Ну да, конечно.
Нет, правда. Они разминаются, как воины перед битвой. Ты сам видел, эти камни выстроены, словно боевая фаланга, ощетинившаяся, живая. Маленький испуганный язычник, спрятанный внутри каждого человека, боится, что они кинутся вперед.
Типа, на тебя?
Именно.
И что сделают? Попросят одолжить им сахара?
Ну точно я не знаю. В том-то и загвоздка. Я смотрю на них и замираю от страха. И одновременно – от радостного волнения. Порой у меня возникает странное чувство, будто они пришли за мной, призвать меня к ответу.
Допросить, что ли?
Нечто в таком роде. Да. Ох, ей-богу. Мне снятся об этом сны. В последнее время часто. Во снах камни двигаются, как люди. Шагают по соли, выходят с нее, молчаливые, словно призраки, и становятся у костра. Но никогда ничего не говорят.
Так они ж, е-мое, камни, заметил я.
Вероятно.
Что они делают дальше?
Просто наблюдают, парень. И слушают.
Капец какой-то.
Да, немного обескураживает.
И сколько их? Этих бродячих камней.
Ну к костру приближаются пять или шесть. Около сотни держатся в отдалении, у озера. Я чувствую, как они разглядывают меня, оценивают. И во сне каждый раз я уверен – камни знают мои темные секреты. Видят меня насквозь, Джекси. Мне страшно, стыдно, и я хочу рассказать им все.
Типа исповедаться?
Угу.
Во всех своих грехах и так далее?
Во всех.
Но это же камни!
Понимаешь, в том-то и дело. Во сне они не так уж и похожи на камни. Они, конечно, больше, ростом с нас. И в них есть величие, некая суровость, монументальность. От этого сердце начинает биться учащенно, юноша. Каждый раз их появление пугает меня, очень пугает, но затем я ощущаю их полное бесстрастие, их чистоту и непорочность. Я могу доверить им все, что знаю, все, чего боюсь. Какое это облегчение, Джекси! Я тебе передать не могу.
Дурдом.
Да уж.
Так ты им все рассказываешь? Камням своим чертовым.
Да, ответил Финтан. Точнее, я начинаю. Делаю вдох, открываю рот. И просыпаюсь. Никогда не оправдываю ожиданий, никогда не справляюсь. Это тяжело. Ужасно.
Господи.
Ужасно, повторил он, будто до сих пор не выбрался из ночного кошмара.
Ну ничего, попробовал я подбодрить старика. Это просто сон.
Наверное, да. Сон и ничего больше. Как знать, Джекси? Возможно, в конце нас будут судить именно камни и деревья.
И козы с кенгуру?
Не исключено.
И птицы?
О, птицы – особенно.
Я засмеялся, и Финтан тоже, он опустил голову, пошаркал ботинками по самфиру.
Ты просто наркоман под кайфом.
Ох, юноша, я знаю, что это только камни. И что луна – только луна. Однако они не пустые, понимаешь? В них живет прошлое. Сила давно минувших событий, она не исчезает полностью. Небесные светила и земные образования – что они такое, как не проявление незавершенных ситуаций? Возможно, совсем не ребячество – видеть в камнях идущих мужчин, созерцать луну и ощущать благоговейный ужас. Любой камень есть факт, последствие. А луна, она отмечает человеческие дни, согласен? Проходят месяц за месяцем; каждый цикл она напоминает о том, что наше время убывает. Неудивительно, если при виде ее у маленького человека екает в груди. Возможно, лунатики – это люди, которые вспомнили, что они всего лишь люди, а не ангелы.
Боже, сказал я. Так вот зачем ты пришел посмотреть на луну? Чтобы вспомнить о том, что ты умрешь?
Нет, возразил старик. Чтобы вспомнить о том, что я живая душа, а не призрак. Несмотря на все мои грехи, я – самая настоящая живая душа, а не просто фантазия. Только взгляни на луну. Все поднимается, поднимается. Точно облатка. Вечно недосягаемая. Я закрываю глаза, а она продолжает гореть у меня в голове. Ох, Джекси, как же я хочу, чтобы это сияние осветило мне путь. Ко сну. К покою.
Слушай, спросил я после недолгого молчания. Кому исповедуются священники?
Ась?
Вы, священники. Кому рассказываете про свою фигню? Другому священнику?
Финтан пожал плечами. Типа подтвердил, мать его.
И это остается тайной навсегда?
Он перевернул ладони, потрогал костяшки. Я хорошо видел его в лунном свете. Губы у Финтана были поджаты.
Но ты скорее пойдешь к камню. Расскажешь свои секреты ему.
Да.
Потому что больше никому не доверяешь?
Я не в своем уме, Джекси. Я не горжусь этим.
Тебя выгнали, да?
Нет, ответил он. Это было бы благостью. Но я до сих пор священник.
Ты же в него не веришь.
В духовенство? Не знаю.
В Бога.
Финтан опять пожал плечами.
Трусливая у тебя позиция какая-то, заявил я.
Согласен, трусливая.
Ну и долго ты работал?
Я? Дай-ка подумать. Я был мальчишкой. А потом – священником. Сколько, значит, получается – плюс-минус пятьдесят лет?
И не верил в Бога?
Джекси, ты ведь сам неверующий – почему для тебя это так важно?
Я ж не священник, твою мать! Как можно быть священником и не верить в Бога?
Не знаю, проговорил Финтан. Иногда веришь. В остальное время довольствуешься верой в Церковь. Это как семья, юноша. Что еще у нас есть?
