Как будто жизнь начинается заново.
Их тела переплетаются, руки неутомимо трудятся, рты кусают и сосут, и вот наконец штаны полностью сорваны, рубашка Хьила улетела в сторону, гульфик Гила небрежно расстегнут, и он плюет на правую полусогнутую ладонь, а левой рукой давит Хьилу на спину, вынуждая нагнуться. Смазывает себя слюной, проникает между тугими ягодицами и…
Пальцы его левой руки нащупывают вдоль лопаток музыканта шрамы.
Он замирает – Хьил испускает сдавленный стон разочарования, – потом снова проводит кончиками пальцев по выступающей ткани рубцов, исследуя отголоски некоего черного прозрения.
Каждый шрам толщиной в палец начинается у внутреннего края лопатки и ползет по спине Хьила вниз, длинный, как предплечье ребенка… Рингил вспоминает эти следы: он их уже видел, и Хьил молчаливо избежал ответа на вопрос, который в тот раз почти сорвался с его губ, но так и не облекся в слова. Но теперь…
Осознание маячит рядом, но все равно за пределами досягаемости.
Хьил извивается от нетерпения, его голос от отчаянной страсти делается хриплым:
– Не надо… это не… не останавливайся!
Рингил, не замечая, тянет пальцы ко второй лопатке и идентичной отметине, вырезанной там…
Из спины музыканта будто вырвали ангельские крылья. Но…
Рингил вспоминает и чувствует, как съеживается от этого воспоминания. Руки твари – те две, что упираются ему в спину, прямо под лопатками, давя и цепляя как крючки.
Шипящий голос.
Мне так не хочется рвать тебя на части. Ты подаешь большие надежды.
И тут Хьил поворачивается и видит лицо Рингила. Страсть испаряется, исчезает, как мелодия мандолины во тьме. На лице музыканта появляется кривая улыбка, и только из-за нее Рингилу хочется заплакать и крепко его обнять.
– Подарки на перекрестках обходятся недешево, – тихо говорит Хьил. – Все должны платить. У большинства из нас раны со временем исцеляются… в какой-то степени.
Рингил качает головой. Плотно сжимает губы – не в силах говорить. Он выталкивает слова из себя одно за другим.
– Я не заплатил.
Хьил тянется к нему с нежностью, которая кажется особенно странной после их жесткого, нетерпеливого начала. Касается щеки Рингила, проводит пальцем вдоль шрама на челюсти.
– Может, все-таки заплатил, – говорит он. – Или сделаешь это позже.
Рингил сам пытается улыбнуться.
– Что еще у меня можно отнять?
Но Хьил быстро проводит пальцами по его губам, словно преграждая путь словам, и утаскивает обратно, в тень на полу шатра.
На этот раз – медленнее.
Рингил использует трюки, которые уже знает по другим, еще не случившимся совокуплениям с обездоленным князем; он помнит, что Хьилу нравится, и знает, что, если зубами и языком воспользоваться вот так, музыкант будет извиваться, словно разрубленная змея, а если не знающие преград пальцы сделают этак, он весь одеревенеет, едва дыша…
Теперь он понимает, что по меньшей мере отчасти притягательность Хьила при первой встрече брала свое начало в похожей осведомленности, только наоборот. И, понимая это, открывается другому мужчине куда сильнее, чем мог бы, предлагая врата для своего соблазнения с самозабвенностью, которая, впрочем, наполовину представляет собой хитроумное вложение в собственные будущие удовольствия.
Вторая ее половина заключается в понимании того, что это не продлится долго.
Когда наконец он входит в Хила сзади, это происходит почти нежно, и все равно оба кончают через считаные секунды. Стонут сквозь зубы, и колдун брыкается под ним, как необъезженный пони. Пульсирующий член Хьила в его руке внезапно делается липким.
Когда спазмы ослабевают, Рингил обеими руками крепко обнимает торс музыканта и прижимается к нему, вдавив лицо в шрамы на спине Хьила. Закрывает глаза, чтобы на краткий миг полностью отрешиться от всего.
Пока есть за что держаться.
Глава двадцать четвертая
Список получился не длинный:
Андал Карш
Махмаль Шанта
Илмар Каптал
Нетена Грал
Шаб Ньянар
Джаш Орени
Кларн Шенданак
– Знаешь, кое-кто мог бы подумать, что в Империи, охватывающей весь известный мир, гораздо больше богатых ублюдков, – кислым тоном выразил Джирал свое мнение, когда они закончили. Он склонился над столом, сверля взглядом пергамент и написанные на нем имена, озаренные светом лампы. – Я ведь точно раздал впятеро больше монарших хартий, хотя взошел на престол всего два года назад.
– Речь о тех, кто не просто богат, а готов рискнуть своим богатством, – напомнила ему Арчет, откинувшись на спинку кресла, все еще с пером в руке. – Такое сочетание в наши дни встречается редко.
– Ну… – Император неопределенно взмахнул рукой. – Война.
– Да, повелитель. Война.
При дворе это стало чем-то вроде универсального оправдания, ловкого уклонения от ответственности за неудачи, которые варьировали от падения доходов от урожая до всплеска бандитизма в восточной провинции и даже ремонта брусчатки в самых бедных городских кварталах. «Война, мой повелитель».
