— Постой, дорогой братец, — разозлился герцог. — Хватит валять дурака! Что за ребячество? Если не хочешь вернуться добровольно, повезем насильно… Эй! — подозвал он лакеев и насмешливо приказал: — Хватайте его сиятельство и тащите в карету.
Мой старший брат всегда отбирал для себя слуг, которые при необходимости могли быть и телохранителями.
Морда одного из лакеев показалась знакомой. Где-то я ее уже видел… Но где именно? То, что не в замке у братца, это точно. Потом дошло — это тот самый верзила, что пил вместе со мной и лысым рекрутером… Точно — тот самый! И улыбается так же паскудно. Ну, урод!
С полгода назад лакеи скрутили бы меня, не поморщившись, и забросили в карету как старую тряпку. Теперь от моего удара один из холуев резко выпустил воздух, выпучил глаза и упал на мостовую, усыпанную конскими яблоками. Второй (тот самый!) пропустил удар в челюсть и врезался головой в подножку кареты, едва не сбив с ног остолбеневшего брата. Оставив первого лежать, я подошел к тому, с кем у меня были старые счеты, и слегка добавил ногой по почкам.
— Да, дорогой брат, — задумчиво сказал герцог де ля Кен, наблюдая за моими действиями. — Думаю, вы действительно стали наемником…
С этими словами брат крикнул кучеру: «Трогай!» — и запрыгнул в карету, не обращая внимания на валявшихся без чувств лакеев. Я развернулся и пошел обратно в казарму…
— Дурак ты, господин граф! — в сердцах сказал мне мой капитан, наблюдавший за этой сценой. — Ехал бы себе домой, в замок…
— Сам знаю, что дурак, — кивнул я. — Только ничего не могу с собой поделать.
— Вы не жалеете, что стали наемником? — поинтересовался магистр и поспешно добавил: — Понимаю, что этот вопрос вам уже надоел, но мне любопытно как историку. Вообще, забавно… Человек, имеющий право на королевскую корону, разгуливает по дорогам, как простой наемник.
— Обычно я отвечаю: «А я и есть простой наемник!»
— Интересно, как складываются судьбы. А если бы… — задумался магистр.
— Судьбы, как и история, не имеют сослагательного наклонения… — усмехнулся я и процитировал любимую фразу моего профессора истории: — «Нельзя рассуждать о том, что бы было, если бы было…»
— Вот потому я до сих пор магистр истории, а не доктор, — грустно заметил фон Штумпф и пояснил: — Я попытался защитить диссертацию, в которой доказывал, что историю необходимо изучать всесторонне, не ограничиваясь лишь констатацией фактов и их осмыслением. Представляете, что бы было, если бы республиканцам удалось подавить восстание Спартака?
— А разве у римлян был шанс победить Спартака? — поинтересовался я, пытаясь уклониться от ученого диспута.
— Увы, такого шанса не было, — горестно вздохнул магистр. — Слишком неравны были силы. Ведь восстание гладиаторов поддержали все племена и народы, мнившие Рим своим поработителем. А бывший наемник стал императором.
— Наемник? — удивился я. — Разве император Спартак был наемником? Кажется, до того как попасть в плен, он был сыном фракийского короля. А потом — рабом-гладиатором.
— А… вы не знаете самых свежих данных? — с интересом посмотрел на меня Штумпф. — Доказано, что гладиаторы — это люди, продающие свой меч. Они сражаются, чтобы принести друг друга в жертву темным богам. Именно они создавали империю. Но, подумайте сами, какую империю могут создать люди, поклонявшиеся темным богам? К тому же продававшие меч за деньги? Господин комендант, — поспешно заметил магистр, — я не имел вас в виду. У вас — абсолютно противоположный случай…
— Но в конечном итоге единая империя рухнула и распалась на множество карликовых королевств и пару-тройку империй, — заметил я, пропуская мимо ушей намек…
Слушать магистра было одно удовольствие. Но втайне я понимал, что его идеи насчет «альтер-истории» — глупость… Что толку сейчас гадать, кем бы стал полупьяный бакалавр, не избери он путь наемника? Очень даже может быть, что меня уже и в живых-то давно не было. Зарезали в пьяной драке, утонул в речке, в конце концов — упился до белой горячки и выбросился в окно. Или же все-таки в горностаях и короне?
Глава шестаяДОЛГИЕ ПРОВОДЫ — ДОЛГИЕ СЛЕЗЫ
Я не стал расседлывать Гневко, а лишь кивнул ему на открытую дверь конюшни. Ясли сам найдет. Успеет поесть — хорошо, нет — будет лопать травку на обочине. Нам уже и так пора! Сколько можно торчать в этом городе?!
Кот без моей помощи спрыгнул со спины коня и, муркнув что-то гнедому другу, недовольно посмотрел на меня, словно пытаясь сказать: «Пошевеливайся!»
— Прошу вас, ваша кошачья милость! — почтительно поклонился я, открывая дверь.
Рыжий, не соизволив поблагодарить, прошел внутрь, держа хвост как скипетр. Вот уж кому не надо учиться королевским манерам!
Явившись в большую залу, откуда ведут двери в разные части дома, кот твердо встал на все четыре лапы и, грозно задрав хвост, протрубил, как боевой слон: «М-мвяу-у!» — сообщая подданным о появлении августейшей особы…
Из кухни, роняя на ходу кастрюлю, выскочила Эльза. Схватив рыжего бандита на руки, запричитала: «Масенький мой, заинька…» — перецеловала его когтистые пяточки и чмокнула во влажный нос. Откуда-то вынырнула Гертруда, попыталась отобрать «заиньку» у сестры, а когда та не уступила, едва не устроила драку… Наконец, одна из сестричек принялась наглаживать котику голову, а второй пришлось довольствоваться филейной частью. Уты пока не видно, но ничего — сейчас она прибежит и, на правах хозяйки, полностью завладеет хвостатым «сокровищем»!
