— Я желаю, — шипела Варвара, задыхаясь от злости, — я желаю, чтобы эта ведьма получила вот теперь — здесь же, на площади, на глазах всего народа — двадцать пять палок по голому телу. Больше ничего не желаю! — И снова набросилась на Параску с кулаками.
— Погоди! Погоди ты, грязнуха! Ты свое получишь! Кровь брызнет, как будут сечь!
Но Стрибог махнул рукой, и обе вылетели за порог, как ошалелые.
Снова открылась дверь, и люди столпились в проходе, давя друг друга.
— Ты бьешь?! — крикнул кто-то из свалки. — Так ударю и я, человече!
— Ой-ой-ой! — закричал кто-то, получив крепкую затрещину.
Поднялась такая суматоха, точно были здесь не люди, а тараканы в горшке.
Стрибог встал из-за стола и подошел к двери.
— Посторонись!
Люди посторонились. Стрибог оглядел всех, ища в толпе самого смиренного, чтобы пропустить его в комнату. Поодаль в сторонке стоял человек босой, в оборванной свитке.
— Войди ко мне! — ласково сказал ему Стрибог.
Человек вошел.
— Я вижу, человече, — сказал Стрибог, — что ты бедный и добрый человек. Проси у меня, чего желаешь.
— Что дадите, — отвечал тот.
— Сам я ничего дать не могу, ты должен пожелать.
Человек пожал плечами.
— А я, разве знаю?
— Как же? Неужели тебе так хорошо живется на свете?
Человек вздохнул.
— Где уж там хорошо… Бедность да нужда одна.
Чтобы подбодрить его, Стрибог положил ему на плечо руку и промолвил ласково:
— Так говори, чего бы ты желал, чтобы тебе лучше жилось?
Вошедший подумал, подумал и робко промолвил:
— Да разве, чтоб людей побольше умирало, и притом летом…
Стрибог нахмурился и сел за стол. Хотел было его выгнать и позвать другого, но передумал и снова обратился к нему:
— Подумал ли ты, человече, над своими словами? Зачем тебе понадобилось, чтоб люди умирали?
— Потому как я могильщик, — отвечал человек. — Чем больше людей будет умирать, тем больше я заработаю. А зимой мне больно тяжело рыть могилы.
— А другого ничего не хочешь? Ну, например, стать барином, большим богачом или еще кем-нибудь?
Могильщик подумал минутку и ответил:
— Нет! Это не по мне! Зачем мужику быть барином? Да я бы с ума сошел либо повесился. Другого талана я не имею и иметь не желаю, а помереть хочу могильщиком, потому как я к этому привык.
— Выйди, потом ответ получишь!
Могильщик поклонился и бочком протиснулся в дверь.
Стрибог встал в дверях, оглядывая смеречивчан, и думал, кого бы ему еще позвать.
«Позову этого молодого парня, он еще не зарится на чужое добро, и сердце у него, видно, тянется к доброму, хорошему. Может, не пожелает он от меня людской кривды. Наверное, юношеская фантазия жаждет чудесного и прекрасного!» Так про себя подумал Стрибог и громко обратился к парню:
— Паренек! Как тебя звать?
— Меня? Ивась.
— Входи ко мне.
Ивась пошел было, но Сафат, большой, коренастый мужик, остановил его:
— А ты, гнида, куда? Твое место на печи! Где это видано, чтобы хозяева стояли у порога, а такого сопляка к божку пускать? Не по правде это, мы такого не потерпим.
— Погоди, Сафат, — успокоил его Стрибог, — как только я с этим парнем закончу, сразу же первого тебя позову.
Сафат еще что-то сердито пробурчал, но Стрибог не слышал, он взял Ивася за руку и ввел в комнату.
— Говори, Ивась, что бы ты пожелал от меня?
Ивась — пятнадцатилетний парень — с любопытством взглянул на божка, да и сказал не задумываясь:
— Я желал бы иметь большую железную булаву, и чтоб мне такое право дали — свободно убивать любую муху, где только я ее увижу, и чтобы мне за это ничего не было.
Очень удивился Стрибог, потому что никак не мог додуматься, зачем Ивасю всё это понадобилось. И спросил Ивася:
— Зачем тебе это?
Ивась ответил не задумываясь:
— Перво-наперво, убил бы я этой булавой муху на лбу у Сафата — за то, что он не хотел меня сюда впустить; или, к примеру, вот если бы у меня кто корову захватил на потраве, так я бы на нем сразу же муху шлепнул.
Так говорил Ивась и даже весь раскраснелся от радости.
Стрибог сразу же выпроводил его.
Вошел Сафат, злющий, и заговорил сердито:
— Пять лет у меня с братом тяжба из-за хаты, а я больше судиться не хочу. Свою половину я дарю старшему богу, Перуну, но только пускай он ее забирает сейчас же. Пусть ударит в нее громом, пускай моя половина хаты в пепел обратится, а вместе с ней — и половина брата. Хочу, чтобы мое желание исполнилось сейчас же!
— А ты что так дерзко со мной разговариваешь? — сдвинул брови Стрибог.
— Я не знаю, дерзко или не дерзко, но знаю одно, что это должно исполниться сейчас же, раз я приношу в дар свою половину хаты самому старшему божку. У меня своя голова на плечах, и я хорошо знаю, что кому и куда идет.
