– Далеко до самолёта?
– Метров четыреста, – сказал Рыжий Богатырь.
– А то и все пятьсот, – сказал Чёрный.
– Помогите, пожалуйста, донести чемодан, – сказала мама.
– У нас самообслуживание, – сказал Рыжий.
Дедушка Валя подмигнул маме, закашлялся, взял чемодан, и мы вышли в открытую дверь. Вдалеке стоял какой-то самолётик, похожий на стрекозу, только на журавлиных ногах. Впереди шли все наши знакомые: Колесо, Мешок с поросёнком, Розовые Рубашонки, Гусеничка. И скоро мы пришли к самолёту. Вблизи он показался ещё меньше, чем издали. Все стали в него карабкаться, а мама сказала:
– Ну и ну! Это что – дедушка русской авиации?
– Это всего-навсего внутриобластная авиация, – сказал наш дед Валя. – Конечно, не «ТУ-104»! Ничего не поделаешь. А всё-таки летает! Аэрофлот.
– Да? – спросила мама. – Летает? Это мило! Он всё-таки летает? Ох, напрасно мы не поехали поездом! Что-то я не доверяю этому птеродактилю. Какие-то Средние века…
– Не лайнер, конечно! – сказал дедушка Валя. – Не стану врать. Не лайнер, упаси господь! Куда там!
И он стал прощаться с мамой, а потом со мной. Он несильно кольнул меня своей голубой бородой в щёку, и мне было приятно, что он пахнет махорочкой, и потом мы с мамой полезли в самолёт. Внутри самолёта, вдоль стен, стояли две длинные скамейки. И лётчика было видно, у него не было отдельной кабины, а была только лёгкая дверца, она была раскрыта, и он помахал мне рукой, когда я вошёл в самолёт.
У меня сразу от этого стало лучше настроение, и я уселся и устроился довольно удобно – ноги на чемодан.
Пассажиры сидели друг против друга. Напротив меня сидели Розовые Рубашонки. Лётчик то включал, то выключал мотор.
И по всему было видно, что мы вот-вот взлетим. Я даже стал держаться за скамейку, но в это время к самолёту подъехал грузовик, заваленный какими-то железными чушками. Из грузовика выскочили два человека. Они что-то крикнули лётчику. Откинули у своей машины борт, подъехали к самым дверям нашего лайнера и стали грузить свои железные чушки и болванки прямо в самолёт. Когда грузчик бухнул свою первую железку где-то в хвосте самолёта, лётчик оглянулся и сказал:
– Потише там швыряйте. Пол проломить захотели?
Но грузчик сказал:
– Не бойсь!
Тут его товарищ принёс следующую чушку и опять:
Бряк!
А первый приволок новую:
Шварк!
А тот ещё одну:
Буц!
Потом ещё:
Дзынь!
Лётчик говорит:
– Эй вы там! Вы всё в хвост не валите. А то я перекинусь в воздухе. Задний кувырок через хвост – и будь здоров.
Грузчик сказал:
– Не бойсь!
И снова:
Бамс!
Глянц!
Лётчик говорит:
– Много там ещё?
– Тонны полторы, – ответил грузчик.
Тут наш лётчик прямо вскипел и схватился за голову.
– Вы что? – закричал он. – Ошалели, что ли! Вы понимаете, что я не взлечу? А?!
А грузчик опять:
– Не бойсь!
И снова:
Брумс!
Брамс!
От этих дел в нашем самолёте образовалась какая-то жуткая тишина.
Мама была совершенно белая, а у меня щекотало в животе.
А тут:
Брамс!
Лётчик скинул с себя фуражку и закричал:
– Я вам последний раз говорю: перестаньте таскать! У меня мотор барахлит! Вот, послушайте!
И он включил мотор. Мы услышали сначала ровное: трррррррррррр… А потом ни с того ни с сего: чав-чав-чав-чав…
И сейчас же: хлюп-хлюп-хлюп…
И вдруг: сюп-сюп-сюп… Пии-шш! Пии…
Лётчик говорит:
– Ну? Можно при таком моторе перегру жать машину?
Грузчик отвечает:
– Не бойсь! Это мы по приказу Сергачёва грузим. Сергачёв приказал – мы и грузим.
Тут наш лётчик немножко скис и примолк. Мама стала жёлтая, а старушкин поросёнок вдруг завизжал, как будто понял, что здесь шутки плохи. А грузчики своё:
Трух!
Трах!
Но лётчик всё-таки взбунтовался:
– Вы мне устраиваете вынужденную посадку! Я прошлое лето тоже вот так десять километров не дотянул до Кошкина. И сел в чистом поле! Хорошо это, по-вашему, пассажиров пешком гонять по десять вёрст?
– Не подымай паники! – сказал грузчик. – Сойдёт!
– Я лучше свою машину знаю, сойдёт или нет! – крикнул лётчик. – Интересно мне, по-твоему, полную машину людей гробить? Сергачёва за них не посадят, нет. А меня посадят!
– Не посадят, – сказал грузчик. – А посадят – передачу принесу.
И как ни в чём не бывало:
Ббррынзь!
Тут мама встала и сказала:
– Товарищ водитель! Скажите, пожалуйста, есть у меня до отлёта минут пять?
– Идите, – сказал лётчик, – только проворнее… А чемодан зачем берёте?
– Я переоденусь, – сказала мама храбро, – а то мне жарко. Я задыхаюсь от жары.
– Быстренько, – сказал лётчик.
