О том, что она спала с законным мужем сестры, фрейлейн умолчала — должны же у женщины быть секреты.
— Не боитесь отдать сестренку за наемника?
— Любое ремесло почтенно, если оно ремесло, — хмыкнула Эльза, пожимая плечами. — Наемник продает то, что лучше всего умеет делать. Чем он хуже ювелира или ткача? В Ульбурге живет немало почтенных фрау, чьи мужья ходят на войну. И что же? Их жены и дети имеют крышу над головой и кусок хлеба. Ута говорила, что вы не хотите стать совладельцем гостиницы. Стало быть, будете продолжать зарабатывать на хлеб мечом. Зато у вас будут дом и жена, которая вас будет ждать. И, если угодно Господу — дети, что встретят отца у порога.
Мне вдруг стало так смешно. Вспомнил, что большинство наемников, в отличие от «псов войны», не бродят по дорогам, выискивая пропитание, а имеют собственный дом, воспитывают детей, по воскресным дням ходят на мессу и числятся добропорядочными горожанами. Почему-то раньше я об этом не задумывался.
— Что-то случилось? — насторожилась Эльза.
— Да нет… Представил, как наемник вернулся домой, а жена принимает у него доспехи, грязный плащ, целует в небритую щеку и спрашивает: «Надеюсь, дорогой, на этот раз ты не подцепил дурную болезнь?» Довольный супруг отвечает: «Что ты! Мы насиловали только девушек и честных женщин!» Ребенок кричит: «Папочка, что ты мне принес? Зачем мне окровавленные игрушки? Я же просил привезти мне мальчика для битья!» Потом семья начинает рассматривать добычу — окровавленные платья, сережки, выдранные с мясом из женских ушей, колечки на отрубленных пальцах…
— Фу, господин Артакс, какую гадость вы сказали! — передернулась Эльза, но, подумав, изрекла: — Кровь можно отстирать щелоком. А украшения нужно почистить до того, как вы принесете их домой.
— Ну и ну… — только и сказал я.
— А что такое? — хмыкнула Эльза. — Я лишь сказала то, о чем подумала. Или — надо было изобразить отвращение? Знаете, господин Артакс, — это то же самое, если, приходя в гости, вам захотелось сходить по нужде, а вы, вместо того чтобы сразу просить у хозяев горшок, начинаете мямлить, что неплохо бы выйти в чулан и привести себя в порядок. И хотя все понимают, чего вы хотите, но делают вид, что верят… Приличия соблюдены, но содержимое горшка от этого не изменилось. Так?
Пожалуй, «здравый» смысл Эльзы смутил даже меня! А меня смутить трудно.
— Я в восхищении! Вот только даже в лагере наемников никто не будет говорить о дерьме, если сидит за общим столом.
— Поэтому наемник не будет говорить жене о женщинах, которых он брал силой, о людях, которых он убил…
— Не будет, — поддакнул я. — Равно как он не будет говорить о своем жеребце.
— А при чем здесь жеребец? — удивилась фрейлейн.
— Ни при чем… — согласился я. — Лучше говорить о кошках.
— О чем? — переспросила Эльза. Кажется, удивилась.
— О кошках, — улыбнулся я. — О них всегда есть о чем поговорить. Жаль, в вашем доме нет кошки…
— Зато у нас есть кот, — расцвела женщина в улыбке. — Толстый, нахальный и рыжий! Приходит раз в месяц на два-три дня — отъестся, отоспится и — нет его… Последний раз заходил, когда вы были на стенах.
— Ну, делом занят! — похвалил я кота. — Значит, всех окрестных кошек успел «огулять».
— Если бы окрестных… — фальшиво вздохнула Эльза, гордясь своим питомцем. — Китц обрюхатил половину городских кошек. Только и слышишь — вот, мол, опять рыжие котята пошли… Соседи уже всерьез заговаривают о том, что надо бы заставить Уту выплачивать алименты. Но Ута потребовала, чтобы они вначале доказали, что все рыжие котята — дети Китца.
— Ай да фрау Ута! — развеселился я и поинтересовался: — Коты, наверное, вашего котика часто лупят?
— Как же! Пусть попробуют, — хмыкнула Эльза. — Он уже отлупил всех, кого мог. Недавно разодрал нос у любимой собачки третьего бургомистра. Вот шума-то было! Герр Кауфман хотел нас оштрафовать, но не нашел подходящей статьи.
— Ишь, разбойник! — восхитился я. — Пожалуй, надо быть готовым, что он придет выяснять отношения со мной.
— Придет! — радостно закивала Эльза. — Придет и скажет — что тут, мол, за чужак на моей территории?!
— Ага, с моими женщинами! — поддакнул я, чувствуя, что мне заранее нравится кот, которого называют таким смешным именем: — А почему — Китц? Назвали бы его как-нибудь…
— Имя не могли придумать, — хохотнула женщина. — Вначале так и звали — котенок, котеночек — китц. Потом Ута предлагала одно, Гертруда — другое, я — третье. Ну так мы и не договорились, а котенок остался Китцем.
Подумав, я решил, что Эльза — не совсем законченная стерва, и уже вновь потянулся к женщине, но снаружи донесся голос Гневко. Молодец, вовремя предупредил!
— Сестры вернулись, — сообщил я, и фрейлейн, сорвавшись с постели, забегала по комнате, собирая разбросанную одежду и проверяя, не забыла ли чего. Почти выскочила, но вспомнила о переднике и нижней юбке, валявшихся под кроватью, и вернулась.
