И сейчас же подошёл помощник и наклонился, и Карандаш встал ему на спину, и сел на лошадь, и оказался задом наперёд. Он сидел спиной к лошадиной голове, а лицом к хвосту. Смех, да и только, все прямо покатились! А дядька с кнутом ему говорит:
– Карандаш! Вы неправильно сидите.
А Карандаш:
– Как это неправильно? А вы почём знаете, в какую сторону мне ехать надо?
Тогда дядька потрепал лошадь по голове и говорит:
– Да ведь голова-то вот!
А Карандаш взял лошадиный хвост и отвечает:
– А борода-то вот!
И тут ему пристегнули за пояс верёвку, она была пропущена через какое-то колесико под самым куполом цирка, а другой её конец взял в руки дядька с кнутом. Он закричал:
– Маэстро, галоп! Алле!
Оркестр грянул, и лошадь поскакала. А Карандаш на ней затрясся, как курица на заборе, и стал сползать то в одну сторону, то в другую сторону, и вдруг лошадь стала из-под него выезжать, он завопил на весь цирк:
– Ай, батюшки, лошадь кончается!
И она, верно, из-под него выехала и протопала за занавеску, и Карандаш, наверно, разбился бы насмерть, но дядька с кнутом подтянул верёвку, и Карандаш повис в воздухе. Мы все задыхались от смеха, и я хотел сказать мальчишке, что сейчас лопну, но его рядом со мной не было. Ушёл куда-то. А Карандаш в это время стал делать руками, как будто он плавает в воздухе, а потом его опустили, и он снизился, но как только коснулся земли, разбежался и снова взлетел. Получилось, как на «гигантских шагах», и все хохотали до упаду и с ума сходили от смеха. А он так летал и летал, и вот с него чуть не соскочили брюки, и я уже думал, что сейчас задохнусь от хохота, но в это время он опять приземлился и вдруг посмотрел на меня и весело мне подмигнул. Да! Он мне подмигнул, лично. А я взял и тоже ему подмигнул. А что тут такого? И тут совершенно неожиданно он подмигнул мне ещё раз, потёр ладони и вдруг разбежался изо всех сил прямо на меня и обхватил меня двумя руками, а дядька с кнутом моментально натянул верёвку, и мы полетели с Карандашом вверх! Оба! Он захватил мою голову под мышку и держал поперёк живота, очень крепко, потому что мы оказались довольно-таки высоко. Внизу не было людей, а сплошные белые полосы и чёрные полосы, так как мы быстро вертелись, и было немножко даже щекотно во рту. И когда мы пролетали над оркестром, я испугался, что стукнусь о контрабас, и закричал:
– Мама!
И сразу до меня долетел какой-то гром. Это все смеялись. А Карандаш сразу меня передразнил и тоже крикнул со слезами в голосе:
– Мя-мя!
Снизу слышался грохот и шум, и мы так плавно ещё немножко полетали, и я уже стал было привыкать, но тут неожиданно у меня прорвался мой пакет, и оттуда стали вылетать мои помидоры, они вылетали, как гранаты, в разные стороны – полтора кило помидоров. И наверно, попадали в людей, потому что снизу нёсся такой шум, что передать нельзя. А я всё время думал, что теперь не хватало только, чтобы вылетела ещё и сметана – триста граммов. Вот тогда-то мне влетит от мамы будь здоров! А Карандаш вдруг завертелся волчком, и я вместе с ним, и вот этого как раз не нужно было делать, потому что я опять испугался и стал брыкаться и царапаться, и Карандаш тихонько, но строго сказал, я услышал:
– Толька, ты что?
А я заорал:
– Я не Толька! Я Денис! Пустите меня!
И стал вырываться, но он ещё крепче меня сжал, чуть не задушил, и мы стали совсем медленно плыть, и я увидел уже весь цирк, и дядьку с кнутом, он смотрел на нас и улыбался. И в этот момент сметана всё-таки вылетела. Так я и знал. Она упала прямо на лысину дядьке с кнутом. Он что-то крикнул, и мы немедленно пошли на посадку…
Как только мы опустились и Карандаш выпустил меня, я, сам не знаю почему, побежал изо всех сил. Но не туда; я не знал куда, и я метался, потому что голова немного кружилась, и наконец я увидел в боковом проходе тётю Дусю и Марью Николаевну. У них были белые лица, и я побежал к ним, а кругом все хлопали как сумасшедшие.
Тётя Дуся сказала:
– Слава богу, цел. Пошли домой!
Я сказал:
– А помидоры?
Тётя Дуся сказала:
– Я куплю. Идём.
И она взяла меня за руку, и мы все трое вышли в полутёмный коридор. И тут мы увидели, что возле настенного фонаря стоит мальчик. Это был тот самый мальчик, что сидел рядом со мной. Марья Николаевна сказала:
– Толька, где ты был?
Мальчик не отвечал.
Я сказал:
– Куда ты подевался? Я как на твоё место пересел, что тут было!.. Карандаш меня под небо уволок.
Марья Николаевна сказала:
– А ты почему сел на его место?
– Да он мне сам предложил, – сказал я. – Он сказал, что лучше будет видно, я и сел. А он ушёл куда-то!
– Всё ясно, – сказала Марья Николаевна. – Я доложу в дирекцию. Тебя, Толька, снимут с роли.
Мальчик сказал:
– Не надо, тётя Маша.
Но она закричала шёпотом:
– Как тебе не стыдно! Ты цирковой мальчик, ты репетировал, и ты посмел посадить на своё место чужого?! А если бы он разбился? Ведь он же неподготовленный!
Я сказал:
– Ничего. Я подготовленный… Не хуже вас, цирковых! Плохо я разве летал?
