Никуда я отсюда сегодня не поеду!.. Беру с багажника маленький рюкзачок — там у меня самые важные для дороги вещи, например, плоский, ещё военный котелок. С ним я иду к реке… Набрал воды и тут вспомнил, что забыл полотенце и мыло. Но это ничего — мыло мне заменит песок и мылкая синяя глина. А вместо полотенца будет ветер — он сушит мне лицо и руки, пока я иду назад, к велосипеду.
Огонь мне разводить не хочется. Дров здесь особенно не наберёшь, а затевать костёр на полчаса — это, по-моему, хуже нет. Только темноту зазря злить: потом, как дровишки кончатся, уж она отомстит — такой чернотой облепит, такой тоской навалится… Нет, темноту лучше не дразнить, лучше с ней жить в мире.
На ужин у меня хлеб, кусок сыру и холодная вода — неплохо!.. А сам я — на ужин комарам… им тоже неплохо. Ну да ладно! Пусть попируют последние минутки. Из рюкзака для самых важных вещей я достаю флакон с такой особой жидкостью, которую комары ну просто не переносят. Я мажу ею лицо, руки, шею — кончен комариный ужин!
Теперь мне пора спать укладываться. На багажнике рядом с рюкзаком лежит спальный мешок, или, ещё по-другому сказать, спальник. Так его называют альпинисты. И я так его называю, потому что этот мешок мне альпинисты и подарили.
Спальник у меня очень хороший — прочный, непромокаемый, внутри мягкий-мягкий. Почти во всю длину по нему идёт «молния» — не тоненькая и капризная, с какими; мы обычно мучаемся на куртках или на рубашках, а такая… в общем, сразу видно, что не подведёт. По «молнии» бегает замочек, вроде маленького трактора — едет и потихоньку рычит.
И вот я раскатал свой спальник прямо на траве, снял кеды и всё лишнее, чтобы не было жарко, залез внутрь, застегнул «молнию» до самого подбородка и почувствовал себя, как кенгурёнок в сумке у матери…
Началась ночь. Прямо надо мной висели крупные спелые звёзды, какие только и бывают в разгар лета. Пройдёт ещё немного времени, они перезреют, перевисятся и начнут падать. Тогда только успевай желания загадывать вслед покатившейся звезде!..
А над березняком в это время началось жёлто-красное медное свечение. Это поднималась луна. Её шар медленно влез на верхушки берёз, а потом ещё медленнее, сантиметр за сантиметром, стал уходить в небо. Кругом светлело и светлело — это луна из медной превращалась в серебряную, нестерпимо яркую. Даже смотреть стало больно. Глаза сами собою закрывались…
Я проснулся часа через два или три. Всё было спокойно. Луна царствовала на небе, заслонив своим светом все звёзды. Я не мог понять, отчего я проснулся. Словно что-то изменилось в природе… Но что?
Ветер принёс резкий запах болота и медленный колдовской запах реки. Я приподнялся на локте, и глаза мои стали вровень с травой. Далеко было видно, как она серебрится под яркой луной. Стало очень тихо, потом опять присвистнуло, и я увидел, как травою бежит ветер. Я увидел ветер.
А по небу в это время пробегали облачка, но такие прозрачные, что нисколько не мутили свет луны…
И всё-таки что же меня разбудило? Сны снились хорошие… Но вдруг я увидел: прямо на меня вверх по небу ровной стеной плыли облака. Казалось, задвигается огромная заслонка. Вот она прошла полнеба, ещё немного и настигла луну. Сразу стало заметно тусклее и как-то глуше.
Вот облака заполнили всё небо, и тут они сразу остановились. Зато луна побежала, побежала с той стороны облаков по ватным холмам и низинам. Побежала от одной проруби в облаках до другой. У каждой такой проруби она останавливалась, минуту глядела на землю, а потом опять бежала и бежала по облачным холмам. Проруби, куда заглядывала луна, чаще всего были затянуты слабой облачной паутиной. Хотелось протереть их рукавом, как протираешь зимнее окошко. С этим я и задремал…
Уже с закрытыми глазами я чувствовал, как раз за разом разгорается и снова тухнет луна. Ещё я слышал — уже сквозь сон, — как, ударяя траву мягкими копытами, пронёсся куда-то ветер. А потом мне показалось, что я слышу, как растут крупные зёрна золотой утренней росы. А потом… потом до самого рассвета были одни только сны. Я спал, и мне хорошо было в этом огромном и спокойном мире под крышей из облаков.
Письмо
С конца весны и до середины лета мы не были на даче. А когда приехали — ахнули! Без хозяйского глаза всё буйно разрослось, стало каким-то чужим, диким… Над участком клубники там и здесь развевались высокие султаны травы. Помидоры и огурцы почти совсем потерялись в чащобе сорняков.
И сам наш дом тоже как будто незнакомым стал. Сквозь щели в полу террасы пробивались какие-то бледные ростки, по стене — от пола к потолку — пролегала муравьиная дорога, в пустых комнатах хозяйничали мыши. Но самое неожиданное было в почтовом ящике. Там свили гнездо осы. Одной стороной оно упиралось в железную стенку ящика, другой в письмо. И видно, письмо это уже давно поджидало нас здесь.
Начались споры, как поступить.
— Письмо надо вынуть! — сказал Вовка.
— Письмо вынешь, а гнездо разрушишь, — ответила Таня.
