есте.
— Что же, Алексей Филиппович, я вас понял, — ненадолго задумавшись, оживился Крамниц. — Прошу простить, а не для вас ли спрашивал меня о деле с проникновением вора в дом Ташлиных Борис Григорьевич Шаболдин?
Что ж, с памятью и сообразительностью у Крамница полный порядок, и мне оставалось лишь подтвердить его догадку.
— Государь дал вам повеление уже тогда? — удивился пристав.
— Нет, тогда это было моё частное дело, — честно признался я. — Вора застрелили из карабина моей системы и мне захотелось познакомиться с женщиной, которая, как писали в газетах, это сделала. Остальное, Иван Адамович, вы знаете лучше меня.
— Да уж, — Крамниц довольно хохотнул, не иначе, моя немудрёная лесть подняла ему настроение, — знаю. Но, должен сказать, Алексей Филиппович, карабин ваш хорош! Однако же госпоже Ташлиной он оказался не по силам…
Мы побеседовали ещё сколько-то времени, взаимное понимание между нами как-то само собой наладилось, Крамниц велел подать нам чаю, в общем, уже минут через десять я уверился в том, что с Иваном Адамовичем мы сработаемся.
— Ох, Алексей Филиппович, вот попомните мои слова, намучаемся мы с вами с этим Ташлиным! — в сердцах сказал Крамниц, когда я попросил его поделиться впечатлениями о предмете нашего будущего внимания. — На редкость неприятный человек. Неприятный и скользкий какой-то. Вот выкрутился же тогда, а я вам голову дам на отсечение — не было его в ту ночь дома! И в вора кто-то другой стрелял!
— Но зачем тогда Ташлин того стрелка выгородил? — спросил я.
— Не знаю, — недовольно ответил Крамниц. — У меня первоначально соображение имелось, что у госпожи Ташлиной любовник был, в таком-то случае понятно, что мужу в измене жены признаться стыдно, вот и взял он всё на себя. Тем более, получалось, что он был в своём праве, застрелив вора. Вот только…
— Что? — попробовал я подтолкнуть Крамница, когда он слишком уж сильно задумался.
— Да я слуг в доме уж и так, и этак допрашивал, так никто же, ни единая душа не признались, что был у хозяйки любовник!
— А какою, Иван Адамович, видится вам причина столь единодушного молчания? — заинтересовался я. — Любит прислуга хозяйку или же боится?
Над ответом Крамниц долго не думал.
— Любят. Если кого они и боятся, так это хозяина, а хозяйку любят, — со всей уверенностью сказал он.
— А как вы полагаете, Ташлину живою найдут или мёртвою? — задал я следующий вопрос.
— Полагаю, мёртвою, — тяжко вздохнул Крамниц. Что ж, я и сам так считал.
— Тогда разговорить прислугу будет проще, — заметил я. — Ташлину это, конечно, к жизни не вернёт, но раскрытию дела поможет.
Своё согласие с моими словами Крамниц выразил молчаливым кивком. Что ж, дело своё Иван Адамович знает, тем приятнее будет с ним работать. Расстались мы с приставом довольными друг другом.
Перед Рождеством я ещё успел встретиться с профессором Маевским для обсуждения программы дальнейшей работы над моей диссертацией. Программа была проста и понятна: что и как я буду делать, это оставалось исключительной моей заботой, господин же профессор брал на себя оценку моих трудов по мере их продвижения и выдачу ценных советов по мере надобности. Такое вот разделение труда, против которого я, однако же, никаких возражений не имел. Какой вообще тут смысл возражать, если иначе-то просто и не быть не может?..
…Сочельник мы с Варварушкой провели дома, а на праздничную службу отправились в храм к отцу Маркелу, где и соединились с моими, к ним же после службы и пошли. Наши были в полном составе — у Митьки настали рождественские каникулы, пропускать такое явно не стоило, да и с отцом о чём поговорить, у меня было.
Дядя Андрей праздновал дома, его ждали на днях, благо, впереди две святочных седмицы. Праздничная трапеза прошла, как ей и положено, чинно и благостно, разве что Митька мыслями пребывал явно не здесь. Ничего, до завтра потерпит, тогда и побежит к полковнику Хлебовичу, ну то есть, понятное дело, к его племяннице. Интересно, сколько будущей осенью пройдёт времени от представления Митьки полковому командиру до подачи тому же командиру прошения о разрешении жениться?..
Разумеется, нарушать семейные традиции ни у кого и мысли не возникло, так что мы с отцом и Василием, выбравшись из-за стола, отправились в отцовский кабинет. Поскольку вино пили за общим столом, в кабинете для начала приняли по чарочке чего покрепче, тут и я вывалил на отца с братом известие о государевом поручении. Оспаривать царскую волю у нас не принято, но вот на разговор о подробностях меня постарались вызвать — интересно же!
Скрывать суть царского поручения я от отца и брата не стал, хотя и взял с них слово помалкивать, всё-таки если сам государь собирается моими руками копаться в делах ведомства, управляющего его же собственным имуществом, это, знаете ли, о-о-чень нерядовое дело. Ясное дело, на мою долю тут же досталась изрядная порция восхищения, достаточно, впрочем, осторожного — и отец, и брат прекрасно понимали, что легко мне не будет, да и сам я, если уж честно, предполагал то же самое. Но царское слово сказано и на попятный тут не пойдёшь. Мне от души пожелали успеха, я также от души поблагодарил. Ну да, успех тут мне бы пригодился.