Мальчик сказал:
– Здорово! И хорошо с помидорами придумал. Как это я-то не догадался! А ведь очень смешно.
– А артист этот ваш, – сказала тётя Дуся, – тоже хорош! Хватает кого ни попадя!
– Михаил Николаевич, – вступилась тётя Маша, – был уже разгорячён, он уже вертелся в воздухе, он тоже не железный, и он твёрдо знал, что на этом месте, как всегда, должен был сидеть специальный мальчик, цирковой. Это закон. А этот малый и тот – они же одинаковые, и костюмы одинаковые, он не разглядел…
– Надо глядеть! – сказала тётя Дуся. – Уволок мальчонку, как ястреб мышь.
Я сказал:
– Ну что ж, пошли?
А Толька сказал:
– Слушай, приходи в то воскресенье в два часа. В гости приходи. Я буду ждать тебя возле контроля.
– Ладно, – сказал я, – ладно… Чего там!.. Приду.
Мой знакомый медведь
Один раз я пошёл на ёлку в Сокольники. Нам всем выдали по синему картонному билетику, он был согнут наподобие маленькой книжечки, и на первой странице обложки сверкала золотистая надпись: «С Новым годом!» А когда билетик раскрывался, между его страницами вырастала нарядная ёлка, она торчала торчком, и вокруг неё на задних лапах стояло разное зимнее зверьё, зайцы и лисицы, все в тёплых тулупчиках и шапках-ушанках. Это было здорово сделано, и уже из-за одного такого билета мне сразу захотелось пойти к ним в Сокольники, посмотреть, что они там ещё приготовили для ребят. Я до этого бывал только на наших школьных ёлках или просто дома, и эти ёлки получались, конечно, очень весёлые, но всё-таки без зверей. Какие-то не такие. И поэтому я решил обязательно сходить в Сокольники. И пошёл. И несмотря на то что на билете было написано: «Начало ровно в 2 часа», я всё-таки пришёл в половине третьего, потому что я опоздал. Я частенько опаздываю на всякие интересные дела, – просто беда какая-то! Один раз явился я в театр, а на сцене какой-то парень поцеловал белокурую девушку, и тут все захлопали и стали кричать «браво!», «бис!». Тут вспыхнул свет под потолком, и этот парень и его девушка стали кланяться, как будто они бог весть какое чудо сотворили. И ещё я много раз опаздывал.
Помню, мама испекла пирог и говорит:
– Погуляй с полчасика и приходи пирог есть!
И мы во дворе с Мишкой потренировались в хоккей, и я тут же пришёл домой, а у нас уже полно гостей, и мама сказала:
– Опоздал, братец! Съели твой пирог! Иди на кухню!
И я пошёл на кухню, и мне там дали студня и борща. А разве это замена? Против пирога? Никакого сравнения!
И в этот раз я хотя и встал в семь часов утра, но сумел-таки провозиться со всякой чепухой и опоздал на ёлку.
В Сокольниках народу было видимо-невидимо. Повсюду стояли маленькие домики на курьих ножках, как у Бабы-яги, и весёлые, как скворечники, домики, раскрашенные, нарядные и приветливые. В них продавались книжки, сладости, пончики или блины. Ещё в Сокольниках стояли сделанные из снега большущие фигуры: красивые кони, ужасающие драконы, и была мёртвая голова, и с нею сражался непобедимый Руслан. И были сделаны тридцать три богатыря, и Царевна Лебедь, и космический корабль, и конца этим фигурам и выставкам не было, и я переходил от одной к другой, мне это очень интересно было, потому что я тоже умею лепить, поэтому я оторваться не мог от всей этой снежно-ледяной красоты и, шаг за шагом, не заметил, что я ушёл далеко-далеко от людей в лес по этой аллее, и не обратил даже внимания на то, что она всё время поворачивала в разные стороны и петляла, а некоторые фигуры стояли совсем не в ряд, а где-то посередине, и я постепенно немного заблудился.
В это время с неба посыпался снег, вокруг потемнело, и мне показалось, что пройдёт ещё очень много времени, если я пойду обратно по этой аллее, держась вблизи снеговых фигур. Я решил сократить расстояние и двинулся напрямик, через лесок, потому что я знал, приблизительно конечно, где стоит ёлка. Я помнил, откуда пришёл, поэтому я довольно весело побежал обратно по узенькой, засыпанной снегом тропинке. Она тоже петляла в разные стороны: влево, вправо и по-всякому, и были такие куски дороги, что нипочём не скажешь, где метро, где Большая Ёлка и где вообще какие-нибудь люди.
Так я бежал довольно долго и даже начал уставать и тревожиться, но вдруг невдалеке я увидел большой раскрашенный дом и сразу успокоился. В окне этого дома мелькнул свет, на душе у меня стало повеселее, и я прямо-таки поскакал вперёд, но не успел сделать и несколько скачков, как вдруг из-за здоровенной кривой сосны, стоявшей впереди, на тропку прямо передо мной выскочил огромный разъярённый медведь. Ужас! Он ревел и мчался прямо на меня. У меня сердце оборвалось. Я захотел крикнуть, но не смог. Язык не шевелился. В горле моментально пересохло. Я остановился как вкопанный и поднял руки кверху и хотел было повернуться и удрать, но вспомнил, что медведь догоняет свою жертву с дьявольской быстротой, и если я побегу от него, это, пожалуй, разозлит его ещё больше, и тогда уж он наверное настигнет меня в какие-нибудь три прыжка и разорвёт в клочки! Я так думал, а медведь нёсся прямо на меня и пыхтел как паровоз, рычал и махал лапами, и я вспомнил,