– Ладно, – говорит Бэрт, – туда мы и пойдем! И в наказание заставим хозяйку взять две дюжины горелок.
«Когда мы позвонили, та же служанка открыла дверь. Бэрт ей сказал:
– Я-эксперт по газовому освещению, и смело вошел в дом, а я от него не отставал.
– Я хочу взглянуть на ваш счетчик и осмотреть все газовые горелки! – Тон у Бэрта был повелительный… Подойдя к счетчику, он вынул свою записную книжку и сделал вид, будто что-то вычисляет.
– Ох, какая утечка! Какая утечка! – сказал он, обращаясь ко мне, но так, чтобы горничная могла его слышать.
«Затем он повернулся к ней и объявил, что хочет поговорить с хозяйкой дома. Последняя явилась к нам в капоте, вид у нее был встревоженный. Бэрт ей объяснил, кто он такой-эксперт по газовому освещению при Американской лиге экономного ведения домашнего хозяйства. Сообщил, что расходование газа в Филадельфии обратило на себя внимание общества, и его прислали расследовать дело. Леди пожелала узнать, можно ли с этим бороться.
– Дело несложное, – ответил Бэрт, – если бы нам удалось заинтересовать вашу жалкую газовую компанию вот этой штучкой! – И он извлек из кармана усовершенствованную горелку. Мы хотим провести закон, предписывающей вашей городской компании пользоваться этими экономическими горелками, – пояснил Бэрт. – А сейчас мы проверяем счетчики, чтобы установить, какова утечка газа. В этом доме утечка из ряда вон выходящая. А в экономических горелках горит и газ и воздух – пополам!
«Он приспособил одну из горелок и зажег свет. Когда вы зажигаете горелку, сначала слышится какой-то свистящий шум. Это имеет огромное значение. Вы объясняете покупателю, что воздух втягивается в горелку. Минуты через две, когда шум начинает действовать на нервы, вы повертываете кран, и шум прекращается.
«Хозяйка объявила, что она с удовольствием поставила бы эти новые горелки, не дожидаясь распоряжения газовой компании, если бы только знала, где их купить. Бэрт ответил, что в Филадельфии таких горелок не найти, но он имеет при себе несколько штук, и-уж так и быть – согласен ей продать.
«Мы продали этой женщине двадцать горелок по двадцать пять центов за штуку. Когда мы вышли из дома, я спросил Бэрта, почему он запросил двадцать пять центов, когда горелка стоит пятнадцать.
– Я набавил десять центов, – сказал он, – потому что сегодня утром эта особа не пустила вас на порог.
«Вот что за человек этот Бэрт! Смело могу сказать, что за своих друзей он горой стоит. Часа два бродили мы с ним по городу, и Бэрт продал все, осталось только две штуки. С тех пор, у меня никогда не было никаких затруднений с усовершенствованными горелками.
«В тот вечер, когда я вернулся домой, в меблированную комнату, м-с Торнтон, он кивнул в сторону жены, – купила бифштексов, луку, несколько бутылок пива и стала жарить бифштексы с луком. О боже! Как это вкусно пахло!
«Фанни – тогда она была совсем крошечной-макала кусок хлеба в подливку и начисто вылизала блюдо. Нe нужно было его мыть. Остатками нашего обеда не на сытилась бы даже канарейка».
– Постыдитесь, м-р Торнтон! – вмешалась жена. – Разве можно рассказывать такие вещи? Фанни была бы ужасно смущена, если бы это появилось в печати. Пожалуйста, не упоминайте об этом B вашей статье, м-р Харлей.
– Такой любопытный штришок из жизни, м-с Торнтон… – начал было журналист.
– Нет, прошу вас, не упоминайте.
– Слушаюсь, м-с Торнтон. Я умолчу о том, чего вы не хотите видеть в печати.
– О, Бэрт Эттербери – порядочный, честный парень, продолжал м-р Торнтон. Однажды я видел, как он сбил с ног здоровенного молодца. Бэрт никого не задирает, но не любит, чтобы на него наседали. Случилось это в Сент-Луэй как раз перед отелем старика Плентерса. Вечер был жаркий, мы стояли на тротуаре, а публика из отеля вынесла стулья на улицу и отдыхала.
«Является этот молодец-кажется, он был под хмельком, – а с ним четверо или пятеро его приятелей. Он отпускает какую-то шуточку по поводу франтовского костюма Бэрта. Пожалуй, Бэрт действительно выглядел франтом, но молодцу-то какое дело? Бэрт не рассердился и в свою очередь подшутил над пьянчужкой. Слово за слово, и парень полез на Бэрта с кулаками. А Бэрт как размахнется… и ударил парня под подбородок, один только раз, и тот упал. Мы пошли дальше, а Бэрт оглянулся и посоветовал приятелям пьяницы они стояли вокруг него – дать парнишке понюхать нашатырного спирта. Это его приведет в чувство. Не прошли мы и квартала, как подскакивает полисмен и арестовывает Бэрта. Но ничего из этого дела не вышло, Бэрта тотчас же отпустили. Свидетели показали, что парень первый полез с кулаками, и тогда только Бэрт его ударил».
Харлей осведомился, жив ли Бэрт.
– Жив ли Бэрт? Ну еще бы! Жив и здоров. Женился и живет в городе Сиу. Там у него мебельный склад.