А вот когда я рассказал отцу с Васькой, что взялся за диссертацию и намерен стать доктором, у них это вызвало лёгкую оторопь. И, даже не дав им отойти от той самой оторопи, я немилосердно вывалил на них очередную новость…
— Помнишь, отец, я говорил, что своё собственное дело начать хочу? — для приличия я всё-таки решил предварить новость соответствующим вопросом.
— Да, было такое, — согласился отец с некоторой напряжённостью в голосе. Понимаю, ждать от меня можно чего угодно.
— Так вот, собираюсь я открыть собственную школу артефакторов, где учить их буду так, как наших в Александрове учил, — всё, я сказал это отцу и брату, задний ход уже не дать.
— Зачем тебе это? — спросил отец.
— Зачем… — я вздохнул. С этого момента слишком многое зависело от того, поймёт меня отец или нет, а значит, мне следовало быть как можно более убедительным. — Хочу повысить общий уровень артефактуры в Царстве Русском.
— Но это же значит, что у кого хочешь артефакторы станут работать так же, как и у нас! — возмутился Васька. — Зачем нам такое?!
— Да, Алексей, зачем? — поддержал его отец.
— Ну, начнём с того, что так, как у нас — не станут, — вопрос нужно было закрыть сразу, раз и навсегда. — У нас я людей учил, совершенно точно зная, что потом от них будет нужно. Наших людей для нашего завода. А так я буду учить артефакторов вообще. Да, работать они после моего обучения будут всё равно лучше, чем до него, но такого подъёма мастерства, как у нас, не будет.
— Но всё равно же, лучше станут работать не наши люди, чужие, — брат, похоже, решил выступить главным моим критиком.
— Да, станут, — согласился я.
— И что нам с того толку? — не особо уверенно спросил отец. Ну да, он-то мою манеру не лезть в спор, не чувствуя за собой правоты, знает, вот и сейчас ждёт подвоха. Что ж, не буду обманывать его ожиданий.
— Разбогатеют другие заводчики — купят у нас больше паровых машин. Разбогатеет казна — купит у нас больше винтовок и колючей проволоки, — ответил я. — Да и само по себе фабричное производство ведёт к общему росту благосостояния в стране. Станут зажиточнее мещане и крестьяне — купят у нас больше револьверов и карабинов для защиты своего имущества. Помнишь, я дяде, тебе и генерал-воеводе говорил про гонку вооружений? Вот и здесь то же самое — кто начнёт, тому проще будет оставаться первым. Да и потом, — тут я повернулся к брату, — волноваться пока нет смысла, на обучение большого числа артефакторов я выйду ох как нескоро…
— Почему ты так думаешь? — заинтересовался отец.
— А я не думаю, я знаю, — я невесело усмехнулся и рассказал историю Вани Лапина.
— И то ведь верно, — переглянувшись с Васькой, сказал отец. — И как же ты собираешься это переломить?
— Казна же у нас выделку немалой части винтовок откупит для своих заводов? — спросил я.
— Откупит, — признал отец.
— Вот пусть вместе с правом выделки, чертежами да образцами оснастки заплатит нам и за обучение артефакторов с казённых заводов, — на этот раз я постарался, чтобы моя усмешка выглядела хитрой.
— Неплохо бы, — не стал отец спорить. — Только деньги казна считать умеет. Как бы не решили там, что ещё и за обучение нам платить слишком дорого будет…
— Ваньке Лапину после моего учения разряд одарённости подняли, — напомнил я о главном успехе своего ученика. — Неплохо бы и тех наших работников, что у меня учились, в уездную управу Разрядной Палаты сводить. И если хотя бы каждому третьему разряд поднимут, сделаем с разрядных листов списки, да государевым людям и предъявим, глядишь, они и сговорчивее с оплатой учёбы станут…
— Пожалуй, дельно, — осторожно одобрил отец.
— А казённых заводов у нас много, — развивал я свою мысль. — И всеми ими управляет Палата казённых имуществ. Вот когда в той палате увидят, насколько обучение артефакторов полезно для казённых оружейных заводов, они и с иных заводов учеников присылать начнут.
— Когда увидят, — отец задумчиво огладил бороду. — А вдруг не увидят?
— Так мы им и поможем увидеть, — широко улыбнулся я. — А там, глядя на казённые заводы, и прочие зашевелятся…
— Зашевелятся, пожалуй, — отец вновь проявил осторожность в суждениях. — Да только нескоро они шевелиться-то будут… Да и как зашевелятся, много учеников к тебе всё равно не пошлют. Опять же, считай, только с Москвы да с ближних земель, а заводов и в иных землях немало…
— Это так, — не стал я спорить. — Но мне, пока других учителей не подготовлю, хватит.
— А как же другие наши дела? — что-то Васька прямо вцепился в меня…
— Погоди, — осадил его отец. — На наши дела времени у тебя, я так понимаю, хватит? — поинтересовался он у меня.
— Хватит, думаю, — ответил я. — Тут вот ещё что… Ежели, например, кто у нас захочет свои револьверы делать, патроны, скорее всего, наши возьмёт. У нас их выделка отлажена, цены приемлемые. Значит, за сами патроны или за право на их выделку нам платить будут.