о это естественное поведение; что, например, шумящие гадюки и иглобрюхие тоже раздуваются. Но рядом с ней мне не нужно так делать, вот и все, что имела в виду Ли. Получается, извинялась она не по-настоящему! Так я и заявил, яростно и грубо, а Ли призналась – ну да. Самое забавное, меня тут же попустило. Злость пропала. Пар весь вышел. Кажется, я понял, о чем говорила Ли. О том, что с ней я могу расслабиться. Она единственная, перед кем мне не надо изображать из себя крутого. Единственная, кто не мечтает побить меня, обломать.
Если постоянно по кому-то скучаешь, начинаешь понимать, как много этот человек для тебя значит.
Когда тетя Мардж потеряла дом, Ли с остальными начали проводить у нас все праздники и большинство выходных. В Магните мы уже не гостили. Мама объясняла – тете Мардж с детьми пришлось переехать в паб, где она работает, и ей за это стыдно. Ну а я радовался их приездам. Мы с Ли не теряли ни минуты. Пару лет нас лихорадило все сильнее. Кругом была семья, кровати и люди в каждой комнате, никакого уединения. Поэтому от завтрака до темноты мы гуляли вдвоем и занимались своими делами.
Ездили мимо элеватора на окраину города, к эвкалиптовой рощице. Зависали на трибуне стадиона, если там не торчали алкаши. Зимой забирались на крышу старого боулз-клуба, и это было классно. Туда никто не ходил, на засохших лужайках давно не играли в шары. Мы лежали на асбесте, пока спина не становилась рифленой. Вокруг ни души, только мы да черные какаду. Ну а дальше произошло то, что происходит обычно. Думаю, на пальцах объяснять не надо. Мы всего лишь люди.
Да, Ли – моя кузина! Дочь маминой сестры. Только мы ни хрена не можем изменить. Мы не просили, чтобы нас сделали кузенами. Не просили, чтобы нас родили на свет. И не планировали ничего подобного. Мама однажды заявила, что любовь не всегда бывает удобной и приличной. Уж мама-то знала. Хоть и притворялась потом, будто такого не говорила.
Чувства на нас просто свалились. Думаете, мы грязные ублюдки? Думаете, слишком молоды для отношений? Знаете, чужое мнение мне уже по барабану. Надоело, что меня вечно лупят смертным боем; я устал от мудаков, которые смотрят на меня, как на пустое место. У меня есть Ли, и она единственное, что у меня есть. Ничего лучше у меня никогда не было, и я не стану извиняться и не отступлю, ни за что.
Наверное, думаете, дело в сексе? А, плевать. Говорите что угодно, лишь бы оно вас радовало. Но секс – далеко не все. Мы не занимались им круглые сутки. Кто бы нам дал такую возможность? Где? Монктон и Магнит – поселения маленькие, все на виду. Вы когда-нибудь покупали презервативы у водителей-дальнобойщиков? Заказать в аптеке пачку презервативов означало бы объявить о своих планах всему городу. Приходилось вечно быть на стреме, таиться и выискивать возможности. Тщательно готовиться и не вызывать подозрений. Хранить в страшном секрете то, что в жизни важнее всего.
Это разъедало изнутри. Вечная суета – как бы получше спрятаться – дико утомляла. Нам оставалось лишь мечтать, как могло бы быть по-другому. Мы втискивались в узкую расщелину в гранитах или просто катались туда-сюда возле элеватора – и мечтали. О собственном доме. Или о доме на колесах, как у туристов. О том, чтобы пробраться по служебной лестнице отеля «Рейлуэй» и найти пустую комнату. С кроватью, раковиной и жалюзи на высоком окне. Комнату, где есть только мы. Где можно полежать на подушках и простынях, за запертыми дверями. Когда в вашем распоряжении лишь сухие лужайки да асбестовые крыши, обычная комната кажется настоящей роскошью. Здорово было вот так болтать, мечтать вместе. Соглашаться друг с другом. Сидеть вдвоем.
Мы не произносили этого вслух, но оба знали, что при нынешнем раскладе не видать нам безопасности и счастья. Скрываться, конечно, хорошо, но чувствовать себя нормальным человеком и не бояться – лучше. Когда начинаешь вдвоем мечтать об уединенной комнате и придумывать всякие идиллические сцены из телевизора, тогда понятно – дома тебе ничего подобного не светит. Мы с Ли всегда знали, что надо бежать. Вот только до нормального плана дело не дошло. Мы стали беспечными и безумными.
Иногда бредешь себе, вспоминаешь и не замечаешь, какое расстояние преодолел. Вроде только вышел, а уже на месте. Так вот, в тот день в эвкалиптовом лесу было совсем по-другому. Я погружался в воспоминания с головой, ей-богу, а тропа все тянулась и тянулась. Будто где-то впереди один невидимый чувак продолжал ее прокладывать, а второй высаживал по обеим сторонам новые деревья и запускал птиц. Специально для Джекси Клактона. Шутка такая, чтоб до ручки меня довести.
Клянусь, я думал, конца у этой долины нет и не будет.
Вечером я сдался. Развел костер, снял ботинки. Выпил травяного отвара и съел хорошую порцию холодного мяса; но врать не буду – я приуныл. Поспать тоже не удалось. Проклятые деревья всю ночь скрипели, шептали и стонали.
Утром я шел по тропе уже без особого энтузиазма. Почти не думал. Лишь высматривал просвет между деревьями, искал белое пятно, которое вернуло бы мне надежду.
