– Может, выпьете что-нибудь, пока ждете?
Рингил хотел сказать «нет», но вспомнил стопку, к которой не притронулся на борту «Милости Королевы болот», и сожаление, испытанное за время пути по крутым улочкам, колышущуюся серую пустоту, что не оставляла его в покое. Он по-прежнему ощущал себя так, словно был недостаточно крепко привязан к тому, что происходило за пределами его охваченной лихорадкой головы.
«Можно подумать, алкоголь поможет».
«Да пошло оно все. Перед битвой надо выпить чего-то укрепляющего, верно? – Он вспомнил Флараднама после битвы при Раджале. Вспомнил, как кириат поднял железную флягу, и на его мрачном черном лице, покрытом морщинами и шрамами, прорезалось нечто, отдаленно напоминающее улыбку. – Исцелись или сдохни, Гил».
– Ром, – сказал он и указал на носильщиков. – Им тоже.
Бармен поднял бровь, но выставил стаканы и наполнил их без возражений. Рингил бросил на стойку несколько монет и, заслышав над головой топот, бросил взгляд на лестницу. Наемник спускался, его мясистая физиономия выглядела растерянной.
– Можете подняться. – Он явно не верил в такой поворот.
Рингил хмыкнул, будто другого и не ждал. Заглотил ром – на этот раз неплохой – и опустил пустой стакан на стойку донышком кверху.
– Оставайтесь здесь, – велел он матросам.
Дойдя до конца галереи второго этажа, Рингил свернул направо и оказался в узком коридоре с дверьми по обе стороны и небольшими люстрами через каждые десять футов или около того. В зыбком свете свечей тесный проход будто слегка раскачивался, создавая ощущение, что постоялый двор – на самом деле корабль, который вышел в море. Рингил с трудом устоял перед желанием на ходу упираться руками в стены.
Дверь в одиннадцатый номер была приоткрыта.
Он встал как вкопанный. Что-то черное и бесшумное просачивалось сквозь слои простуды и алкоголя, и Рингил размял пальцы правой руки, а левой потянулся расстегнуть рукав, под которым прятался драконий кинжал. Коридор был слишком узким, чтобы доставать Друга Воронов – любой бой в таких условиях будет ближним и отчаянным до вспотевших ладоней.
«Только этого сейчас и не хватало».
Рингил придвинулся ближе к дальней стене, чтобы рассмотреть происходящее за приоткрытой дверью. В коридоре воцарилась тишина и черной водой хлынула ему в уши. Он наблюдал с фаталистическим спокойствием, как расширяется зазор между дверью и косяком, а дверь медленно и бесшумно открывается, демонстрируя комнату.
На пороге стоял пес, навострив уши, и пристально смотрел на Рингила. В темноте светились янтарем глаза. Длинная серая морда, «воротник» на горле – густой и блестящий, словно зимний шарф его матери.
«Пес? Да это натуральный волк, Гил».
Рингил уставился в янтарные глаза. Если бы он не был так одурманен лихорадкой, мог бы воспользоваться икинри’ска – словами и жестами, которые позволили ему одержать верх над сворой у реки, мудростью болотников, полученной от…
…Хьила, промелькнуло в голове, молодого, крепко сложенного и одетого в лохмотья князя-бродягу со страстным взором – Хьила, который, невзирая на уклончивые речи, каким-то образом тебя знает, и вот он наливает тебе вина из меха, в его глазах мелькает чувство, которое ты читаешь без труда, он приглашает тебя остаться и признает, что да, слышал про Трел-а-Лахайн, его предки были там правителями, но это теперь мертвое легендарное прошлое, дружище, оно рухнуло под натиском неведомого зла с юга тысячу лет назад – а потом он ведет тебя к белым руинам на болотах, чтобы доказать свою правоту…
Серые Края были полны такой ерунды, превращающей знания о мире в груду обломков; полны людей и мест, которые не могли и не должны были существовать, и еще – болезненных отголосков того, что ты хотел найти, но не сумел. Однако со временем можно усвоить урок, свыкнуться с болью, позволить течению нести себя и воспользоваться тем, что оно способно предложить по пути; например, прилечь в шатре болотников, словно угодив в собственную детскую фантазию о побеге, или нет – возлечь там с каким-нибудь князем-бродягой со страстным взором, тем самым князем, от которого слабо пахнет влажной землей и древесным дымом, который владеет всевозможными полезными колдовскими трюками с растениями и животными.
А когда ты проснешься, спустя дни и ночи, которые никто не удосужился подсчитать, твоего спутника рядом не будет, а вместе с ним исчезнут шатер, повозка и прочие неряшливые странники, и Серые Края поблекнут, выгорят, уступив место густо залакированному реальному миру – той его части, куда тебя занесет во время блужданий во сне. Но даже тогда аромат вашей близости останется на твоей коже, и икинри’ска, в твоей реальности не более чем миф и болотное суеверие, никуда не денется из памяти, оказавшись подлинным, словно клинок…
Волк, или пес, которому это все, возможно, наскучило, дернул ухом и отвернул длинную серую башку. Зевнул, будто выставляя напоказ гладкие белые клыки, захлопнул пасть с глухим стуком и вернулся в комнату. Рингил, заподозрив, что ром все-таки был плохой идеей, двинулся за зверем, ступая осторожно и не спеша.
