2. Это письмо дурацкое, но людям свойственно ошибаться.
Твое письмо и этот ответ на него оба не достигли цели. Ты в своем письме попытался объяснить свои взгляды на жизнь, потому что жизнь тебя чувствительно тряхнула. Ему суждено было быть неправильно понятым или понятым слишком буквально, потому что твои идеи спорят с общепринятыми. Но кто может быть более предан общепринятым ценностям, чем домохозяйка с тремя детьми, которая «предана своим близким»??? Что может быть более естественно, чем ее обида на человека, не признающего этих ценностей? В традиционализме есть большая доля лицемерия. Любой мыслящий человек отдает себе в этом отчет; но когда дело касается обывателя, полезнее обращаться с ним так, как будто он не лицемерит. Это не вопрос твоей верности собственным взглядам; это вопрос компромисса, необходимого для того, чтобы, оставаясь индивидуумом, ты не подвергался постоянной угрозе давления со стороны обывателей. Ее же письмо не достигло цели, потому что она не смогла осознать глубины твоих проблем – она не смогла понять тягот, выпавших на твою долю по вине окружающих, твоей внутренней усталости и усиливающегося стремления к обособленности.
3. Она считает, что:
a) Ты чересчур склонен жалеть себя.
b) Ты слишком расчетливый.
c) На самом деле ты не заслуживаешь письма на восемь страниц, написанного в промежутках между выполнением материнских обязанностей.
4. На странице 3 она пишет: «Я действительно считаю, что нам некого винить… и т.д.». То есть у нее нет претензий к тем, кто оказал на нее влияние. Но правда ли это? Она – жена и мать. Респектабельная и относительно защищенная от превратностей судьбы. Легко не замечать дождь, когда на тебе плащ. Но что бы она сказала, если бы ей приходилось зарабатывать себе на жизнь грязной работой? Неужели она бы простила тех, кто повлиял на нее в прошлом? Нет, и еще раз нет. Нет ничего более естественного, чем считать, что в твоих неудачах есть вина других, так же как совершенно естественно забывать тех, кто причастен к твоим успехам.
5. Твоя сестра уважает вашего отца. И ее обижает то, что тебя он любит больше. Ее ревность еле заметно просматривается в этом письме. Между строк я читаю ее недоумение: «Я люблю папу и стараюсь жить так, чтобы он мог мною гордиться. Но мне приходится удовлетворяться крохами его привязанности. Потому что он любит тебя, но отчего такая несправедливость?»
Очевидно, ваш папа в течение долгих лет эксплуатировал эмоциональную душу твоей сестры посредством почты. Вот какова, по ее мнению, картина его жизни – обездоленный человек, проклятый неблагодарным сыном, на которого он изливал любовь и заботу, получая в ответ лишь презрение.
На странице 7 она говорит: жаль, что письмо будет подвергнуто цензуре. Но на самом деле ей вовсе не жаль. Она рада, что оно будет прочитано цензором. Подсознательно она написала его так, чтобы цензор почувствовал, что семья Смитов на самом деле хорошо организованная ячейка общества: «Пожалуйста, не судите нас всех по Перри».
Насчет матери, которая целует болячку. Это такой женский сарказм.
6. Ты ей пишешь потому, что:
a) По-своему ты ее любишь.
b) Тебе необходим контакт с внешним миром.
c) Ты можешь ее использовать.
Прогноз. Переписка между вами может выполнять только социальную функцию. Не затрагивай темы, выходящие за пределы ее понимания. Не навязывай на нее свои личные выводы. Не заставляй ее оправдываться и не позволяй ей заставлять тебя оправдываться. Уважай ограниченность ее возможностей тебя понять и помни, что она чувствительна к твоим высказываниям об отце. Будь последователен в своем отношении к ней и не добавляй ничего к тому впечатлению, которое у нее о тебе сложилось: ты слаб. Не потому, что тебе необходима ее доброжелательность, а потому, что тебя ждет большое количество подобных писем, и они могут привести только к усилению твоих и без того опасных антиобщественных инстинктов.
КОНЕЦ
По мере того как Перри продолжал сортировать и выбирать, стопка вещей, которые были ему слишком дорога, чтобы с ними расстаться хотя бы даже на время, достигла некоей шаткой высоты. Но что было делать? Он не мог рисковать «Бронзовой Звездой», полученной в Корее, или дипломом об окончании средней школы (выданным ему Управлением по образованию округа Левенворт как результат того, что он, находясь в заключении, возобновил свое надолго прервавшееся обучение). Также ему не хотелось потерять пухлый коричневый конверт с фотографиями – прежде всего собственными, сделанными в период между его службой в торговом флоте (на обороте портрета милого мальчика было написано: «16 лет. Юный, бесшабашный и невинный») до недавнего посещения Акапулько. Было еще с полсотни других предметов, которые он решил взять с собой, в том числе карты сокровищ, альбом Отто и два толстых блокнота, в более толстом из которых был его собственный словарь, список собранных не в алфавитном порядке слов, которые ему казались «красивыми», или «полезными», или по крайней мере «достойными запоминания». (Вот типичная страница: «мертвенный – подобный смерти; полиглот – знающий много языков; санкция – наказание; не сведущий – не знающий; брутальный – очень жестокий; расхищать – когда грабят, воруют и тащат; каннибализм – пожирание себе подобных, людоедство, принятое у некоторых диких племен».)