Мама схватила меня под мышки и поволокла к двери. Там меня подхватил грузчик и поставил на землю. Мама выскочила следом. Грузчик протянул ей чемодан. И хотя наша мама всегда была очень слабая, но тут она подхватила наш тяжеленный чемоданище на плечо и помчалась прочь от самолёта. Она держала курс на аэровокзал. Я бежал за ней. На крыльце стоял дедушка Валя. Он только всплеснул руками, когда увидел нас. И он, наверно, сразу всё понял, потому что ни о чём не спросил маму. Все вместе мы, как будто сговорились, молча пробежали сквозь этот нескладный дом на другую сторону, к лошади. Мы вскочили в телегу и собрались ехать, но, когда я обернулся, я увидел, что от аэропорта по пыльной дорожке, по жухлой траве к нам бегут, спотыкаясь и протягивая руки, обе Розовые Рубашонки. За ними бежала их мама с маленькой, туго запелёнатой Гусеничкой. Она прижимала её к сердцу. Мы их всех погрузили к себе. Дедушка Валя дёрнул вожжи, лошадь тронула, и я откинулся на спину. Повсюду было синее небо, тележка скрипела, и ах как вкусно пахло полем, дёгтем и махорочкой.
Подзорная труба
Я сидел на подоконнике, натянув рубашку на колени, потому что штаны были у мамы.
– Нет, – сказала мама и отодвинула в сторону нитки с иголкой. – Я не могу больше с этим мальчишкой!
– Да, – сказал папа и сложил газету. – На нём черти рвут, он лазает по заборам, он скачет по деревьям и носится по крышам. На него не напасёшься!
Папа помолчал, зловеще поглядел на меня и наконец решительно объявил:
– Но я наконец придумал средство, которое раз и навсегда избавит нас от этого бедствия.
– Я не нарочно, – сказал я. – Что я, нарочно, что ли, да? Оно само.
– Конечно, «оно само»! – ядовито сказала мама. – У твоих штанов такой скверный характер, что они нарочно целыми днями подстерегают каждый гвоздик, цепляются за него и потом рвутся специально для того, чтобы позлить твою маму. Вот какие коварные штаны! Оно само! Оно само!
Мама могла так кричать «оно само» до утра, потому что у неё уже разыгрались нервы, это было видно невооружённым глазом. Поэтому я сказал папе:
– Ну так что же ты придумал?
Папа сделал строгое лицо и сказал маме:
– Тебе нужно напрячь все свои способности и изобрести аппарат, который обеспечивал бы тебе наблюдение за твоим сыном в часы отсутствия. Мне сегодня некогда, сегодня «Спартак» – «Торпедо», а ты, ты садись к столу и, не теряя времени, изобрети сейчас же подзорную трубу. У тебя это очень хорошо получится, я знаю, что ты человек в этом отношении весьма талантливый.
Папа встал, порылся у себя в столе и положил перед мамой маленькое зеркальце с отбитым уголком, довольно большой магнит и несколько разных гвоздочков, пуговицу и ещё чего-то.
– Вот, – сказал он, – это тебе необходимые материалы. В поиск, смелые и любознательные!
Мама проводила его к дверям, потом вернулась и отпустила и меня во двор погулять. А когда мы вечером все сошлись за ужином, у мамы были перепачканы клеем пальцы, и на столе лежала довольно симпатичная синенькая и толстая труба. Мама взяла её, издалека показала мне и сказала:
– Ну, Денис, смотри внимательно!
– Это что? – спросил я.
– Это подзорная труба! Моё изобретение! – ответила мама.
Я сказал:
– Окрестности озирать?
Она улыбнулась:
– Никакие не окрестности! А за тобой присматривать.
Я сказал:
– А как?
– А очень просто! – сказала мама. – Я изобрела и сконструировала подзорную трубу для родителей, вроде подзорной трубы для моряков, только гораздо лучше.
Папа сказал:
– Ты объясни, пожалуйста, популярно, в чём тут дело, какие принципы положены в основу изобретения, какие проблемы оно решает, ну и так далее. Прошу!
Мама встала у стола, как учительница у доски, и заговорила докладческим голосом:
– Теперь, когда я буду уходить из дому, я всегда буду видеть тебя, Денис. Я могу удаляться от дома на расстояние от пяти до восьми километров, но чуть я почувствую, что давно тебя не видела и что мне интересно, что ты сейчас вытворяешь, я сразу – чик! – направляю свою трубу в сторону нашего дома – и готово! – вижу тебя во весь рост.
Папа сказал:
– Отлично! Эффект Шницель-Птуцера!
Тут я немножко оторопел. Я никогда не думал, что мама может изобрести такую штуку. Ведь такая с виду худенькая, а смотри-ка! Эффект Шницель-Птуцера!
Я сказал:
– А как же, мама, ты будешь знать, где наш дом?
Она ответила, нисколько не задумываясь:
– А у меня в трубе сидит компасный магнит. Он всегда показывает на наш дом.
– Реакция Бабкина-Няньского, – сказал папа.
– Совершенно верно, – продолжала мама. – Таким образом, если ты, Денис, заберёшься на забор или ещё куда, это мне сразу будет видно.
Я сказал:
– А там у тебя что? Экран, что ли?
Она ответила:
– Конечно. Помнишь зеркальце? Оно отбрасывает твоё изображение прямо мне внутрь головы. Я сразу вижу, стреляешь ты из рогатки или просто так мяч гоняешь, безо всякого смысла.
– Обыкновенный закон Кранца-Ничиханца. Ничего особенного, – проворчал папа и вдруг, оживившись, спросил: – Прости, прости, пожалуйста, я перебью тебя. Один вопросик можно?
– Да, задавай, – сказала мама.