И вот они исчезают.
Каравелла с черной оснасткой вырастает рядом с лодкой, на ее борту висит веревочная лестница. Весь корабль дрожит, будто и он раньше был во что-то плотно завернут, но обертка истерлась и теперь ее обрывки трепещут на крепчающем ветру.
Рингил встает и в последний раз оглядывается на пустой причал. Затем хватается за ступеньку и поднимается по провисающей, влажной веревочной лестнице, чтобы посмотреть, что ждет его наверху.
Глава двадцать шестая
Как ни странно, единственным, что Эгар чувствовал сейчас, было ледяное спокойствие.
Будто все вокруг него – покрытый трещинами и рассыпающийся остов храма в ночи, безлюдная и пыльная пустота этого места – было лишь маской, и теперь ее осененный мраком владелец поднял руку, сорвал личину и свирепо ухмыльнулся посреди тьмы.
Этот двенда словно ждал, что все в конце концов случится именно так.
Существо медленно спускалось по лестнице над ними, за балюстрадой сверкало и двигалось синее пламя, в сердце которого угадывалась темная фигура. Казалось, оно поет.
За спиной Эгара сдавленно выругался Харат.
Сам Эгар не сводил глаз с синего сверкания. Он отпустил руку рабыни, избавился от нее одним резким движением. Прикинул направление атаки.
«Не ошибись, Драконья Погибель».
– Харат, эти твари очень проворные, – крикнул он по-маджакски. – Хватай копье со стены и приготовься. Быстро!
Потом резко повернулся и прыгнул к стене, где стояли два копья, которыми бывшие товарищи Харата не успели воспользоваться. Рядом мягко зашуршала ткань, когда Харат пришел в движение вместе с ним, и внезапно Эгар ощутил неимоверный прилив радости из-за того, что юноша такой стремительный. Он схватил одно из копий. Ощутил в ладони гладкое дерево, почувствовал вес оружия – и от этого чувства расплылся в улыбке. Крутанул копье – одной рукой, двумя, вокруг себя и…
Двенда стоял перед ним.
…блок!
Когда Эгар увидел взмывающий клинок из теней, по его телу словно пронеслась волна от пронзительного вопля. Существо, должно быть, перемахнуло через балюстраду, мягко и тихо приземлилось, выпрямилось всего в ярде от Драконьей Погибели. От удара мечом по древку копья Эгар содрогнулся, руки обожгло болью. Он охнул, подался назад и увел удар в сторону.
Справа с боевым кличем нагрянул Харат.
Двенда его заметил и развернулся, быстрый как гадюка. Темный клинок нарисовал в воздухе дугу из синего пламени. Атака ишлинака была отбита.
– Ах ты ублюдок!!!
В вопле Харата было изумление – он не ожидал такой силы. У Эгара почти не было времени, чтобы посочувствовать товарищу. Он заорал и ткнул копьем, словно пикой, низко – на уровне колен двенды. Синее пламя почти угасло, перед ними была фигура, сотканная из тьмы с проблесками молний, но очертаниями напоминающая человека.
А человека, ну – человека-то всегда можно прикончить.
Двенда завопил и отпрыгнул, уходя от удара, размашисто взмахнул мечом на высоте головы. Эгар отпрянул, успел почувствовать движение воздуха мимо щеки. Он закружился, уходя от Харата – «Надо попытаться взять ублюдка в клещи…» – и двенда с тихим скрипом пыли приземлился на пол, словно кот. Он был в таком же гладком, безликом шлеме, как те, что Эгар видел в Эннишмине, и вертел головой туда-сюда, словно тупой слизняк, обнаруживший угрозу. На нем был такой же цельный костюм, словно из блестящей кожи, но – Эгару пришлось заплатить кровью за это знание – отражающий холодное оружие, как кольчуга.
– В клещи ублюдка! – заорал Харат, будто только додумался сменить тактику. И рванул вперед.
Двенда крутанулся навстречу атаке. Меч из теней с громким лязгом встретился с клинком на конце копья-посоха – ишлинак, почувствовав удар, охнул. Тем не менее ответным маневром он заблокировал меч острием вверх. Эгар увидел свой шанс, сиганул вперед, словно прыгая с обрыва, и заорал во все горло. Он не пустил в ход клинки, а выставил древко перед собой на уровне груди. Двенда, должно быть, почувствовал надвигающуюся атаку, но Харат не дал ему отвлечься. Олдрейн в отчаянии попытался пнуть Эгара, но Драконья Погибель вложил в натиск все силы, и двенда не смог хорошенько прицелиться. Маджак получил скользящий удар в живот, от которого его чуть не стошнило, но не остановился. Он столкнулся с двендой, и оба повалились на пол. Тонкая рука в черном попыталась схватить Эгара за горло, но он удачным взмахом копья-посоха успел ее отбить. Двенда заверещал. Этот крик был Эгару знаком, он означал физическую боль, и сердце Драконьей Погибели от этого преисполнилось мрачной радостью. Он придавил противника всем своим весом. И получил эфесом меча по почкам – мир закружился, тьма запестрела маленькими пятнами света; он с трудом втянул воздух и заорал, обращаясь к безликому лицу под собой:
– Ах ты, сука!!!
Замахнулся кулаком, но ударить не успел: вступил Харат и воткнул твари копье в горло. Заорал, как берсеркер, и повернул клинок, навалившись на копье всем телом. Двенда опять заверещал, вздрогнул всем телом и задергался, словно рыба на остроге…
Затих.
