков был ее долг.
Когда помещение опустело, Элеазар также проследовал к выходу. Рядом с ним неразлучно шли десять боевых товарищей. С ними военачальник много лет назад отвоевал у римлян Масаду. Он повернулся к ближайшему могучему воину и кивнул на Проклу:
– Симон, охраняй ее. Эта женщина должна нас всех пережить.
Прокла едва не силой заставляла себя смотреть на происходившее вокруг. «Всеми овладело какое-то бешенное желание убивать жен, детей и себя самих; – рассказывает Иосиф Флавий, – каждый старался предшествовать в этом другому, всякий хотел доказать свою храбрость и решимость тем, что он не остался в числе последних. При этом ярость, охватившая их, не ослабела, как можно было бы подумать, когда они приступили к самому делу – нет! До самого конца они остались в том же ожесточении, в какое привела их речь Элеазара. Родственные и семейные чувства у них хотя сохранились, но рассудок брал верх над чувством, а этот рассудок говорил им, что они таким образом действуют для блага любимых ими существ. Обнимая с любовью своих жен, лаская своих детей и со слезами запечатлевая на их устах последние поцелуи, они исполняли над ними свое решение, как будто чужая рука ими повелевала. Их утешением в этих вынужденных убийствах была мысль о тех насилиях, которые ожидали их у неприятеля. И ни один не оказался слишком слабым для этого тяжелого дела, – все убивали своих ближайших родственников одного за другим. Несчастные!»
Один иудей с окровавленным оружием подбежал к Прокле:
– Почтенная женщина, у тебя нет мужа. Позволь я помогу!
Ее телохранитель молниеносно вонзил меч в грудь иудею со словами:
– Подожди, добрый друг! Ее время еще не пришло.
Люди таскали к дворцу Ирода самое ценное свое имущество и бросали под стены. Он был подготовлен к сожжению, у его подножия лежало несколько горевших факелов.
Мужи, лишившие жизни свои семьи, теперь лежали среди родных бездыханных тел и просили скорейшей смерти. Многим оказывали последнюю услугу старые боевые товарищи Элеазара.
Когда жуткое действо стало подходить к концу, военачальник приблизился к Прокле:
– Теперь ты уйдешь во дворец и будешь наблюдать из окна за происходящим. Как только я умру, немедленно спускайся в подземелье, иначе погибнешь. Прощай, сестра!
– Прощай, брат! Благодарю тебя за дочь и внуков.
Теперь на площади перед дворцом остался Элеазар и десять его верных товарищей. В Масаде стало тихо, слово на кладбище. Хотя оно стало им за прошедшую ночь, с той лишь разницей, что тела лежали не в земле, а на ее поверхности. Только из-за полуразрушенных стен доносились окрики римской стражи – пустынный воздух хорошо проводил звуки.
Перед оставшимися в живых иудеями стоял глиняный горшок с черепками. На них были начертаны имена последних воинов. (Археологи спустя почти две тысячи лет обнаружат 11 черепков, среди них будет и один с именем Элеазара.)
– Приступим, братья! – произнес военачальник.
Вытащить имя человека, который должен будет убить своих товарищей, доверили самому молодому иудею.
– Получается, тот, чье имя я сейчас достану из горшка, вынужден будет совершить самоубийство, – пришел к ужасной мысли правоверный иудей.
– Нет. Его убьет жребий, – успокоил товарищей Элеазар.
Впрочем, юноша напрасно волновался. Отмечен жребием будет не он, а недавний телохранитель Проклы.
Последним Симон поразил своего командира. Прокла видела, как единственный оставшийся в живых принялся поджигать роскошный дворец Ирода со всех сторон. Вскоре в комнату, где находилась Прокла, пополз едкий удушающий дым. Она наконец поняла, почему Элеазар велел покинуть дворец, как только падет мертвым. Женщина лихорадочно начала исправлять свою ошибку, но спешка привела к тому, что она заблудилась. Прокла металась из одной комнаты в другую. Становилось все жарче, из-за дыма почти не было видно потолков.
– Господи! – взмолилась она. – Дай мне еще немного времени прожить, чтобы рассказать об этих несчастных людях.
Внезапно через выгоревшее и рассыпавшееся окно ворвался порыв ветра и распахнул перед Проклой дверь. Она переступила порог и в следующий миг убедилась, что попала именно в то помещение, которое ей было нужно.