– О, он – ужасный человек, м-р Харлей, – вмешалась м-с Торнтон. – Однажды в Вашингтоне Фанни попала из-за него в неловкое положение. Был какой-то прием, Фанни разговаривала с одним из послов, а этот Эттербёри подбежал к ней, схватил за обе руки и назвал «крошкой».
– Уж он-то во всяком случае имеет право называть ее крошкой! – заявил отец мисс Торнтон. – Когда она была совсем маленькой, он сажал ее к себе на колени, а она лезла к нему в карман за конфетами.
Глава двенадцатая
1
– Рассказ Торнтонов затянулся, – сказал Харлей, сообщая Майклу Уэббу об интервью. – Это было растянутое этическое повествование. Как они переезжали из одной меблированной комнаты в другую, как кочевали по Соединенным Штатам… Меблированные комнаты, пропитанные запахом солонины и капусты… Деньги, заработанные и прожитые… Хрупкий красивый ребенок, помогающий матери мыть посуду…
– Послушайте, Сэм, – перебил Майкл, вы говорите, что ваша статья в «Воскресном Обозрении» будет целиком посвящена драгоценностям и нарядам мисс Торнтон… с обозначением тех сумм, какие она тратит на чулки и духи. Но почему бы вам не написать историю мисс Торнтон так, как вы мне ее сейчас рассказали.
– Видите ли, у меня есть основания. Во-первых, я обещал м-с Торнтон не помещать этих сведений в печати, а во-вторых, мои читатели охотнее прочтут статью в таком виде, как я собираюсь ее дать.
– Неужели? Как странно! А я думал, что читатели заинтересуются детством мисс Торнтон… повестью о том, как она боролась с нищетой… И любопытно провести параллель между детством ее и тем беззаботным существованием бабочки…
– Нет, это их не заинтересует, – возразил Самуэль Харлей.
– Почему?
С минуту журналист молча смотрел на лужайку. День был теплый, солнечный. Они сидели в маленькой беседке, охватывающей ствол гигантского дуба.
– Это объясняется психологией читателя, – сказал он наконец. – Детство мисс Торнтон ничем не отличается от ранних лет очень многих из наших читателей. Нет, это не подойдет.
И он покачал головой.
– Но головокружительный успех мисс Торнтон подействует на ваших читателей вдохновляюще, – предположил Майкл.
Харлей с этим не согласился и заявил, что карьера мисс Торнтон не может вдохновить его читателей; многие увидят в ней как бы приговор себе. Начнут размышлять о том, что и они тоже добились бы успеха, если бы только постарались.
– А такие мысли чертовски неприятны, – добавил редактор. – Мои читатели не хотят, чтобы их вдохновляли… или поучали. Они нуждаются в развлечении.
– Понимаю, – сказал Майкл. И, помолчав, неожиданно спросил: – Торнтоны вам не сказали, по какому делу они ко мне приехали?
– Нет, ничего не говорили… А вы не знаете?
– Понятия не имею. Они мне еще не сказали… И признаюсь, я заинтересовался.
– А вы бы их спросили, – посоветовал Харлей.
– Не хочу. Они дали мне понять, что дело это очень важное, а так как я отнюдь не желаю заниматься серьезными делами, то…
– Я могу для вас разузнать, если вы меня уполномочиваете, – предложил редактор. – Во всяком случае попытаюсь…
– Буду вам признателен.
– Отлично, я попробую, – сказал Харлей. – Эти Торнтоны – странная пара…
– Пустяки! – воскликнул Майкл. – Гостиница битком набита странными людьми. Я сам – человек со странностями.
Харлей с ним согласился, но вслух этого не сказал и неожиданно спросил:
– Ваш ученый бутлегер, кажется, безумно влюблен, не правда ли?
– В мисс Уэйн, хотите вы сказать? Совершенно верно.
– Послушайте, видели ли вы Вильяма Брилля с тех пор, как он женился на мисс Пемпль?
У Харлея была привычка неожиданно обрывать нить разговора и задавать вопросы, затрагивающие постороннюю тему. Он всегда что-нибудь вспоминал. То, о чем он забыл или на что не обратил внимания, внезапно всплывало в памяти. Как прирожденный репортер, он постоянно выискивал новые сведения и жил словно в лесу, где каждое дерево было вопросительным знаком. При каждом удобном случае он задавал вопросы. Харлей хотел знать обо всем, обо всем, но понемногу. С ним нельзя было вести разговор связный и неторопливый Майкл это знал и, беседуя с м-р Харлеем, легко перескакивал с темы на тему.
– Нет, не видел, – ответил он. Я не видел Вильяма с того дня, как посоветовал ему стать шофером. Должно быть, вам известно, что его мать и сестры живут теперь в Вашингтоне, в прекрасном доме. От него я имел много писем. Как-то он путешествовал, посетил Кубу и выслал мне оттуда шесть ящиков превосходных сигар.
– Прошлой зимой я встретил его с женой на побережье, – сообщил Харлей. – Обедал с ними. Боже, как изменился Вильям Брилль!
– К худшему или к лучшему? – осведомился Майкл.
– О, к лучшему! Впервые я его встретил несколько лет назад, когда распространились слухи о его женитьбе. Тогда он был грубоватым, добродушным, невежественным мальчиком. Теперь это закаленный человек-настоящий капитан от индустрии. Пемпли его ощупали, распознали, из какого теста он сделан, и поставили на административные посты. Он-директор чуть ли не полусотни акционерных обществ.
– Должно быть, либерал, предположил Майкл.