Кот, со снисходительностью высшего существа, взирающего на людскую суету, благодушно урчал. Рассчитывая, что, пока Китц терпит поцелуи и объятия, я успею собрать барахло и смыться, торопливо прошел наверх. Конечно, лучше бы уезжать с набитым желудком, но как-нибудь перетерплю. Пустое брюхо привычней, чем сцена расставания. Слезы, сопли, причитания… Фу!
Однако, открыв дверь, понял, что просчитался, — в комнате, на аккуратно застеленной кровати сидела заплаканная, но внешне спокойная Ута. Как всегда, женская интуиция оказалась сильнее мужских расчетов.
— За вещами? — равнодушно спросила она. Слишком равнодушно.
— Мне пора, — присел я рядом с Утой, взял ее за руку и продекламировал чьи-то стихи: — Конь под седлом, его труба зовет, драбанты покидают город сонный!
— Куда поедешь? — поинтересовалась женщина, проглатывая слезы и делая вялую попытку освободиться.
— Куда глаза глядят, — отозвался я, раздумывая — удастся ли уйти без скандала? Пожалуй, без скандала удастся, но без лишних слез — нет…
Ута положила вторую руку поверх моей, погладила шрамы и ссадины, спросила:
— А почему на ночь глядя? Осень, дождь…
— Какая разница? В случае чего заночую в стогу или в лесу. Мне не привыкать.
— Я не могу тебя отпустить, пока не накормлю ужином, — твердо сказала Ута, смахивая слезинку. — Все готово. Да и твой конь должен поесть.
Услышав про ужин, мой желудок предательски заурчал. Да и гнедой, верно, меня не поймет, если я заставлю его оторваться от еды. Ута встала, вышла из комнаты.
— Эльза! Гертруда! Китц никуда не денется! Несите ужин нашему постояльцу! — донесся до меня громкий и строгий голос хозяйки гостиницы, а недовольное мявканье «хозяина дома» подсказало, что сестры кинулись выполнять распоряжение, оставив «масенького заиньку».
«Однако… — хмыкнул я про себя, несколько обескураженно. — Постоялец… Не Артакс. И даже — не господин Артакс!»
Ута между тем распекала сестер:
— Н-ну, что вы там возитесь? Долго вы еще? Господин постоялец не любит ждать!
«Вот ведь какой противный голос бывает у хорошенькой женщины, если она сердится, — вздохнул я. — Ну уезжаю, а что такого? — хмыкнул я и ехидно поправил сам себя: — Постоялец не уезжает, а съезжает!»
Через несколько минут появился ужин. Особых изысков не было — все-таки осаду сняли недавно, и городской рынок еще не успел наполниться продуктами, но гороховая каша и копченые ребрышки наличествовали. И, разумеется, большая кружка с моим любимым квасом и оладьи.
Я принялся за еду, исподлобья посматривая на женщину, ожидая, что Ута сейчас выйдет из комнаты и, нарочито громко топая деревянными подошвами, уйдет к сестрам. (Хотя чего уж там врать-то? Конечно, я надеялся, что она останется со мной!) Видимо, Уте хотелось того же, но она ждала, чтобы я сам предложил остаться. Я же старательно ел, делая вид, что все так и должно быть.
Честно говоря, я просто боялся. Я понял, что начинаю привязываться к этой женщине. Может быть, не просто привязываться? Нет, надо бежать. Иначе я могу остаться здесь, в этом городе. Остаться, осесть, начать вести размеренную жизнь бюргера. Приму предложение Лабстермана, начну ловить «подданных» своего друга Жака, брать взятки от купцов. Или же освою какое-нибудь ремесло… Впрочем, денег хватит и на то, чтобы просто жить и ничего не делать!
«И это я, „пёс войны“, водивший в бой полки? — возмутился я своим мыслям. — Нет уж!»
Все-таки первой не выдержала Ута. Присев на мою постель, внимательно посмотрела на меня.
— Странный ты человек, наемник… — горько улыбнулась женщина, обнаруживая предательскую складку в уголках рта: — Бежишь в никуда. А ведь мог бы осесть на одном месте. Мог бы потребовать у ратуши все, что заблагорассудится. Тебя могли бы сделать начальником городской стражи вместо Густава. Густав — хороший человек. Он не сердится на тебя за то, что ты его ударил. Напротив, переживает. Он с радостью уступит тебе свой пост.
— Уже предлагали, — сообщил я. — Лабстерман предлагал ввести для меня должность четвертого бургомистра…
— Бургомистра? — ахнула ревностная горожанка. — И ты отказался? Артакс, ты — дурак!
— Не спорю, — кивнул я.
Меня в этой жизни столько раз называли дураком, когда я от чего-нибудь отказывался, что спорить и объяснять, что я умный, не было смысла. Ну как же сказать фрау Уте, что меньше всего я хотел бы связывать себя такими вещами, как должности и посты? Я умею командовать, убивать, вести других умирать. Буду сам подставлять лоб под удары, заставлять других делать то, что им не хочется, но мне совершенно не хочется думать о тех, кого надо чем-то успокаивать, обнадеживать или обустраивать их жизнь… Я