Я могу приносить вам кенгурятину иногда, предложил я и сам не понял, всерьез или нет. Будем меняться.
Финтан махнул, чтоб я сел. Но я так и стоял, беспокойный и дерганый.
Ты вещи постирал, напомнил он. Они еще не высохли.
Без разницы, ответил я, хотя идти в сырой одежде противно, а мокрые носки – вообще отстой.
Задержись на обед. У меня мясо осталось, много.
Нет, помотал я головой. Надо идти.
Выглядишь ты не очень.
Я в норме, соврал я.
На самом деле у меня все ныло, и сил не было.
Что ж, вздохнул Финтан, не окажешь ли ты сначала услугу старику, Джекси?
Смотря какую.
Понимаешь, мне нужны дрова. Поможешь набрать тачку? Потом я дам тебе в дорогу козьего мяса.
Ладно, пожал я плечами. Только обуюсь.
Погоди, пусть твои ботинки еще посохнут. Я дам тебе другие.
Я уже и так чувствовал себя неуютно в его одежде. Тем не менее я сел на ящик на веранде и натянул на босые ноги какую-то странную обувь. У Финтана на плече висел карабин, и я не хотел накалять страсти.
В общем, потолкали мы тачку по дорожке. Точнее, я толкал, а Финтан брел рядом и молол всякую ерунду. Его ботинки оказались тяжелыми и покореженными, а колея стала очень уж неровной. Пару раз меня сильно затошнило, но до рвоты дело не дошло. Замечательное будет путешествие назад к прииску, в таком вот состоянии.
Мы миновали свалку и вошли в эвкалиптовую рощу. Здесь валялось много веток, погрызенных муравьями, и тележка наполнилась быстро. На обратном пути я чувствовал себя лучше, а старик болтал без остановки – типа, мы живем недалеко друг от друга, прямо-таки соседи, и если я собираюсь к нему заглядывать с кенгурятиной, то хорошо бы нам придумать какой-нибудь сигнал, звук или свист. Финтан спросил, не знаю ли я подходящего птичьего крика. Я не сообразил, что ответить, поэтому издал вопль коршуна-падальщика, а Финтан засмеялся, как ненормальный, и похвалил. Сказал – когда будешь меня навещать, каждый раз на подходе к хижине прячься в кустах и кричи вот так, по-птичьи; давай сигнал, что все в порядке. Я ответил – годится; лишь бы ответить, потому что мне было совершенно наплевать.
Возле разделочного дерева я поставил тележку и отправился в кусты за рюкзаком, биноклем и курткой. Решил – дальше Финтан покатит тележку сам; однако он поплелся за мной, не затыкаясь ни на минуту. Когда я наклонился за вещами, земля вдруг поплыла, и я упал на колени. Финтан сзади что-то сказал, я не услышал толком, мелькнула мысль – ах ты старый хрыч, наркоту мне подмешал…
Тому, кого много били по голове, это знакомо. Слова звучат издалека, шипят и пенятся где-то в стороне, будто помехи в телике. Еще такое бывает, когда заденешь ногой электрическую изгородь: сначала мир вокруг становится волнистым и в точечку, а через минуту-другую выравнивается и обрушивает на тебя звуки и ощущения. Вот и я сейчас чувствовал запахи – крови, мяса, древесных опилок. Вяло думал – черт, опять меня отделали под котлету, убью гада…
Неожиданно что-то брякнуло, какой-то урод запел, и я открыл глаза. О как. Надо мной – рифленое железо и эвкалиптовые балки, повсюду дым. Горит пустынная сосна. Подо мной – роскошная мягкая земля. Я удивленно моргаю, осторожно поворачиваю голову, и нате вам – оранжевая пыль, лужица золы, разделочное дерево, пятачок перед пастушьей хижиной. Только тени какие-то неправильные. Будто уже разгар дня.
Что за хрень?
Я сел, треснул кулаком по жестяной стене, и в дверной проем просунулась голова Финтана Макгиллиса.
Ну как ты?
Чем вы меня напоили?
Ась?
Что ты со мной сделал, мать твою?!
Я погрузил тебя на тележку, почти целиком. Дрова заберем позже.
Ты меня чем-то накормил!
Чаем с лепешкой, насколько помню. Я могу приготовить мясо, если ты еще голоден.
Я лежал на спальном мешке под верандой. Не помнил, как я сюда попал. Зато чувствовал голод. Дикий голод.
У тебя случился небольшой обморок, юноша. Думаю, от обезвоживания. Сейчас получше?
Кажется, ответил я.
Голова жутко болела, но уже не кружилась.
Что такое Магнит?
Чего?!
Ты просто повторял это слово.
Ничего, буркнул я. Ничего.
Финтан поджал губы, будто не поверил, однако выспрашивать не стал.
Уже почти вечер, сказал я и встал. Поздно.
Я прислонился к верандному столбу и вспомнил, что на мне чужая одежда. Похлопал по карманам – телефон пропал.
Он в хижине, на столе, сообщил ирландец.
Нафига вы вытащили мобилку?!
Она выпала из твоего кармана, Джекси. Не кипятись и не выдумывай. Телефон в хижине, вместе с остальными вещами.
И вы, конечно, в них пошарили!
Спокойней. Не разбрасывайся друзьями, у тебя их и без того не много.
Финтан ухмыльнулся – мол, как я тебя! – и я сразу понял: старый хрен рылся в моей мобилке. У него, е-мое, полдня было на изучение фоток и сообщений. Глаза и пальцы старикана шарили по Ли, по всей моей долбаной жизни. Козел Финтан видел обритую голову Ли, поцарапанную и уродливую, а это хуже, чем если бы он пялился на Ли голую! Боже, да я ему сейчас глаза выдавлю! Задушу сволочь куском проволоки!