Уже сильно за полдень я вышел на открытое пространство. Деревья постепенно начали редеть, а потом вдруг кончились. Ни одного тебе эвкалипта, только низкие соляные кусты и самфир. Я долго стоял на берегу, удивленно таращил глаза. Я и забыл, что соль такая бугристая. А озеро… Огромное, размеры просто в голове не укладываются.
Следы колес, по которым я топал, повернули на север. Ясно как белый день, что тут давно никто не ездил. В месте изгиба виднелись две глубокие колеи. Однажды кто-то увяз тут по самое не хочу, но потом грязь опять запеклась под солнцем и отвердела.
Я отступил от тропы, зачем она мне теперь? Прошел через самфир. Скоро и он исчез, осталась только соль. Странное ощущение: плоская на вид поверхность оказалась неровной. В основном соль была хорошо спрессована, но периодически нога куда-то проваливалась, очень неожиданно. Я не знал, куда делать следующий шаг, можно ли верить своим глазам, и с трудом сохранял равновесие из-за поклажи.
Через некоторое время я присел, наскреб горстку соли. Она выглядела грязной, с вкраплениями черного камня. По самым мягким участкам вились серые прожилки, как в протухшем мясе. Я двинулся дальше.
Метров через сто попал в яму, которую вовремя не заметил. Вокруг все блестело, и сверкало, и выглядело гладким, но земля постепенно шла под уклон, во впадину размером с небольшой пруд. Корка в середине оказалась мягкой, и я провалился по самые щиколотки. Под белой глазурью чавкала лиловатая жижа. Пришлось использовать карабин как посох, чтобы выбраться. Черт, ну и липкая же эта гадость!
Когда я добрел до нормального белого участка, мои ботинки превратились в глыбы вонючей слизкой дряни. Она отпадала комками и кляксами, рисовала четкую дорожку. Даже на твердой поверхности за мной оставался предательский след, что совсем не радовало.
Я теперь был далеко от деревьев, отсюда они казались зеленовато-синей полоской. За ними торчал кряж, на который уже опускалось солнце. На востоке смутно виднелся противоположный берег. Налево и направо озеро тянулось до самого горизонта.
Я упрямо шагал вперед. Когда соль вокруг стала сухой и чистой, я снял рюкзак, быстро глотнул из бутыли и расстелил на земле два домашних кухонных полотенца. То, которое я надевал вместо панамки, испачкалось, но я плюнул. Вот если б я, умник, прихватил из дома запасную рубашку или чистые трусы, тогда смог бы привередничать сколько влезет, а так… Ладно, спасибо, хоть полотенца есть. Крышкой от бутыли я начал скрести соль. Нагреб две кучи, утрамбовал их в шары размером с дыньку или, может, с голову младенца. Закрутил каждое полотенце и перевязал его ржавой проволокой. Потом набросал соли прямо в рюкзак и сунул туда полотенечные узлы, чтобы из них ничего не просыпалось. Закинул рюкзак на плечи и охнул. Ну и тяжесть! Будто камнями набито.
Не знаю, сколько я провозился. Добывать соль из озера оказалось не так легко и быстро, как я думал. Не три часа, конечно, но все равно долго. Так долго, что у меня появилось нехорошее предчувствие. Я уже понимал – ночевать опять предстоит в эвкалиптах. И кенгуру, подвешенный на дереве, свежее не станет. Однако мандражировал я не из-за эвкалиптов или кенгуру, а из-за того, что давным-давно торчал на открытом пространстве. Черт, да я был виден на этой огромной голой простыне как на ладони! К тому же у меня начались галлюцинации.
Я надел рюкзак, отряхнул руки. Нагнулся за карабином и бутылью, а когда встал, увидел краем здорового глаза темное дрожащее пятно. Если б вас колотили по голове столько, сколько меня, вы бы привыкли ко всяким точечкам и звездам. Иногда даже обычная ресница выглядит таким вот пятном. Но это была не ресница. Черный мазок. На сплошной белой глади. Я отвернулся – он пропал. Я посмотрел назад – он оказался на том же месте. На севере. Черный мазок подрагивал в теплом колеблющемся свете.
Твою ж мать, выругался я вслух. Схватил бинокль, висящий на шее. Увидел что-то темное, тонкое и высокое. Или кого-то. Я не разобрал. Но оно точно напоминало человека. Определить расстояние я не смог. И лица не разглядел. Выпустил бинокль и побежал.
Выкрика не последовало. Выстрела – пока тоже. На бегу я мало что видел.
Я попытался обогнуть зыбкую впадину, увяз на краю. Чуть не полетел вверх тормашками. Когда проскочил самфир и оказался в первом ряду деревьев, подумал – сейчас задохнусь. Залег и посмотрел в прицел карабина. Ни черта себе! Как же я раньше не заметил?! Человек был не один. Теперь я насчитал троих. Нет, четверых. Они стояли кучкой. Кажется, наблюдали за мной. Ждали, что я буду делать? Твою налево, а действительно, что я буду делать? Неужели выстрелю? Зачем? Я не люблю убивать незнакомых людей. Господи, ну и мысли… Не мои, а какого-то конченого психа. А вдруг преследователей больше? Один голос внутри меня орал – вали отсюда, Джекси, уноси ноги! Другой, чокнутый, советовал выяснить, кто эти придурки. Может, они не за мной охотятся. Все равно повстречать здесь кого-нибудь – беда. Я в безопасности лишь до тех пор, пока никто не знает, где я. Самым разумным было отступить на запад, в долину, и затеряться в деревьях. Я же, понятное дело, двинул на север. Как загипнотизированный. Решил сперва разведать обстановку.