— Липпе, ты понимаешь, что тебя не в попытках выдать себя за благородную госпожу обвинять будут, а в пособничестве в предумышленном отравлении? — спросил Крамниц, дав ей в очередной раз повторить уже знакомые нам слова.
— Но почему?! — мне удивление непризнанной актрисы показалось наигранным. — Я никого не травила!
— Не травила, — согласился Крамниц. — Травила баронесса, а ты в это время её изображала на публике, чтобы все думали, что она в пассаже была и в театре.
— Или, может, она там и была? — подключился я. — А травила ты?
— Нет! Нет! — а вот испугалась она уже по-настоящему.
— Так травила или нет?! — рявкнул Крамниц.
— Нет!!! — чуть не завизжала Эльза.
— Значит, баронесса травила? — не унимался пристав.
— Н-не знаю, — о, проняло-таки! Хоть какое-то отличие от прежнего упорства…
— Ты тринадцатого октября прошлого года в Ильинском пассаже была? И в театре? — нажимал Крамниц.
— Я… я не помню, — затряслась она.
— А ты вспоминай, — посоветовал ей Иван Адамович. — Воды вот попей, успокойся и вспоминай, — пристав сам налил из графина в стакан и подвинул его к Эльзе.
Стуча зубами о край стакана, девушка сделала несколько маленьких глотков.
— Был день, когда я днём в пассаж ходила, а вечером в театр, — слова давались ей с трудом. — Но я не помню, в какой день это было… Честное слово, не помню!
— А день такой один был? — ухватился пристав за слова Эльзы.
— Д-да, да, один! — часто закивала она. — в другие дни я только в пассаж ходила или только в театр!
— Тогда вспомни! Раз он один такой был! — Крамниц опять повысил голос.
— Не могу! — девушка, похоже, готова была расплакаться. — Не могу! Давно же было!
— Пьесу какую давали в тот день, когда ты в театре была после пассажа? — вклинился я.
— Смешную… комедию, — Эльза шмыгнула носом.
— Himmelherrgott! [2] — от избытка чувств Крамниц воскликнул по-немецки. — Какую комедию?! Как называется?!
С совсем уж нечленораздельным мычанием девушка замотала головой. Ну вот, только этого нам не хватало… Крамниц плеснул ей ещё воды и чуть ли не силой заставил выпить.
— О чём была пьеса, помнишь? — я попытался зайти с другой стороны.
— Да… — отозвалась она не сразу, уж не знаю, вспоминала или успокаивалась. — Там граф пытался помешать женитьбе своего управляющего, чтобы овладеть его невестой…
Ага, «Женитьба Фигаро», стало быть. Мы с Крамницем переглянулись, видно было, что он тоже сообразил. Что ж, пусть ненамного, но уже легче — надо выяснить, по каким дням в октябре месяце давали комедию, а главное, давали ли её тринадцатого числа.
— Я вспомнила! — ожила Эльза. — Вспомнила! В тот день в театре их высочества царевич Владимир и царевна Ирина были! Их приветствовали перед началом представления!
Ну вот, уже лучше. Уж это мы выясним точно.
— Моли Бога, чтобы это тринадцатое октября было, — угрожающе прорычал Крамниц.
— Но почему? — Эльза снова зашмыгала. — Почему это так важно? Я не понимаю…
— Вижу, что не понимаешь, — Крамниц усмехнулся. — Понимала бы — давно уже вспомнила и признала, что это баронесса тебя посылала.
— Но… — Эльза растерянно захлопала глазами, — но она же доктору заплатила… он матушку мою вылечил…
— Заплатила, значит, на суде ей оно зачтётся, — отмахнулся Крамниц. — А ты, надо полагать, признаёшь, что выдавала себя за баронессу по её наущению?!
Помявшись, Эльза кивнула.
— Не слышу! — нажал Крамниц.
— П-признаю… — кое-как выдавила из себя девушка.
— Что признаёшь?! — Крамниц продолжал давить.
— Что изображала госпожу баронессу по её велению, — тихо сказала Эльза. — Но только чтобы госпожа доктору заплатила!
— Schafskopf, [3] — с облегчением выдохнул пристав. — Судить тебя за пособничество в отравлении всё равно будут. Но если в суде ты сразу признаешься, а не так, как мне голову морочила, то пожалеют тебя присяжные или нет, не знаю, но судья скорее всего пожалеет. А если скажешь, что баронесса твоя врачу заплатила, чтобы он мать твою лечил, то, может, и её не повесят. Алексей Филиппович, присмотрите за ней, я сейчас, — выбравшись из-за стола, Иван Адамович вышел из допросной.
Вернулся он минут через пять с бутылкой вина. Заставив несчастную девушку выпить целый стакан, пристав велел стражнику увести её в камеру.
— Уснёт, проспится, полегчает, — обрисовал он перспективы. Добрый, однако…
[1] Суставная ломота — артрит
[2] Господи Боже мой! (нем.)
[3] Дура ( букв. «овечья башка», нем.)