Нашел кого спросить. У меня семьи нет.
Значит, нас таких здесь двое, верно?
Луна поднялась высоко и уменьшилась. Она постепенно теряла краски. Скоро и озеро, и луна были одинаково бледными – как нога Ли с внутренней стороны, такая сливочная, что даже смотреть больно.
Ай, хватит прикидываться! вскипел вдруг я. Что ты натворил, Финтан?
Неважно, что я натворил.
Мать его, для кого-то же важно, раз ты так влип.
Я не то имел в виду. Конечно, важно. Мой поступок повлиял на многих. Последствия были чудовищны, немыслимы, неописуемы, непростительны. Однако я не стану исповедоваться в этом тебе.
Не доверяешь.
Ошибаешься. Неправда.
Ты доверишься только камню.
Черт побери, парень, тебе не кажется, что ты уже достаточно настрадался? Неужели ты думаешь, я выплесну на тебя еще и свои душевные муки, лишь бы мне стало легче?
Плевать. Я выдержу.
Тебе не придется ничего выдерживать и ни на что плевать. Говорю это с благодарностью, вот.
Херня.
Точно.
Я бы не вынес только одно – если б ты оказался педофилом.
Боже милостивый, вздохнул старик. Если б я им был, думаешь, я торчал бы здесь, в геенне? Я бы жил в каком-нибудь омываемом дождями приходе. Ездил бы на автобусе в Солтхилле. Кутался бы в одеяло на мягкой кровати в портовом Голуэйе.
Не понимаю я вас, святош.
Ты постоянно это твердишь. Дело же обстоит вот как. Я попытаюсь не усложнять, ведь для человека, который познал, как я, великую милость порядка и дисциплины, жизнь должна быть простой. Завести священника в большие неприятности способны лишь три вещи. Догматы, секс и деньги. В случае первых двух достаточно соблюдать осмотрительность. Я молчу, они молчат – и все хорошо. Однако там, где замешаны деньги, сохранить тайну невозможно.
Понадобилось немножко времени, чтобы понять смысл. Мне будто оплеуху отвесили.
Издеваешься? обалдел я. Дело всего лишь в деньгах?
В жажде денег, в их власти. В упоении ими. В последствиях. Это не мелочи, юноша.
Твою ж господа бога мать!
Повзрослеешь и сам убедишься, как ни прискорбно такое говорить.
Я вскочил. Не смог больше слушать.
Ты просто убогий, бросил я. Все вы убогие.
Финтан не ответил. Я на него даже не глянул. Забрал свой ящик и ушел.
В хижине я зажег керосиновую лампу, разворошил костер и поставил котелок, чтобы выпить чаю перед сном. Сам не знаю, чего меня накрыло. Надо бы радоваться, что старик – не педофил. А кто? Все равно ведь не скажет! Похоже, в этом-то и дело. В том, что Финтан не скажет. Навсегда сохранит свою тайну. Я чувствовал себя полным лохом. Зря я думал, будто у нас все по-честному, будто мы на равных. Не было такого и не будет никогда. Я вдруг подумал про Ли, про все, что с ней связано, про чувства, которые глубоко у меня внутри и которые я не хочу делить ни с кем, в том числе и с Финтаном. Половину он не поймет, не сумеет принять такую информацию. Решит, что я – грязный дикарь. Старик не виноват, он просто очередной чокнутый лузер, притворяющийся взрослым. От этих мыслей обида немножко отпустила. Я грустил, но уже почти не злился. Сидел у костра, оглядывал все в последний раз, слушал шипение и бормотание котелка. Он наконец закипел.
Я заварил чай, разлил в две кружки – для себя и для Финтана. Но он не появлялся. Наверное, хотел похандрить и полюбоваться луной без таких соседей, как я. Его чай остыл, а мой закончился, когда Финтан приплелся к огню и бросил на землю свой ящик.
Я ухожу, сообщил я.
Куда же, юноша?
В постель.
А. Да.
Я без сил. Кактус.
Кактус, повторил старик. Да, действительно. Ты кактус, согласен.
Вот-вот, поднялся я.
Сначала я хотел бы кое-что прояснить. Сомневаюсь, правда, что это принесет пользу хоть кому-нибудь из нас. И вряд ли что-нибудь прояснит.
Да неважно.
Важно. Я не хочу внушать тебе неправильные идеи. Не хочу запутывать тебя еще сильней – там, где могу на это повлиять. Я не лучший кандидат на роль мудрого советчика, однако ты заслуживаешь честных ответов.
Слушай, сказал я. Мне все равно.
Возможно. Сейчас тебе все равно, но недавно ты спрашивал, во что я верю, Джекси. Про Бога.
Это не мое дело. Расскажи камням.
Не могу. В том-то и беда, юноша. Вот на таком ржавом крюке я и болтаюсь. Причем мне больно, добавлю без всякой гордости. Вероятно, я никогда с него не слезу, никогда не стану логичным и уж тем более здравомыслящим. Однако я подозреваю, что Бог – это то, что ты делаешь, а не то, во что или в кого веришь.
Ладно. Как скажешь.
Ты меня понимаешь? То, что ты делаешь.
Но люди вечно поступают дерьмово, ответил я. Что-то с нами не так.
Наверное. А возможно, и нет. Однако, когда ты поступаешь правильно, Джекси, когда творишь добро, тогда становишься орудием Бога. Становишься частью божественного, частью жизненной силы, самой жизни. Вот во что я верю. На что надеюсь. И по чему скучаю.