В задней части комнаты железная «гармошка» с плотными муслиновыми занавесками отгораживала угол для умывания и одевания. Пес подошел к переднему краю ширмы, заглянул за нее и будто запрыгнул на спрятанную там высокую платформу. Плохо различимая тень скользнула по ткани, и послышался томный женский голос:
– Вы хотели меня видеть?
Рингил откашлялся.
– Я прибыл с «Милости Королевы болот». Наш отъезд перенесли на более раннее время.
– Неужели? – В вежливом тоне скользнули резкие нотки. – А я-то думала, что отплытие состоится не раньше, чем на борту завтра утром объявится ваша покорная слуга. Ваш капитан становится ненадежным, если посулить ему полный кошель.
– Он не мой капитан.
– И все равно он ненадежен.
– Вероятно, моя госпожа. Мне сие неведомо. – Призрак придворных манер с трудом попытался самоутвердиться, стоило Рингилу открыть рот. Эту часть себя он время от времени вынимал из чулана, словно потертую реликвию молодости, и всякий раз удивлялся, как сильно по ней скучает. – Но хоть я сообщаю эту новость с прискорбием, должен заметить: если ваша светлость не явится на борт до рассвета, боюсь, корабль отплывет без вас. Я привел людей, чтобы облегчить транспортировку багажа.
Короткая пауза.
– Так-так. Ко мне прислали странствующего рыцаря. А я, полагаю, повела себя не слишком вежливо.
Опять какое-то движение за муслиновыми занавесками. Госпожа Квилиен из Гриса вышла из-за ширмы и направилась к Рингилу, одной рукой вытирая буйные темные кудри. Не считая красного фланелевого полотенца на голове, она была совершенно голая. Она протянула ему свободную руку и…
Голая?!
Она проделала это с таким апломбом, беспредельным отсутствием волнения или стыда, что несколько секунд, пока Рингил не увидел перед собой протянутую руку, он просто не осознавал наготу как факт. Наверное, мужчина с более традиционными предпочтениями заметил бы ее быстрее – эти молодые груди, живот и бедра, выставленные напоказ, – но все равно он сомневался, что такой мужчина был бы готов к полнейшему безразличию, которое это создание проявляло к собственной обнаженности. Рингил знавал многих успешных шлюх, включая аристократок, и кое-кто действительно мог провернуть такой трюк, приди к ним в комнату правильный посетитель. Но у тех женщин в основе представления всегда был игривый взгляд, наклон головы и прочие интимные сигналы, сообщающие о том, каковы ставки в этой игре. Они пускали в ход собственные тела и демонстрировали свою доступность, в точности как полководцы выдвигают на поле битвы войска, и церемоний с приказами в этом деле было не меньше.
А эта женщина не пользовалась своим телом – светлокожим и хорошо сложенным – как оружием.
Госпожа Квилиен из Гриса носила его, будто дешевое платье, которое одолжила у подруги и накинула буквально минуту назад.
– Вы хотели меня видеть, – просто сказала она. – Итак, я здесь.
– Я… э-э-э… – Рингил механически взял протянутую руку и прижал к губам, пытаясь собраться с мыслями. Госпожа Квилиен из Гриса, определенно, сошла с ума. – Благодарю, моя госпожа. Но осмелюсь предложить, чтобы вы не были так, э-э-э, открыты, когда мои носильщики придут забрать ваш багаж.
– О, они мне не понадобятся. – Квилиен отняла руку и поднесла к лицу. На мгновение показалось, что сейчас женщина ее понюхает или лизнет, но потом она опомнилась. – Видите ли, я путешествую налегке.
Другой рукой она продолжала придерживать красное фланелевое полотенце на голове, будто пытаясь остановить поток крови из недавно полученной раны. Она улыбнулась Рингилу из-под тряпки и массы влажных волос, но в этом жесте было что-то отрешенное – словно Квилиен лишь недавно научилась улыбаться. Она наклонила голову, но движение было резким, неэлегантным, к тому же его сопроводил громкий щелчок. В зыбком свете Рингилу показалось, что красное полотенце действительно пропиталось кровью; тогда странное поведение дамы могло свидетельствовать о том, что какой-то жестокий удар по черепу повредил ей мозг. Она продолжала улыбаться, широко и бессмысленно. На зубах блестела слюна. Она будто глядела сквозь него на что-то еще.
Рингил ощутил краткий всплеск некоего чувства, принял его за жалость и вернулся к изначальному вердикту: это тронутая из провинциальной аристократической семьи, которая стыдится держать ее поблизости или отправить в какой-нибудь из новомодных дурдомов, что появились в Парашале после войны. Семьи, достаточно богатой, чтобы вместо этого оплачивать бесконечные паломничества по святыням и храмам, где исцеляют недуги – главное, подальше от Гриса.
Где бы этот самый Грис не находился.
– Вы совершенно уверены, что…
– Вы весьма добры, безымянный рыцарь. Но заверяю вас, что все вещи, необходимые мне в путешествии, будут в моей каюте, когда я в нее войду.
Возможно, у нее собственные носильщики. Пускай и воображаемые. Или…