И Вовка был прав, и Таня была права. И между прочим, я почти точно знал, что это письмо для меня: Вовка с Таней писем пока ещё не получают.
Вовка сказал:
— Если б хоть были пчёлы, а то осы!.. Осы не приносят людям никакой пользы!
— «Пользы пользы»! — рассердилась Таня. — Что же, нам разрешается всё ломать, что не приносит пользы? Кто это тебе сказал?
Так мы и не знали, что нужно всё-таки сделать. День шёл за днём, склеивались недели. А письмо продолжало лежать в ящике, над которым постоянно как бы вился дымок — это влетали и вылетали осы.
В конце июля вдруг размокропогодилось, редкий день обходился без дождя. И по всему было видно, что письмо наше промокает всё до последней буковки!
— Письмо, конечно, не моё, — говорил Вовка, — но будет обидно, если там что-нибудь важное. Все слова уже, наверно, расплылись.
— Если б там было написано важное, — ответила Таня, — то уже что-нибудь бы произошло. Но ведь ничего такого не происходит!..
В конце августа осы вдруг исчезли. Может, они вылетели все разом, как облако дыма из паровозной трубы, может, по одной — длинной-длинной цепочкой, может, ещё как-нибудь… Я не знаю: мы этого не видели. Просто мы однажды заметили, что гнездо опустело.
— Вот и улетели, — сказала Таня, — даже не попрощались!
А Вовка уже бежал к почтовому ящику… Он вынул гнездо, которое было похоже на кулёк, свёрнутый из очень плохой серой бумаги.
— Не ломай его! — крикнула с террасы Таня.
— Зачем мне его ломать, — пожал плечами Вовка.
Письмо почти не пострадало, и было оно не мне, не Вовке, не Тане, а всем нам вместе. Один наш знакомый писал, что заезжал к нам как-то в начале лета, не застал никого дома и вот оставил под крыльцом банку черешневого компота.
Мы заглянули под крыльцо. Там действительно была эта банка. Она вся проржавела, и компот прокис.
— Эх! — махнул рукой Вовка. — Самый мой любимый компот!
Если говорить честно, то и мой тоже.
Вот и весь рассказ. О чём же он? То ли о том, какую необыкновенную штуку выкинули осы. То ли о том, что жаль терять компот из-за каких-то ос. То ли о том, что жаль разрушать даже и осиное гнездо из-за какого-то компота!..
Как зажигаются звёзды
Старайся не старайся, а кое-что никогда не удаётся увидеть… Хотя, конечно, если ты внимателен и терпелив, ты многое сумеешь подсмотреть. Вот по осеннему лесу бредёт лось, расталкивая рогами клочья тумана. Вот белка рыжей искрой, хвост трубой, несётся к сосне на том краю поляны. А вот — присядь на корточки! — встретились два муравья и беседуют, притрагиваясь друг к другу усиками… Да и вообще, мало ли чудес на свете — чудес, которые могут стать твоими!..
И всё же есть по крайней мере одно такое, что всегда происходит без нас. Я говорю о звёздах — никто не видел, как они загораются.
Вот я сижу на старом берёзовом пне и смотрю, как темнеет длинный апрельский вечер, который остался после погожего дня. Справа от меня уже почти потухший закат. А слева небо холодное, тёмно-синее. Высоко бледнеется тонкое лезвие месяца. Чуть заметно темнеет. Я придирчиво осматриваю небо — ни звезды! Жду. Небо над закатом становится зелёным, потом начинает синеть. Вдруг мне показалось, что за моей спиной кто-то корчит рожи. Оборачиваюсь — горит-подмигивает звезда! Когда загорелась? Не видел!.. Но это ещё не всё! Пока я оглядывался, на том месте, куда я прежде смотрел, тоже замигала звёздочка. А потом, стоит только отвернуться на малую секунду, задуматься, даже просто моргнуть, сейчас же этим воспользуется новая звезда. И вот они уже слева, справа, выше, ниже — сыплются, словно брусника из лукошка! Ещё какое-то время они бледны и едва заметны. Но вот разгораются, словно кто-то прибавил им сил. Я-то знаю, в чём дело. Это небо становится темнее и темнее, потому что солнце всё дальше опускается за горизонт — светить другим людям, другим странам.
Хлеб и снег
Кто такая Таня
Таня — городская девочка, москвичка. Но сейчас, когда начинается эта повесть, она живёт в деревне — у своих деда и бабушки. Танин дед — председатель колхоза, а бабушка… просто бабушка, и всё.
Почему же Таня оказалась в деревне? А вот почему. Её родители — полярники, они работают в специальном институте. Но в Москве ни полюса, ни Заполярья нет. Всё это есть на Севере, за Полярным кругом — Таня видела этот круг на глобусе. И полярникам туда обязательно надо ездить — исследовать льды, изучать холодные ветры, без этого какие же они будут полярники? А Танины родители всё не ездили, не ездили на Север — ждали, пока Таня подрастёт. Наконец ей исполнилось шесть. Тогда родители собрались в экспедицию, а Таню посадили на поезд и отправили в деревню. Таня ехала на поезде, а впереди по проводам летела телеграмма — деду, чтоб встречал…
Хорошо бы, конечно, и Тане поехать не в деревню, а в экспедицию. Но об этом даже говорить не стоит. И без слов понятно: не возьмут!