Глава 30. Допросные страсти
Дальнейшие события наглядно показали, что в доброте и человеколюбии Иван Адамович превзошёл даже самого себя. Благодаря столь достойным человеческим качествам пристава я получил целых два свободных дня, потому что Крамниц решил закончить с воровством Ташлина, прежде чем плотно браться за приказного советника по делу об убийстве его супруги и Данилевича. О том, чтобы поступить именно так, мы с Иваном Адамовичем договорились уже давно, как и о том, что моё присутствие на допросах о воровстве вовсе не требуется. А зачем? Само воровство я открыл, Палату государева надзора работой обеспечил, дальше у них самих прекрасно получилось, теперь пусть и губной пристав всё надлежащим образом оформит и передаёт суду.
Перед началом допроса Ташлина по убийственному делу Крамниц порадовал меня пусть и ожидавшейся, но всё равно хорошей новостью — сличение пуль, выпущенных из револьвера Артмана, что с прочими его вещами прислали из Риги, с пулями, извлечёнными из тела Данилевича, доказало, что отставной капитан был убит именно из этого револьвера. Ещё пристав рассказал о допросах Ташлина по воровству. По его словам, Ташлин не признавался в каждом отдельном воровском деянии, пока его не прижимали доказательствами, но будучи прижатым к стене, уже особо не отпирался. Мы оба посчитали, что и на допросе по убийствам он будет вести себя так же, поэтому каких-то особенных сложностей не ждали. Как несколько позже выяснилось, сложности тут обнаружились совсем с другой стороны.
— Итак, господин Ташлин, прежде чем начать допрашивать вас об убийстве супруги вашей и господина Данилевича, — объявив Ташлину суть обвинения и разъяснив, что он волен опровергать обвинение и даже вообще молчать, но всё, им сказанное, будет записано и представлено суду, Крамниц перешёл к сути, — должен вас спросить: не желаете ли вы по собственной воле и с чистою совестью признаться в причастности к оным убийствам?
— Не желаю, — твёрдым голосом ответил Ташлин, хотя глаза опустил. — Признаю, что хотел отобрать у неверной жены и её любовника принадлежащие мне ценности, но убивать их не просил и не приказывал. Это всё Маргарита.
— Маргарита фон Альштетт? — уточнил Крамниц.
Ташлин утвердительно кивнул.
— Извольте отвечать словами, — напомнил пристав.
— Да, Маргарита фон Альштетт, — отозвался Ташлин.
— Поясните, — потребовал Крамниц.
— Мы с Маргаритой договорились, что она подговорит Антонину бежать с любовником, чтобы я получил законное основание для развода, — всё так же не поднимая глаз сказал Ташлин. — Ценности она должна была выманить у них обманным путём. О том, что они были убиты, Маргарита мне сказала уже позже.
— И что же она вам сказала? — недоверчиво поинтересовался пристав.
— Что они поняли её обман, принялись сопротивляться, напали на Маргариту и её слуга, спасая госпожу, обоих застрелил.
— И вы на том настаиваете? — в голосе Крамница слышалось торжество.
— Настаиваю, — подтвердил Ташлин.
Крамниц забрал у писаря допросный лист, чернильницу и перо.
— Пишите внизу: «записано с моих слов, мною собственноручно подписано», — предложил он Ташлину.
Вообще, здешние правила обязательной подписи допрашиваемого под допросным листом не требуют, достаточно подписи лица, допрос проводившего. Но с подписью самого допрошенного такие листы куда более благосклонно воспринимается судьями и особенно присяжными. Ташлин обмакнул перо в чернильницу, старательно вывел затребованную Крамницем надпись и аккуратно поставил подпись.
— Хорошо, господин Ташлин, допрос я прерываю, — деловито сказал Крамниц, — отдохните пока что.
Велев присутствовавшему при допросе десятнику увести Ташлина в камеру и дождавшись исполнения приказа, Крамниц аж просиял.
— Как вам, Алексей Филиппович, а? — спросил он. — Теперь остаётся доставить сюда баронессу и устроить им с Ташлиным очную ставку!
Оспаривать столь мудрое решение я и не пытался. Вряд ли баронессе понравится этакое изложение событий, тем интереснее будет выслушать её собственный рассказ. Ташлина понять было можно — переваливая всё на подельницу, он пытается избежать смертной казни и сократить, насколько получится, срок будущей каторги. Не лучший выбор, понимаю, но Ташлину в его положении ничего иного и не остаётся. За воровство ему и так дадут немало, за жену с любовником ещё никак не меньше, но в таком виде, как он пытается представить дело нашему вниманию, плаха с топором ему не грозит. Интересно, чем на это ответит его теперь уже бывшая любовница?
…Начиналась очная ставка чинно и спокойно. И Ташлин, и баронесса подтвердили, что друг друга знают, показали, что знакомы они чуть более двух лет, не скрывали своего прелюбодейства. А потом Крамниц прочитал баронессе показания Ташлина и показал его подпись под допросным листом.
Это было что-то!.. Баронесса, срываясь на визг, ругалась по-русски и по-немецки, выдавая такие образчики словесности, отнюдь не изящной, что впору было за ней записывать, обвиняла любовника во всех грехах от непомерной лживости до мужского бессилия, а уж каким многочисленным и разнообразным оказался зверинец, вдохновлявший её на сравнения! Кончилось всё куда драматичнее — сначала нам с Иваном Адамовичем пришлось эту разъярённую тигрицу удерживать, чтобы она не разорвала Ташлина в клочья, а здоровенный десятник держал Ташлина, не давая тому отвесить своей даме сердца успокоительную оплеуху. Смирившись с тем, что применить к Та