На обложке второго блокнота почерком, которым Перри так гордился, буквами, которые соединялись между собой причудливыми женскими завитушками, было написано «Личный дневник Перри Эдварда Смита» – название не вполне точное, поскольку это был не дневник, а, скорее, антология невнятных фактов («Каждые пятнадцать лет Марс становится ближе. Ближайший год – 1958»), стихи и цитаты из литературных произведений («Нет человека, который был бы как остров, сам по себе»), и отрывки из газет и книг в виде парафраза или цитаты. Например:
«Знакомых у меня полно, друзей же – немного, а тех, кто действительно меня знает, и того меньше».
«Слышал, что в продаже появился новый крысиный яд. Чрезвычайно мощный, без запаха, без вкуса, и он настолько усваивается, если его проглотить, что в мертвом теле невозможно обнаружить след».
«Если придется говорить речь: „Я не могу вспомнить, что я собирался сказать, – потому что никогда в жизни не думал, что когда-нибудь встречу сразу столько человек, которые непосредственно причастны к тому, что у меня так хорошо на душе. И этим замечательнейшим моментом своей жизни я несомненно обязан вам. Спасибо!"».
«Интересная статья в февральском выпуске „Как мужчина с мужчиной": „Я ножом прорубился к алмазным копям"».
«Человек, который наслаждается свободой со всеми ее прерогативами, неспособен понять, что значит быть лишенным этой свободы». – Эрл Стэнли Гарднер.
«Что есть жизнь? Огонек светлячка в ночи. Пар от дыхания бизона зимой. Маленькая тень, что бежит по траве и пропадает на закате». – Вождь Воронья Лапа из индейского племени «черноногих».
Эта последняя запись была сделана красными чернилами и украшена рамкой из зеленых звездочек; составитель антологии хотел подчеркнуть ее значимость. «Дыхание бизона зимой», – это в точности отвечало его представлениям о жизни. Из-за чего волноваться? Чего ради «потеть»? Человек – ничто, туман, тень, затерявшаяся среди теней.
Но, черт побери, приходится нервничать, крутиться, волноваться из-за собственных ногтей и предупреждения администрации: «Su dia termina las 2 p. m».
– Дик? Ты меня слышишь? – сказал Перри. –
Уже почти час.
Дик не спал. И более того, они с Инес занимались любовью. Дик, словно перебирая четки, монотонно шептал: «Тебе хорошо, малышка? Тебе хорошо?» Но Инес курила сигарету и не отвечала. Накануне ночью, когда Дик привел ее в номер и сказал Перри, что она останется ночевать, Перри, хоть и не одобрил этого, согласился, но если они вообразили, что их поведение его возбуждает или вызывает в нем какие-то приятные эмоции, они заблуждаются. Однако Перри жалел Инес. Она была «неразумное дитя» – она и вправду думала, что Дик хочет на ней жениться, и понятия не имела, что он собирается покинуть Мексику уже через несколько часов.
– Тебе хорошо, малышка? Тебе хорошо?
Перри сказал:
– Ради бога, Дик, давай быстрее. Наш день заканчивается в два пополудни.
Была суббота, близилось Рождество, и на Мэйн-стрит образовалась пробка. Дьюи, застрявший в пробке, посмотрел на гирлянды из листьев падуба, висящие над мостовой, – розетки из праздничной зелени, украшенные алыми бумажными колокольчиками, – и вспомнил, что еще не купил подарков ни жене, ни сыновьям. Его мозг автоматически отметал все вопросы, не связанные с убийством Клаттеров. Мэри и многих его друзей такая зацикленность начала беспокоить.
Один его близкий друг, молодой адвокат Клиффорд Р. Хоуп-младший, прямо сказал:
– Ты знаешь, что с тобой творится, Эл? Ты понимаешь, что вообще больше не говоришь ни о чем другом?
– Пойми, – ответил Дьюи, – я больше ни о чем не могу думать. И существует вероятность, что, только проговаривая вслух свои мысли, я вдруг найду то, что мне раньше не приходило в голову. Некий новый угол зрения. Или не я, а ты. Черт побери, Клифф, ты представляешь, во что превратится моя жизнь, если это дело остается нераскрытым? Я так и буду годами собирать сплетни, и каждый раз, когда где-нибудь в стране произойдет убийство, хотя бы отдаленно напоминающее это, я должен буду его изучить, чтобы проверить, нет ли какой-нибудь связи. Но дело не только в этом. На самом деле вся штука в том, что я теперь знаю Герба и его семью лучше, чем они себя знали. Они мне снятся. И, наверное, теперь всегда будут сниться. Пока я не узнаю, что с ними случилось.
Увлеченность этой загадкой привела к тому, что Дьюи проявил несвойственную ему рассеянность. Только утром Мэри просила его: пожалуйста, ну пожалуйста, о, пожалуйста, не забудь… но он не мог вспомнить, что именно, пока, вырвавшись из предпраздничной пробки и устремившись по шоссе № 50 к Холкомбу, не проехал мимо ветеринарной лечебницы доктора И. Э. Дэйла. Ну конечно! Жена просила, чтобы он обязательно забрал их кота Судебного Пита. Пит, тигровый котище весом пятнадцать фунтов, был знаменит во всем Гарден-Сити своей драчливостью, которая и довела его до госпитализации: он проиграл бой псу из породы боксеров, и ему пришлось зашивать раны и колоть антибиотики. Когда доктор Дэйл отпустил Пита, тот устроился на переднем сиденье хозяйского авто и мурлыкал всю дорогу до Холкомба.