Я открыл консервированные грибы по такому случаю, сказал Финтан. Сладкие, словно кексы. И еще помидоры есть.
Я хотел посоветовать, чтобы он засунул все это себе в задницу и поджег, но от разговоров о еде во рту запекло.
Твоя одежда высохла, сообщил старик и вернулся в хижину.
Лязгнула печь, зашипела сковорода.
Я добрел до цистерны с водой и сделал то, ради чего проторчал в кустах прошлую ночь, – надолго присосался к крану. Посмотрел на овощи, растущие в канистрах из-под керосина, на кусты томата, плотно высаженные у стены. Потопал к мельнице. Восточный ветер стихал, лопасти едва вертелись. Озеро розовело под вечерним солнцем, а в небе тянулась стая птиц, будто царапина. Я чувствовал себя выжатым как лимон. И глупым. Кенгурятина на прииске уже начала портиться. Даже если я рвану прямо сейчас, то ни за что не успею в лагерь до ночи. Повезет, если завтра доберусь.
Я переоделся в свою одежду, натянул сухие носки и нормальные ботинки. Наконец-то. Отнес шмотки Финтана в хижину, а там все пропахло жареной едой, и я чуть не захлебнулся слюной, на этом все и кончилось.
Мы ели за столом; старик для разнообразия молчал. В хижине было не так уж и сумрачно – солнце заглядывало в дверной проем и в окошко со ставней над раковиной. Я еще не совсем очухался, но еда меня взбодрила. Финтан приготовил ребрышки, хорошо прожаренные, соленые, с хрустящей корочкой. Я обглодал все до последней кости. Он наблюдал за мной, как за чудом в телике.
Пока Финтан заваривал чай, я рассматривал горы коробок и банок. У Финтана Макгиллиса имелись сухое молоко, сахар, консервированное сливочное масло, мешки с мукой в пластиковых контейнерах, сушеный горох, керосин, растительное масло для жарки. Отличные запасы, надолго хватит, даже если приятели Финтана не появятся до самого Рождества. В шкафчике хранилось море козлятины, а в пластмассовых бочонках в углу наверняка было еще мясо, засоленное.
Мне почему-то пришла в голову мысль – за восемь лет жизни можно было бы сделать какие-нибудь фотографии, развесить по стенам. Но старик обзавелся лишь книгами да несколькими журнальными снимками. На одном белел домик под соломенной крышей, вокруг зеленела мягкая трава. На другом хохотал черный как ночь мужик. Он стоял в лодке, по колено в рыбе, и у него были большие плоские зубы, как у бегемота, испачканные красным – будто мужик этот ел сырое мясо. На третьем снимке красовались грязные сандалии, просто сандалии на сухой потрескавшейся земле, и все. Финтан вырезал снимки, приклеил на картон и прибил гвоздиком к стене. Они пузырились и морщились: похоже, Финтан сам варил клейстер, как делали мы в детстве.
Книги стояли в ящике из-под фруктов, перед ними лежало ожерелье – а может, браслет – из цветных бусин, синих, красных, зеленых, оранжевых, желтых, белых, черных.
Вы сделали? указал я на ожерелье.
Нет. Не я.
Финтан вручил мне кружку с чаем, сел за стол и стал пить, медленно и размеренно. Я опять посмотрел на штуковину из бусин. Она выглядела не к месту в хижине, среди вещей старика. Он видел мой интерес к бусам, и я ждал, что сейчас Финтан вскочит на задние лапки и расскажет пятьдесят девять фактов про эту вещицу, но выражение его лица ясно говорило – не дождетесь. Запретная тема.
Вкусные ребрышки, похвалил я.
Сколько тебе лет, сынок?
Семнадцать.
Скорее уж пятнадцать. По моим прикидкам.
Прикидывайте сколько влезет.
В таком возрасте опасно бродить самому в глуши, а?
Я пожал плечами. Уставился в тарелку, выстроил косточки в одну линию.
Однако ты, я вижу, парень умелый. Не каждый мальчик способен о себе позаботиться и выжить. Я в пятнадцать лет еще вовсю нуждался в матушке. Тем не менее она меня отослала. Так поступили все матушки. Каким же стадом баранов мы были, Джекси. Никто не обеспечил нашего брата карабином «браунинг», не указал дороги. Нам приходилось довольствоваться страхом Божьим, вареной капустой да утешительной поркой.
Старик надолго замолчал. Потом глянул на меня, будто уже обо мне забыл.
Далеко тебе идти?
Я кивнул.
Но ведь через час стемнеет.
Пройду сколько успею и заночую в дороге.
На голой земле?
Я сто раз так делал.
Безопаснее было бы набраться сил. Тебе нужен хороший сон. Ты совсем измучен.
Предлагаете остаться здесь?
Если хочешь. Это разумно. Места хватит.
Я подумал об очередной ночевке в эвкалиптовом лесу. Ничего подобного я не планировал, когда выдвигался за солью. Полный облом, вот как это называется. На меня навалилась жуткая слабость. Нет, не смогу я выйти прямо сейчас.
Ладно, кивнул я. Наверное, останусь. На одну ночь.
Что ж, сказал Финтан. Я очень рад.
Я встал, застыл в дверном проеме. Ужин мы съели, я согласился остаться – а дальше-то что делать? Мне было так паршиво, что хоть плачь. Но я не плакал.