– О, да!.. Называет себя либералом. Впрочем, политикой ему заниматься не приходится. Он проводит ту точку зрения – ничего оригинального в ней нет, что труд – разрешение всех мировых проблем. Пусть люди откажутся от всяких споров и возьмутся за работу. Я не сомневаюсь, что Пемпли эту точку зрения разделяют, ибо все свои идеи он заимствует у них.
– Да, пожалуй, вы правы, – согласился Майкл.
– Он имеет вид крупного дельца, выдающегося администратора, продолжал редактор. – Пемпли не удержат его на привязи. В самом непродолжительном времени он проявит инициативу.
«Однажды я посетил их яхту. Они остановились в отеле, а огромная яхта Пемплей, напоминающая белоснежный океанский пароход, стояла на рейде…»
– Яхта его тестя?
– Да. Но тестя на борту не было. Никого из семьи Пемплей на борту не было. Яхту прислали за Вильямом и Мод – так зовут его жену, она меня просила называть ее по имени. Они собирались отправиться в трехмесячное плавание среди островов южных морей…
Мысленно Майкл представил себе м-ра и м-с Брилль… огромную яхту, автомобили, ливрейных лакеев, драгоценности, гостей, роскошные наряды… Вильяма Брилля и его жену, захлестнутых пенящейся волной экстравагантности, волной, омывающей жизнь праздных богачей. – Брилль меня заинтересовал, потому что я слыхал о том, как он уладил недоразумения с рабочими в больших медных копях и на литейных заводах своего тестя в Новой Мексике, – продолжал Харлей. Я его встретил в Калифорнии, когда он только что закончил это дело. Он заявил, что считает бессмысленным тратить время на переговоры с профессиональными союзами или идти на соглашение.
Майкл покачал головой.
– С грустью констатирую, что он неправ. Высокопарные спичи и ласковое слово все еще оказывают влияние на профессиональные союзы. Впрочем, мы радикалы – кое-чего добились. В настоящее время имеется несколько союзов, которые не обращают внимания на болтовню, если она не влечет за собой повышения заработной платы.
– Вы хотите сказать, что они неумолимы?
– О, нет! Их всегда можно умиротворить, повысив заработную плату и сократив число рабочих часов, – пояснил Майкл. – Наш план очень прост. Нужно всех рабочих и всех фермеров превратить в коммерсантов. Коммерция творит чудеса; многим гражданам Штатов она дала такие блага, что мы задались целью всех людей превратить в дельцов. Неправда ли, это блестящая мысль?
«Самым существенным является то, что коммерция занимается погоней за деньгами… из всего старается извлечь выгоду. Разумеется, никаких возражений не последует, и уж коммерсанты-то во всяком случае возражать не станут, если рабочие будут проводить ту же политику. Но я вас перебил. Что вы хотели мне рассказать о Вильяме Брилле и профессиональном союзе?
– Видите ли, Вильям сказал, что среди рабочих ново мексиканских копей началось брожение, – продолжал журналист. – Агитаторы профессиональных союзов смущали рабочих, сеяли в их умах недовольство. Когда он понял, чем это пахнет, он решил не ждать, пока ему нанесут удар, но ударить первому. Тогда-то он и перевел через границу мексиканских рабочих и…
– Как же ему удалось это сделать? – спросил Майкл. – Ведь закон это запрещает, и граница охраняется.
– Да в сущности он мне не говорил, что перевел их через границу, ответил Харлей. Он просто сказал, что нанял мексиканских рабочих. Очевидно, они перешли границу.
– Понимаю, – сказал Майкл.
– Как бы то ни было, но он решил нанести удар. Организовал мексиканцев, а затем неожиданно рассчитал всех, кроме администраторов, надсмотрщиков и нескольких человек, которым можно было доверять. А за тем ввел свою армию мексиканцев. В тех краях народ шутить не любит, и Вильям ждал бунта и кровопролития. Но все меры были им приняты. Когда рабочие получили расчет, на улицах и в окрестностях копей появились сотни полицейских, вооруженных винтовками. То были ковбои и бывшие техасские бандиты. Как пояснил Брилль, они получили приказ стрелять, а уж затем расследовать дело. Однако ни мятежа, ни драк, ни стрельбы. Агитаторы профессионального союза подняли было крик, но уволенные рабочие потихоньку убрались из города».
– Гм… я не подозревал; что Вильям Брилль на это способен, – заметил Майкл. – Должно быть, он возмужал, не правда ли?
– Странный вы радикал! – отозвался Харлей. Очень странный! Я думал, что, узнав о таком инциденте, вы придете в негодование. Между нами говоря, я сам считаю это подлым поступком.
– О, нет! Я нимало не возмущаюсь. Этот инцидент слишком нелеп, чтобы стоило из-за него негодовать. Чем чаще случаются такие инциденты, тем лучше для нас, – они нам развязывают руки. Как сказал Бисмарк, нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц. Мне лично Вильям Брилль нравится… он славный жизнерадостный малый.
– Так-то оно так, – перебил Харлей, – но ведь Вильям восстает против всех ваших излюбленных идей!