Огонь шел по пятам. Дым проник даже в подземелье, по которому она передвигалась так быстро, насколько могла. Женщина боялась, что если не огонь, то дым настигнет Марию вместе с детьми. Прокла открыла замаскированный вход, а закрыть его уже помогала Мария. Из-за замуровавшей вход каменной плиты дым не проникал; строители Ирода сработали тайник на совесть.
– Мама! У тебя дымится одежда! – воскликнула дочь.
Старший сын Марии принес кувшин с водой и вылил на чадящий угол ткани.
В следующий миг Прокла обнимала внуков и поливала их слезами. Ей хотелось укрыть самых дорогих людей своим телом и защитить от всех опасностей. Мария прижалась к матери, и все они стали одним целым.
– Бабушка, там пожар? Ты пахнешь дымом, – тревожно залепетала маленькая девочка.
– Да. Горит дворец.
– Жалко. Он был красивый, – сказал мальчик.
– А что с людьми? Они живы? – предчувствуя ужасную катастрофу, тихо спросила Мария.
– Нет. Никого нет. Больше ни о чем не спрашивай. Это слишком ужасно. Ничего страшнее в этом мире еще не было… кроме того, что распяли Его, – с тяжелым стоном произнесла Прокла. – Я расскажу тебе все… Но позже… Обязательно расскажу.
Дети вскоре уснули своим безмятежным сном. Прокла, уставшая за день, также легла подле них, но сомкнуть глаза она не смогла. Где-то наверху слышался размеренный шум огня, не прерываемый людскими восклицаниями и причитаниями – обычными при любом другом пожаре.
Вдруг до Проклы донесся дружный боевой клич римлян. С ним ее бывшие соплеменники ходили в атаку. «С кем они собираются сражаться?» – горько усмехнулась женщина.
Крик, с помощью которого римляне ободряли себя и устрашали врагов, был услышан детьми. Один за другим они начали просыпаться.
– Бабушка, мне холодно, – прижалась к Прокле маленькая внучка.
– И мне, – захныкал ее братик. – Мы скоро пойдем в наш дом.
– Скоро, детки, скоро, – пообещала Прокла и обратилась к Марии: – Нужно отсюда выбираться. Пойдем, осмотрим путь наверх.
– Ты уверена, что нас там ждет спасение? – сомневалась дочь.
– Дети не смогут долго находиться здесь.
– Я боюсь, мама, – призналась Мария.
– Римляне утолили свою жажду крови. Масада покрыта мертвыми телами… Не будут же они уничтожать детей, – как могла, успокаивала дочь Прокла. – Все будет хорошо. Я верю, Господь нас не покинет.
В подземном ходе стоял сильный запах гари, но дыма почти не было. Дети, увидев, что их мама и бабушка уходят, разразились громким плачем.
– Не плачьте, а то придут римляне и заберут вас, – пригрозила бабушка. – Мы скоро за вами вернемся.
В комнате сразу стало тихо. Прокла закрыла на всякий случай входную плиту, и женщины направились привычным путем. Место, где находился выход, дышало жаром. По ступеням стекал и тут же застывал расплавленный металл, сверху сыпались горящие угли. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: выйти наружу здесь не получится, по крайней мере в течение ближайших дней. А если выход завалило каменными плитами дворца, то путь наверх закрыт навсегда.
Мария была близка к отчаянию, но Прокла поспешила ее успокоить:
– Есть еще второй путь. Водопровод идет к бассейну, попробуем выйти через него.
Через некоторое время они приблизились к дощатой двери в противоположном конце туннеля. Дверь, построенная во времена Ирода Великого, с тех пор сильно обветшала. Общими усилиями женщины выломали несколько досок. В подземелье проникло несколько струек дневного света. Но, увы! Это было все, чего они достигли. Бассейн завалило огромными, черными от копоти, камнями. Сдвинуть их с места у женщин недоставало сил.
Снаружи была слышна латинская речь.
– Помогите, помогите! – что было сил попросила Прокла на языке, которым не пользовалась долгие годы.
– Откуда этот голос? – произнес легионер, стоявший, видимо, неподалеку.
– Мы в бассейне, – пояснила женщина. – Нас завалило камнями. Помогите!
Слушая, а вскоре, и наблюдая, как им освобождается путь, женщины не знали, то ли им радоваться спасению, то ли печалиться тому обстоятельству, что спасение им доставят враги. И отныне они все окажутся в их безраздельной власти.
Римляне с удивлением и сожалением созерцали, как под утро огонь охватил величественный дворец Ирода. Поскольку они никоим образом не приложили к этому руку, то стало ясно только одно – что-то произошло в крепости ближайшей ночью.