Иногда это даже было правдой.
Но лишь иногда. Война и рискованные стычки с Лигой после ее завершения, возможно, выкосили ряды ихельтетских аристократов, наиболее склонных к авантюрам, но нынешний урон проистекал из чисток и назначений, которые устроил Джирал после воцарения. Одержимость императора личной преданностью, которую он ставил превыше всего, превратила подобострастную осторожность в словах и делах в необходимое условие для выживания.
«А теперь, повелитель, последствия твоих же действий укусили тебя за задницу».
Поглядывая на него, она размышляла: понимает или нет? Все равно ли ему? Джирал неглуп, но с самого восшествия на престол не демонстрировал желания применить свой интеллект – разумеется, если дело не касалось параноидального самосохранения и глубокого погружения в разнообразные удовольствия.
«Ну да, разве его можно винить, Арчиди? В юном возрасте пережил пять покушений, а после совершеннолетия – еще семь. Три брата и сестра в ссылке, и все, не моргнув глазом, перерезали бы ему глотку, если бы точно знали, что это позволит им взойти на трон. Добавь бесчисленных сводных братьев и сестер, которые прячутся где-то за кулисами и лелеют схожие дешевые амбиции.
Ты бы на его месте ради чего жила?»
Сквозь богато украшенные окна со всех сторон открывался вид на город – мириады мерцающих огней до горизонта. В комнату влетел прохладный ветерок и потревожил бумаги на столе. По настоянию Джирала, они удалились на вершину Башни Сабала, которая располагалась в противоположной от Садов королевы-супруги части дворца и до появления Палаты разоблаченных секретов представляла собой нечто вроде святая святых династии Химранов.
Арчет сомневалась, что Анашарал их тут не подслушает, но ничего не сказала Джиралу – его настроение и без таких замечаний делалось все паскуднее. Они отправились в башню. Тем временем вечер захватил Ихельтет с решимостью наступающей армии и погрузил сердце Империи в озаренный огнями мрак.
– Как насчет Менита Танда? – предложила она. – Он сколотил неплохое состояние с той поры, как вновь открылись каналы работорговли с Лигой.
Джирал нахмурился.
– Да, и он не проявляет желания делиться доходами. Дважды выступал против меня в совете по реквизициям. И еще я слышал, что у Тланмара были некоторые проблемы с получением от него пошлин в этом сезоне.
– Да, но это налоги. А в нашем деле речь идет о выгоде.
– Это если поверить железному демону на слово. Но что, если нас заведут в тупик? Хм, Арчет? Никакого Ан-Кирилнара, стоящего над водами за Хиронскими островами и заполненного чудесами. Или он там найдется, но будет таким же заброшенным и разграбленным, как и Ан-Наранаш?
– Тогда… – произнесла Арчет с осторожностью, точно собирала острые осколки стекла. – …Танд, как и все прочие, испытают разочарование. Мы узнаем правду. И это ничего не будет стоить имперской казне.
Она выждала, наблюдая, как до Джирала доходит смысл сказанного, и его мрачная гримаса постепенно исчезает. Она сама до сих пор не постигла всю гениальность придуманной Анашаралом схемы.
«Составьте список богатых граждан, – сказал им Кормчий с легкомысленным апломбом, – которые и понесут расходы по этому предприятию. Причем выберите тех, кто склонен к риску и не упустит такую возможность. Вашей императорской светлости нужно внести один вклад из бесконечно восполняемого ресурса – закорючку на пергаменте да еще химранскую печать на монаршей хартии, одобряющей эту затею».
Лишь когда список начал вырисовываться, Арчет осознала расклад. Дело в том, что в силу «склонности к риску» эти мужчины – и одна женщина, Нетена Грал, – оказались именно теми придворными, кто менее всех тяготел к вступлению в хор Джираловских лизоблюдов, потому их отсутствия во дворце никто и не заметит, если они оставят его и окунутся в дела более частного характера; то есть, в случае кое-кого – Шенданака, вне всяких сомнений, и наверняка Каптала – покинут город, чтобы сопровождать экспедицию хоть до середины пути.
Джирал им платочком вслед помашет, стоя в воротах.
На самом деле она видела единственную сложность…
– Потрясающая бережливость, да. – Джирал обошел вокруг стола и упал в кресло напротив нее. Закинул ногу на край стола в задумчивости. От его тяжести стол сдвинулся на дюйм в сторону Арчет. – С другой стороны, если экспедиция возвратится, нагруженная богатствами и чудесами, Танд не станет от этого более управляемым. Он вернется самодовольный, как маджак, вылезающий из окна гарема на рассвете. Уже не говоря о том, что он усилит влияние во всех местах, где это важно.
«Ну, ты всегда успеешь приказать его арестовать, подвергнуть пыткам и скормить обитателям бассейна, мой повелитель».
– Предприятие будет заверено вашей печатью, повелитель. Ваша мудрость его одобрит и воплотит в жизнь.
Джирал посмотрел на нее поверх закинутого на стол сапога.