Эльза успела убежать до того, как на пороге появилась Ута — грозная и разгневанная, как фурия. Не знаю, что вдруг ее смутило? Может быть, запах?
— Как это понимать? — гневно спросила моя хозяйка.
— Что именно? — фальшиво зевнул я, делая честные глаза.
— Почему я должна узнавать об этом на рынке, если в моей гостинице живет комендант города? Почему ты не сказал, что вы решили сдать город?
— Ч-что? — подскочил я на кровати. — Как сдать?
— Разве ты не знаешь? — настал черед удивляться ей. — С утра заседает Городской Совет. Решают, на каких условиях открыть ворота. Цены на рынке такие, что…
Что там дальше говорила Ута, я не слышал. Как новобранец, заслышавший команду, запрыгнул в штаны, схватил в охапку оружие и доспехи и выскочил на улицу.
— Эдди! — позвал я, уверенный, что парнишка ошивается где-то поблизости.
Адъютант выбежал из конюшни. На моей памяти это впервые, чтобы гнедой подпустил к себе постороннего. Ну и ну!
— Беги к Бруно и скажи, чтобы вел отряд к ратуше! — приказал я, облачаясь в панцирь и надевая шлем. Воевать с бургомистрами я не собирался, но все же…
— А караул? — поинтересовался мальчишка, приготовившись бежать.
— Пусть нищих поставит, — махнул я рукой, принимаясь седлать гнедого.
«Господин бургомистр решил меня кинуть, — думал я, пока мы скакали к магистрату. — Посмотрим…»
Около ратуши стояли два унылых стражника и переминался с ноги на ногу Густав.
— Кто разрешил?! — рявкнул я, спрыгивая с коня.
Латники слегка потупились, ковыряя древками алебард мостовую, будто пытались там что-нибудь раскопать, но брусчатка была сложена на совесть.
— Не слышу ответа, — понизил я голос и заговорил таким тоном, что самому стало противно.
— Господин Артакс, мне приказали… — начал Густав.
— Что приказали? — вызверился я. — Приказали бросить пост и идти сюда? Кто посмел отдать приказ через мою голову? И почему ты исполнил чужой приказ?!
— Господин первый бургомистр приказал встать на караул и никого не пускать! — с тупой решительностью сказал капитан стражи. — В том числе — вас, — добавил он, опуская глаза. — Простите, комендант, но мы подчиняемся ратуше…
— Пока я комендант, пока идет осада — вы подчиняетесь мне! — прорычал я. — Бегом на стены и молите Бога, чтобы там все было гладко. Бегом!
Можно было прочесть по лицам, что страх передо мной боролся со страхом перед первым бургомистром. Я их не осуждал. Просто каждый делал свое дело…
— Простите, господин комендант, — со вздохом обреченности сказал Густав, положив руку на эфес меча и кивая солдатам, — вы уедете, а у нас тут семьи, дети…
— Ну, как знаете, — хмыкнул я, делая шаг вперед. — Не обижайтесь!
Латники, пытавшиеся выставить алебарды, будто бабы скалки, рухнули, столкнувшись лбами, а Густав, получивший удар в живот, упал на мостовую и скрючился, как ребенок в утробе матери. (Ну на самом-то деле не так уж сильно я его и ударил, но нужно же парню соблюсти приличия?)
Пока я «беседовал» с городскими стражниками, подбежала моя молодежь, ведомая Бруно.
— Что случилось, господин комендант? — отсалютовал мне сержант.
— Еще не знаю, — честно ответил я. — Похоже, бургомистры собираются сдать город.
— Ничего… себе! — уставился на меня сержант, а латники «особого» отряда поддержали командира непечатными возгласами.
Еще бы! Эти парни сражались на стенах чаще других. И у них не было семей.
Конечно, не дело затевать войну между городскими стражниками и моей личной «гвардией», но выбора у меня не было.
— Сержант, слушай мою команду! — приказал я, напуская на себя торжественный вид. — Взять магистрат под охрану. Всех впускать — никого не выпускать. В случае моего сигнала бежать на помощь! Все ясно?
— Так точно! — бодро отрапортовал сержант, начиная расставлять стражников.
Перед дверями, где происходило заседание Совета, был еще один караульный. Пожилой стражник, попытавшийся меня остановить, влетел в зал заседаний и растянулся перед креслами бургомистров…
— Не помешаю? — вежливо поинтересовался я, заходя следом.
Зал почти не изменился с того дня, когда меня назначили комендантом. Ну разве что одно из окон было затянуто промасленным холстом, колебавшимся под легкими порывами ветра.
Ульбург, неофициальная столица стеклодувов Швабсонии, мог позволить вставлять в окна магистрата не днища от винных бутылок, а целые стекла. Такое стекло где-нибудь в Аррере или Ларге тянуло на целое состояние. Ну в тех местах догадались бы, что во время осады следует закрывать окна ставнями.
Членов Совета было меньше — кто-то погиб на стенах, кто-то был ранен. Ну про зятя бургомистра и старшину лудильщиков можно не вспоминать.
— Господин Артакс, — оторвался от созерцания собственных коленей старшина стеклодувов, — здесь могут присутствовать только члены Городского Совета…
— Догадываюсь, — бросил я. — Что еще?
— Вы должны уйти! — торжественно заявил стекольщик. — Наемникам не место на заседании Совета!