– Пустяки! Я не обращаю внимания, продолжал Майкл. – Это мне напомнило один анекдот. Действие происходит в Отейле, в те далекие дни, когда процветала дуэль. В этом городке был ресторанчик, славившийся своими пирожными. Когда из Парижа являлась компания разгневанных на вид господ, главный кельнер встречал их вопросом: «Желают ли джентльмены отведать пирожных или драться на пистолетах?».
«Джентльмены отвечали: «Mon ami, одно не исключает другого… Сначала мы вместе поедим пирожных, а потом будем драться».
Так приблизительно я отношусь и к Вильяму Бриллю. Серьезно… Я нисколько не сомневаюсь, что в самом непродолжительном времени Пемпли и Вильям будут молить о третейском суде, произносить истерические речи на тему о сотрудничестве, о высоком значении труда, о величественном зрелище: капитал и труд шествуют рука-об-руку по всему миру… Словом, будут болтать всякий вздор».
– Вы не думаете, что в конце концов труд и капитал заключат между собой союз? – спросил редактор.
– О, я в этом не сомневаюсь, объявил Майкл. – В конце концов пропасть между ними исчезнет.
У журналиста вид был недоумевающий.
– Видите ли, Сэм, – помолчав, заговорил Майкл, – мнение мое таково, правильно оно или нет… Я его считаю правильным и потому называю своим.
«В результате мировой войны капиталистическая цивилизация в Европе сходит на-нет. Она еще не сошла со сцены, ибо пока нечем ее заместить, но она бьется в судорогах, словно гальванизированный труп. И в самом непродолжительном времени этот труп достигнет той стадии разложения, когда нужно будет подумать о погребении. И в наши дни в Англии устроили ему приличные похороны… хоронят спокойно, не спеша, со всякими церемониями и оркестром музыки.
«В Америке капиталистическая цивилизация умрет позже, чем в Европе, ибо природные богатства Америки столь значительны, что управляющие страной концерны еще некоторое время могут располагать большими средствами.
«В обществе, насыщенном капиталистическими идеями, как насыщена сейчас Америка, жадность считается не пороком, а добродетелью».
Харлей сделал неодобрительный жест.
– Я знал, что вы со мной не согласитесь, – продолжал Майкл. – Жадность – слово некрасивое, она выбирает себе различные псевдонимы, например – настойчивость, проницательность, умение отстаивать свои интересы и т. п.
«Базой капиталистической цивилизации является идея собственности, а социалистическая доктрина кладет в основу цивилизации человечность. Капиталисты и социалисты стремятся к одному и тому же идеалу, идеал этот-счастье человечества. Ничего похвального в таком стремлении нет: даже деспот хотел бы сделать народ счастливым и довольным. Намерения благие, но средства-никуда негодные!
«Неизлечимая язва государства капиталистического – жадность. В современных социальных условиях никакое лекарство не поможет, ибо если вы устраните жадность, государство перестанет быть капиталистическим. Капитализм зиждется на эксплуатации одного человека другим, одной нации – другой.
«Социалистическое государство строится не на идее собственности, основная проблема его человеческая личность.
«Эти два принципа-собственность и человек-диаметрально противоположны: примирить их нельзя.
«В государстве капиталистическом власть принадлежит тем, в чьих руках финансовый контроль, и вопрос о форме правления не играет никакой роли.
«Властелины современного государства безответственны, никто их не выбирает, и только случай помогает им выплыть на поверхность государственной жизни. Среди них попадаются люди проницательные и талантливые, но большинство отличается узким кругозором и корыстолюбием. Почему? Да потому, что узколобость и корыстолюбие легче всего приводят к богатству. Иные невежественны и глупы… иные просто дураки.
«Они бы не были опасны, если бы можно было отвести для них какой-нибудь изолированный райский уголок и предоставить в их распоряжение пищу, одежду и автомобили. Право же, мир в состоянии взять их на содержание.
«Но в настоящее время власть сосредоточена в их руках, и они пытаются применить свои примитивные методы к делам государственной важности. Заняв высокие посты, они остаются узколобыми стяжателями, что является в высшей степени опасным. О новых методах они не имеют понятия, ибо своим успехом обязаны методам старым.
«В капиталистическом государстве жадность больше, чем добродетель; это – культ. C раннего детства людей обучают этому культу. Журналы переполнены рассказами о дельцах, добившихся успеха, и такие рассказы являются как бы наивной проповедью жадности, – проповедью, облеченной в легкую беллетристическую форму. Алчность раздувают в людях газеты, публичные лекции, рекламы, бессмысленная конкуренция, неизбежная в делах коммерческих. Вся эта машина прекрасно работает в молодой стране, где нет недостатка в работе, и где деньги достаются легко.
«Но в истории народа наступает период, когда все естественные богатства страны распределены и ментально закреплены, а господствующий класс выпустил уйму бумаг-обязательств, акций, облигаций. Все эти бумаги, конечно, никакой реальной ценности не имеют и оцениваются лишь условно, по ним выплачиваются проценты. И лицом к лицу с окопавшимися богачами вы видите миллионы людей, неимущих, но обученных жадности.