Под шеей быстро собиралась лужа крови. Эгар, отпрянув от мертвого тела и поднимаясь, ощутил ее пряный чужеродный запах.
– Славно… – прохрипел он и чуть не упал снова. Харат протянул руку, чтобы поддержать его.
– Потихоньку, старик. – Он тяжело дышал. – Что это была за хрень?
Эгар встряхнулся, как мокрый пес.
– Потом расскажу. Идем, а то сейчас еще появятся. Надо убираться отсюда.
Он заметался в поисках девушки, которая прижалась к стене, заткнув рот тыльной стороной ладони, чтобы не кричать. Стоило отдать рабыне должное: она не издала ни звука. Наверное, решил Эгар, все логично. Рабы быстро учатся вести себя тихо и не говорить о своих чувствах. Они узнают, как мало значат эти чувства и как плохо это помогает избавиться от боли.
Он поднял копье одной рукой, другой схватил ее за запястье. Улыбнулся слегка безумно – кровь в жилах еще кипела. Она взглянула на него поверх ладони широко распахнутыми от страха глазами, и этот страх был слишком всеобъемлющим, чтобы не вызвать тревогу. На миг Эгар увидел себя со стороны: огромным, мрачным, со спутанной шевелюрой, увешанной талисманами, с оскаленными зубами и трупом, распростертым у ног.
– Эти ваши ангелы подыхают совсем как люди, – быстро сказал он ей, не в силах избавиться от улыбки. – В них нет ничего особенного. Идем.
И они пошли.
Но на втором повороте лестницы долгий и низкий волчий вой донесся из сердца здания. Услышав его, они застыли на полушаге.
Тотчас первому голосу ответил второй.
– Охота началась, – рявкнул Эгар. – Назад, к веревке. Харат, поторопись!
Но ишлинак смотрел вниз – не туда, откуда раздался звук.
– Эгар. Мужик, смотри! Смотри!!!
На полу у подножия лестницы зашевелились его павшие товарищи.
Не Элкрет. Алнарх и еще один.
Мертвецы. Они пробуждались.
Эгар воспринял это с мрачным отсутствием удивления.
– Беги, – посоветовал он.
Пока они мчались назад по галерее ускоренным маршем, он увидел, что глирштовые манекены внизу облиты мерцающим синим пламенем, словно торчащие в чудовищной пасти зубы, покрытые светящейся слюной. Эгару показалось, что он чувствует, как все здание сжимается вокруг них, и челюсти захлопываются, чтобы проглотить чужаков. История в гробнице повторялась, и внутри него опять разгорался ужас при мысли о смерти в замкнутом пространстве.
Оглянувшись на Харата, он увидел в глазах юноши отражение собственных чувств. Его страх ощущался столь явственно, словно был струной и издавал звуки, повинуясь чьей-то руке.
«Это не мое».
Мысль пришла ему в голову, когда они спускались по лестнице в другом конце галереи – мысль смутная, норовящая ускользнуть. Это был… не его страх. Его кровь кипела, он уже убивал двенд, причем в более сложной обстановке, и он все еще чувствовал отголоски боевого возбуждения. По-прежнему ухмылялся от уха до уха. Страх мог подступить позже, когда утихнет неистовая ярость, но…
Всплыло воспоминание – по меньшей мере двадцатилетней давности, когда Эгару едва исполнилось пятнадцать. То была холодная звездная ночь в степи, и Лента рассекала небеса, будто огромный полированный скимитар. Он вместе с другими юными пастухами смотрел, как шаман Олган бормочет, делает пассы в воздухе, бросает порошки и жидкости в пламя, призывая странные, лишь отчасти человеческие лица с разинутыми от воплей ртами.
В тот раз им овладел страх, как и всеми, возможно, включая самого старика Олгана – молодой Эгар видел, что шаман стискивает зубы, не прерывая ритуал. Но когда разноголосые вопли усилились и пламя взметнулось высоко, показалось, что существа в огне скоро потянутся к нему пылающими когтями, Олган оборвал заклинания и велел всем юношам отступить, отвернуться от костра и поискать взглядом Небесную Дорогу.
А затем поместить свои души на нее.
Это было самое трудное, что ему приходилось делать в юные годы – все равно что отвернуться от готовой к атаке змеи с трещоткой на хвосте, на которую наткнулся в степной траве, – но он справился. Повернулся спиной к завывающим тварям в пламени. Устремил взгляд на Ленту, отыскал ее изогнутый край и вообразил, что стоит на нем, глядя вниз, на широкий мир, овеянный ветрами.
Страх выплеснулся из него, как вода из опрокинутой фляги.
Он услышал голос Олгана позади: «То, что вы чувствуете, не ваше. Вам такое без надобности. Существа, подобные этим, взращивают в вас страх, как мы откармливаем буйволенка, и со схожей целью».
Из огня донесся визг – кажется, Эгар расслышал в неясных звуках возмущение.
«Выбирайте свои чувства, как выбрали бы оружие. Вот что значит быть маджаками».
Позже Олган научит их орать в ответ существам в огне, смеяться и забрасывать их непристойностями, пинать пламя и лупить его кулаками. А еще позже – утрачивать себя окончательно, становясь берсеркерами, для которых имеет значение одно: желание причинять вред.