— Опомнись, Сафат! — оборвал Стрибог. — С кем ты так говоришь? Я божок. Я сделаю лишь то, что захочу.
— Эва! Немножко оно не так! — закричал Сафат, — Коль вы уж сюда пришли, то незадаром! Вы получаете свое жалованье. Сейчас задаром никто ничего не раздает. Вам велено больше нам дать, чем вы всем даете. Я не такой дурак, как другие. Мне должно быть отдано то, что я хочу… Нет, так я уж знаю, куда обратиться!
Стрибог нахмурился так, что даже потемнело в хате, а Сафат, насколько был сначала храбр, настолько сразу же перетрусил и скис.
— Простите меня, глупого, милостивый боженька! Я больше не буду, — заговорил он елейно и стал пятиться из хаты.
Стрибог уже отчаялся, что не сможет выполнить приказа Перуна и не удастся ему поладить со смеречивчанами.
«Попробую поговорить с войтом», — подумал он и подозвал войта.
— Послушай-ка, войт, я считаю тебя самым разумным человеком.
— Что правда то правда, да народ больно глуп, — ответил тот.
— Вот и хочу я тебя спросить, что я должен сделать для вашего села, для всех смеречивчан?
— Хорошо, — согласился войт. — Я буду решать за все село.
Успокоился Стрибог и подумал: «Наконец-то договорюсь до дела!»
— Я скажу милостивейшему боженьке, — продолжал войт, — чего нашему селу надо, только бы мои слова выслушали.
— Говори, все будет, как пожелаешь.
Войт даже улыбнулся от радости. Подошел поближе к божку и прошептал ему на ухо:
— Нашему селу надо, чтобы к нам пришли господа и лавочники, а люди чтоб все обнищали. Да еще нашим селянам надо, чтобы разрешено было их палками колотить. Лучшего не придумаешь!
Даром что божок, но и он испугался, услышав такое.
— Как это? Что ты мелешь?
— Вы, пресветлый боженька, еще не поняли. Вот я вам все объясню дочиста, тогда увидите, что иначе с нашими людьми ничего не выйдет.
— Говори!
— Я все скажу, только отойдем вот сюда, в угол.
Когда отошли, войт зашептал Стрибогу:
— Общество уже не хочет меня старостой, а поэтому я и сам не хочу, хоть бы меня и выбрали. Пускай же теперь все разорятся вконец, тогда я им скажу: «Так-то! Не хотели меня старостой, пусть теперь управляет вами паршивый панок!.. Ты вот, когда я был войтом, был хорошим хозяином, — а теперь ты господский холоп! Не хотел слушаться моего ласкового слова — слушай теперь господскую палку!» Вот чего нашим людям надо. Пусть же они это вскорости и получат.
Стрибог даже вспотел, так утомила его эта беседа. Он решил больше никого не впускать к себе, и сам вышел на площадь. Стал посреди толпы, взлетел немного вверх и обратился к народу:
— Слушайте, смеречивчане и смеречивчанское общество! Из всех людей, которые меня просили, ни один не получит желаемого, потому что все они просили дурного. Вы должны понять, что явился я к вам не для того, чтобы людей обижать, а чтобы людям добро делать. А каждый из вас только и думает, как бы обидеть ближнего своего.
— Истина, святая истина! — крикнул один мужик из толпы. — Это очень плохой народ. А мне, думаете, лучше? Вот я имею десять моргов земли, а у вдовы Варвары ничего другого нет, только маленький клинышек рядом с моей. Что я ей посоветовал: «Уступи мне, говорю, глупая, этот клинышек, ведь ты с него не имеешь никакой выгоды, потому как моя скотина весь твой посев топчет». Так, думаете, что послушала? Куда там! Ну, не злодейский ли это народ?
— Молчи, когда я говорю! — закричал Стрибог.
— Я только для того говорю, — ответил мужик, — что полезно послушать, как меня такая голодранка обижает. У меня еще есть одно дело, но это я, пожалуй, после скажу.
— Слушайте же, — продолжал дальше Стрибог, — и пусть больше никто меня не перебивает! Да слушайте внимательно, чтобы вы меня хорошо поняли. Просите у меня такого, что для всех вас было бы на пользу.
— Да оно уж так, — отозвалась какая-то баба, — если каждый в отдельности плохого желал, то и все разом того же пожелают.
Стрибог похвалил бабу за разумное слово и сказал:
— Я, небось, и с небес снизошел к вам, чтобы в этом убедиться. Но все же говорите, что вам надо?
В ответ на эти слова толпа зашумела, загудела. Хотя разговор шел громкий и оживленный, но долго нельзя было расслышать, о чем люди толкуют. Но вот из этого шума донеслась перебранка двух мужиков, потому что они кричали с таким азартом, что перекричали всю толпу.
Это можно было сравнить со стадом индюков, когда их кормят. Все индюки кричат и пищат, и хотя гомон раздается разноголосый, но не определишь, какой крик от которого индюка идет. Но вот два индюка, вцепившись друг другу в гребешки, запищат пронзительно, и пойдет драка. Вот тогда каждый расслышит, что писк исходит от тех индюков, которые бьются.
Так вышло и с перебранкой этих двух мужиков.
А началось это с дружеского разговора, потому что один из мужиков сказал:
— Видите, кум, сколько здесь сошлось христианского люда, но все же на всех их достаточно было бы три ведра водки.